Стёртые буквы - Елена Первушина

Она была очень довольна собой, и тем, как справилась с беседой, и собственными глубокомысленными рассуждениями. Но то, что она увидела в следующий момент, заставило ее тут же забыть о самодовольстве.

Керви говорил чистую правду — королева Силла действительно держала в подвале собственную маленькую тюрьму и действительно не отказывала себе в маленьких развлечениях. Разумеется, первое, что ощутила Ксанта, входя под тяжелые своды подвала, была оглушительная вонь — запах пота, застарелой грязи, мочи и человеческих экскрементов. Слуга остановился, поднял свечу повыше и с интересом глянул на Ксанту — он полагал, что она ужаснется, а то и упадет в обморок, едва вдохнув воздух подземелья. По-видимому, на это же рассчитывала и королева. Однако вонью и грязью Ксанту было не напугать и не удивить — она никогда не считала обыденную жизнь человеческого тела чем-то невероятным или омерзительным. Омерзительно было другое. Скорее всего, люди, сидевшие в тесных темных закутках за железными решетками, были никому не нужны — никто не пожалел заплатить за них выкуп. Это тоже было Ксан-те не в новинку — она бывала в подобном подвале в Венетте. Но там про пленников просто забывали, здесь же им нашли применение.

Ксанта шла следом за своим провожатым мимо камер, всматривалась в темноту и не смогла найти ни одного заключенного, лицо и тело которого не были бы изуродованы. У одного был выколот глаз, второй мычал, демонстрируя гостям обрубок языка, у третьего лицо просто было рассечено крест-накрест — страшная рана еще только начала заживать, и из-под темной корки сочилась сукровица, у четвертого на руках остались только указательный палец и мизинец. А слуга с подсвечником все шел и шел вперед. По прикидкам Ксанты, в подземелье было не меньше полутора сотен человек. Из всех этих несчастных калек лишь один или два подняли голову и с любопытством взглянули на гостью, остальные даже не обратили внимания на новое лицо — они были погружены в собственный мир, где, вероятно, существовало какое-то объяснение тому, что с ними случилось. У Ксанты тоже было свое объяснение, но ей оно абсолютно не нравилось. Она ковыляла вслед за движущимся пламенем свечи — калека среди калек, покрепче прижимая к себе корзинку с Гесихией и думая, что сейчас ее богиня вполне могла бы нарушить свое вековечное молчание, совершить какое-нибудь большое и доброе чудо — лучший момент вряд ли представится. Но, разумеется, ничего подобного не случилось.

Наконец королевский слуга остановился, открыл дверцу одной из камер и отдал приказание. Тут же в коридор выполз один из заключенных — старик в неописуемо грязных и вонючих лохмотьях. Поначалу Ксанта подумала, что он ползет на коленях просто из страха и подобострастия, и попыталась поднять свое новое приобретение на ноги. Однако это оказалось невозможным, и дворецкий королевы объяснил причину одним красноречивым жестом — у старика были перерезаны сухожилия под коленками. Ксанта растерялась: со своим костылем она сама едва одолела бы подъем по лестнице, а уж утащить наверх узника и вовсе не было никакой возможности.

Набрав в грудь воздух она выпрямилась во весь рост и потребовала:

— Позовите сюда моего мужа! Дворецкий пожал плечами:

— Мне было велено проводить сюда только вас. Что касается мужа, я должен спросить разрешения у королевы.

— Иди и спроси, — распорядилась Ксанта, стараясь не выдать своего смятения.

Дворецкий хмыкнул и, не говоря больше ни слова, ушел, забрав с собой свечу. Ксанта осталась в подвале в кромешной тьме.

Она предполагала, что едва за дворецким захлопнется дверь, отделявшая подвал от остальных помещений дворца, на нее обрушится целый шквал просьб, проклятий, угроз. Может быть, кто-то попытается воплотить угрозу в действие — она бы это поняла. Но ничего подобного не случилось. Тишину, царившую в подвале, нарушало только хриплое дыхание, да время от времени сдавленные стоны. Молчал даже несчастный старик, прикорнувший у ног Ксанты. Молчала и жрица. Ей было нечего сказать, и она ненавидела себя за это.

Потом вновь хлопнула дверь, и вдали показался свет. В подвал спустились дворецкий и Керви. Лицо Керви побелело, он судорожно стиснул зубы — тюрьма королевы Силлы производила впечатление и на него.

Когда они подошли поближе, Ксанта наконец нашла в себе силы, чтобы заговорить:

— Ее величество милостиво подарила нам этого человека. Он из Болотных Людей и будет нашим проводником. Давай отвезем его домой. Он не может ходить.

Керви кивнул, не задавая вопросов, осторожно поднял узника с пола и закинул на плечо. После этого дворецкий вывел их из дворца и проводил к ожидающей у причала лодке. Ксанта закутала старика в свой плащ, Керви сделал то же — обоим казалось, что влажный и холодный речной воздух выдует из складок их одежды, из их волос и душ затхлый запах подземелья.

20

Вернувшись домой, Ксанта сразу же переоделась в чистое, разорвала парадное платье, в котором представлялась королеве, и бросила в огонь. Туда же полетела корзинка Гесихии. После этого Ксанта и Крита занялись стариком — истопили баню, нагрели воды, раздели его, выкупали, обработали язвы и загноившиеся царапины, напоили теплым молоком и уложили спать на мужской половине.

— А он не ограбит нас ночью? — забеспокоилась Крита, но тут же сама покачала головой. — Хотя если и ограбит, все равно далеко не убежит.

При этом обнаружилось, что Силла и в самом деле метила все, что ей принадлежало, — на лбу у узника красовалась татуировка в виде распластанной лягушки. К этому времени он уже оправился настолько, что даже пытался что-то сказать (во рту почти не осталось зубов), но женщины не поняли ни слова. Им даже не удалось выяснить, как его зовут. К счастью, он, похоже, не слишком много времени провел в подвале королевы и был хоть и истощен, но, кажется, ничем серьезно не болен. Когда он уснул, Ксанта потребовала ванну для себя и таз для Гесихии. Только забравшись в большую лохань с горячей водой, жрица почувствовала, что мир вокруг нее начинает понемногу приобретать привычные черты. Она долго терлась жесткой мочалкой, словно хотела смыть с себя весь этот день, удалить всякое воспоминание о нем.*

Ирония заключалась в том, что Ксанте было искренне жаль королеву. Едва ли она видела в жизни много счастья. Связанная с братом узами супружества и, вероятно, ненависти, с юных лет поставленная перед выбором — отказаться либо от настоящего замужества и материнства, либо от возможности получить корону, живущая в ожидании смерти брата и неизбежного передела власти, который или вознесет ее на вершину, или покончит с ней, — королева Силла, должно быть, была бесконечно одинока в своем слишком освещенном снаружи и слишком темном и холодном внутри дворце. Те зверства, которые с ее ведома, а может быть, и при ее участии, творились в подвалах дворца, были, по всей видимости, ее способом отомстить миру и богам за загубленную жизнь. Тут Ксанта вспомнила одну слышанную в Кларетте историю о некой прекрасной даме былых времен, которая любила расписывать тела любовников строчками собственных стихов. Королева Силла тоже писала на телах своих узников свой дневник, полный тоски и отчаяния. А еще — коллекция лягушек: бесконечная череда крошечных божков, которые никому не помогут и ни от чего не спасут.