Порыв ветра, или Звезда над Антибой - Борис Михайлович Носик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Семья де Сталя разместилась в просторном доме Лас Рукас, где раньше разводили шелковичных червей. Сразу же по приезде Никола отправился в Кавайон, купил велосипед и мопед, ибо до хозяйства Гран Камфу, где жило семейство Матье, было три километра, так что прежде всего де Сталь озаботился о мопеде. Да и в первом кратеньком письме Рене Шару Никола прежде всего сообщает о главном:
«Очаровательна мадам Матье, ее художники, а главное синева ее глаз и прелесть рук, ее дочь сейчас на море с женой Камю».
И только в постскриптуме: «В доме есть мастерская, даже две или три».
Дней десять спустя де Сталь, дав себе волю, восторженно описывает Жанну Матье в письме ее былому возлюбленному и наставнику Рене Шару:
«Жанна пришла к нам, внеся с собой столько ослепительной гармонии, что мы до сих пор не можем опомниться. Какая девушка, земля сотрясена и приходит в смятение, каков ритм и строй ее царственной поступи. Где-то там, в высоте, над жильем каждое движение камня, трепет каждой травинки повинуется этому свободному и степенному ритму и на мгновение замирает, остановив дыханье, недвижная материя застывает навечно с этого мгновенья послушная ее шагу.
Что за край, что за девушка.
Я не смог бы описать того, что я чувствую, но мы все здесь, все тебя ждут и будут ждать всегда».
Даже читатель, привыкший к романтическому исступлению и сюрреалистической риторике многих писем де Сталя, почувствует здесь нечто выходящее за рамки эстетических восторгов, некое безумие, может, то самое, что так беспечно зовут безумием любви. Никого не может обмануть местоимение «мы», вместо «я», ибо трудно себе представить, чтобы Франсуаза, в ту пору носившая под сердце уже третьего ребенка, пришла в такой же экстаз при виде царственной люберонской девушки, что и ее муж. Мне показались слова «послушание» и «повиновение» в восторженном описании девушки не вовсе лишенными значения. Собственно, девушкой Жанна была давно, еще до встречи с загадочным «капитаном Александром». Теперь это была вполне зрелая провинциалка, мать двоих детей, верная жена и добытчица.
Да это ведь все и не имеет значения. Он мог вообще не увидеть укротительницу Жанну, хватило бы рассказов Шара и собственных фантазий (или как говорят еще французы, фантазмов)…
Невольно вспоминаются исступленно-восторженные любовные письма Пастернака к почти незнакомой ему Марине Цветаевой:
«…ты мое единственное законное небо, и жена до того законная, что в этом слове, от силы в него нахлынувшей, начинает мне слышаться безумие, ранее в нем никогда не обитавшее. Марина, у меня волосы становятся дыбом от боли и холода, когда я тебя называю… Это было первее первой любви и проще всего на свете. Я любил тебя так, как в жизни только думал любить».
Отправляя Шару невероятное описание его былой подруги, но не желая зародить какие ни то недобрые подозрения в былом «капитане Александре», де Сталь прибавляет к этому восторженному гимну осторожную фразу о том, что его, Шара, ждут в этих местах по-прежнему. Почувствовав, что успокоить ревнивые чувства друга ему не удалось, де Сталь неделю спустя снова пишет Шару:
«Обнимаю тебя. Ни о чем не беспокойся… все тебя любят, всякий по-своему, за то, что ты им дал».
Что дал семейству прославленный резистант Шар, нам неизвестно, хотя иные из его не окончательно зашифрованных стихов, посвященных Жанне, содержат кое-какие смутные подробности:
«Я открою тебе то, что я люблю, как длинную вспышку жара, столь же необъяснимую, как то, что мне явила ты, Жанна, в то утро, когда повинуясь своим планам, ты вела нас от камня до камня, вплоть до самой своей глубины, той, что зовут вершиной…»
Впрочем, в те суматошные дни августа де Сталю было уже не до стихов: он был поглощен планами грандиозного путешествия. Он купил маленький грузовичок ситроен, заказал для кузова пульмановскую скамейку и поехал в Париж получать водительские права.
Вернувшись с правами, он усадил в этот фургон всех своих детей, беременную жену и Жанну, потом через Бриансон, где они подобрали жену местного супрефекта, давнюю подругу Рене Шара мадам Грийе, влюбленный де Сталь повез всю компанию через Рим в Неаполь на остров Сицилию. У художницы мадам Грийе были завидное чувство юмора, а также муж супрефект (который помог вписать всех законных детей во французский паспорт де Сталя) и некоторое знание итальянского языка, который отчего-то считается во Франции непостижимо иностранным. Чувство юмора мадам Грийе должно было разрядить атмосферу в странной компании, собранной де Сталем для совместного далекого странствия. Ни люберонка Жанна, из любопытства прельстившаяся этой редкой еще в те времена авантюрой, ни начинающий водитель-художник, удивлявший своими бросками даже ко всему притерпевшуюся итальянскую дорогу, ни беременная Франсуаза, которую без сомнения тошнило в этой пыли и тряске, ни замученные детишки атмосферу эту разрядить не могли. А жаль…
Тот, кому, как автору этих строк, довелось бродить по дорогам Сицилии, по следам древних греков, римлян, сарацинов, воинов, монахов, маслодавов, виноделов, дочерна загоревших туристов и нищих, тот, заверяю вас, сидя, как я, на исходе лет в деревенской глуши, – тот никогда не забудет подобных странствий. Боже правый, чего только не сберегла для нынешних странников сицилийская древность…
Никола де Сталь был в ту пору больше всего (если не считать чужой жены Жанны) увлечен греками. Ему казалось, что именно греки, земля греков, солнце греков и море греков откроют ему тайну света, приблизят его к откровению, без которого выживать ему становилось все трудней. Несмотря на атмосферу взаимной подозрительности и раздражения, царившую в грузовичке, он делал время от времени (впрочем, как вспоминает жена, не слишком часто) наброски в блокноте, пользуясь новейшим тогдашним изобретением, присланным из проклятого американского Вавилона (иногда он называл его Сионом), – фломастером.
Близ Палермо внимание художника (а может, и его окружения) привлекли византийские мозаики в соборе, в Сиракузах – великолепный греческий театр и раскопки (автору этих строк довелось однажды ночевать в спальном мешке в лимонной роще под стенами этого театра – поспешите туда, читатели, пока еще можно)… Больше всех чудес Сицилии поразил Никола де Сталя древний Агридженто на холме над морем, тот самый, который древние греки называли Акрагас, а сарацины Гирженти. Здесь маячат руины храмов Юпитера, Юноны и Геркулеса, построенных за полтысячелетия до Рождества Христова…
Именно в Долине Храмов мадам де Грийе написала открытку своему другу Рене Шару, сообщая, что путешествие им выпало и «чудесное», и «ужасное». Жанна приписала от себя, что им «очень не хватает» Шара, а Франсуаза ограничилась подписью под коллективным
