Структурный гороскоп - Григорий Кваша

Кроме того, у джагирдара могли отобрать одно владение и предоставить ему взамен другое, причем в другой части страны. При Акбаре для борьбы с сепаратизмом такие перемещения были довольно часты, поэтому джагирдар владел одной и той же землей в среднем не более 10 лет. Нам это очень напоминает переброску наших номенклатурных деятелей при советской власти не только с губернии на губернию, но и с отрасли на отрасль, дабы не обрастали слишком плотными контактами.

"Не будучи в состоянии передать свои богатства сыновьям, джагирдары щедро тратили средства на роскошь, на постройки мечетей, гробниц, мостов, каналов, раздавали поэтам десятки тысяч дамов за одно удачное стихотворение, украшали драгоценными камнями свою одежду, оружие, сбрую своих слонов и коней. На пирах джагирдары любили цитировать стихи, говорящие о бренности всего земного, о необходимости пользоваться сейчас всеми благами жизни, а не собирать про запас, а иначе всем этим воспользуются другие" (К.Антонова). Таков разрушительный пафос второй фазы Великих Моголов. Невозможность во второй фазе создать крупный капитал неизбежно в четвертой должна была обернуться созданием сверхкапитала. Посмотрим...

Очень важной особенностью было отсутствие иерархии. "Каждый джагирдар, крупный или мелкий, был подчинен непосредственно центральной власти, от неё получал свое земельное пожалование и только ей был обязан военной службой" (К.Антонова). Таким образом, высший класс до поры до времени разобщается, лишается классовой солидарности, классового мышления, горизонтальных связей.

"Политика Акбара во всех областях управления была устремлена к одной цели: централизации и усилению правительственной власти. Вторым мероприятием Акбара (кроме переброски джагира из конца в конец) в этом направлении было требование пребывания более влиятельных джагирдаров при дворе. Джагирдарам приходилось спрашивать у Акбара разрешения на временное поселение в своих джагирах, и Акбар давал такие разрешения неохотно, сроком не более чем на полгода. Запоздавшие вернуться впадали в немилость" (К.Антонова).

Триумф централизации во второй фазе связан с идеальным соотношением энергии завоевания и реальной территорией государства. В третьей фазе территория уже значительно больше, а аппетиты уже во многом удовлетворены, потому нет такой всеобщей жажды к единовластию и централизму. Вчитайтесь в следующие слова Коки Антоновой и сравните со словами об османской экспансии, движимой аппетитами сипахиев: "Джагирдары, борясь против центральной власти, в то же время были заинтересованы в её укреплении. Джагирдары были правящей верхушкой страны, и расширение государственных границ было в их непосредственных интересах. Успешная завоевательная политика означала присоединение новых земель, сулила военачальникам не только добычу, но и повышение в чинах и увеличение владений. Победоносные войны, приносящие расширение земельного фонда, поступавшего в распоряжение джагира, могло вести только сильное государство, крепкая центральная власть, не раздираемая внутренними усобицами". (Какая простая мысль, но реализуемая почему-то лишь во вторых фазах, преимущественно имперских циклов.)

Заканчивая тему ведущего класса, необходимо напомнить, что, несмотря на явный (по сравнению с Османами) крен в коммерческую сторону, Могольская империя была все-таки военным государством, в котором ростовщики и купцы до поры до времени не имели никакого политического значения. Введенная Акбаром система Мансабдари (чиновничьих рангов) была чисто военной. 33 ранга были диапазоном от военачальника десяти воинов до военачальника десяти тысяч. Должности десятитысячника, восьмитысячника и семитысячника были закреплены за сыновьями Акбара. В диапазоне от двухсотников до пятитысячников было 412 начальников, от десятников до стопятидесятников было 1388 начальников. Система оказалась слишком формальной, впоследствии пришлось вводить двойной ранг личный и воинский.

Несмотря на видимую картину единства державы и суровости порядков во второй фазе имперского цикла, необходимо признать, что критический момент все же наступает, и наступает он на 24-м году фазы, когда инерция поступательного движения иссякает и необходимо включать резервные источники питания. В определенном смысле если кризиса нет, то его стоит выдумать, дабы движение вперед продолжилось. Может быть, самым точным примером этого кризиса 24-го года служит третья Англия, когда в 1533 году как бы начинается английская реформация, достигает апогея террор, появляется "Акт о супрематии".

Моголы кризис 24-го года отметили не менее громко, чем "третьи англичане", кризис, который мог бы стать революцией, если бы он хоть что-нибудь изменил. Вот что писал Винсент Смит: "1581 год был самым критическим периодом царствования Акбара... Когда он выступил в феврале из Фатхпура-Сикри, почти все влиятельные мусульмане были против него, хитрые предатели окружали Акбара, и восставшие провинции были в руках мятежников. Поражение от Мухаммеда Хакима (брат Акбара и правитель Кабула. - Авт.) означало бы потерю всего, даже и самой жизни".

И тем не менее восстание было подавлено, кризис ликвидирован. Пусть кто-то считает, что случайно, однако победа Акбара была конечно же объективно неизбежна. Во второй фазе воинственные исламисты были обречены, их реванш был впереди, в конце четвертой фазы. "Восстание оппозиционной части джагирдаров и шейхов было подавлено, потому что Акбара поддерживала часть джагирдаров, понимавших, что его политика в конечном счете ведет к укреплению позиций правящего класса и что в такой стране, где подавляющее большинство населения исповедовало не ислам, религиозная нетерпимость могла лишь вызвать отпор. После подавления восстания Акбар не только не отказался от своей религиозной политики, но, наоборот, сделал дальнейший шаг по пути реформ, став с 1582 года основателем новой религии, названной им "дин-и-илахи" - "божественная вера" (К.Антонова).

Числовое совпадение с третьей Англией просто поражающее. На 25-м году второй фазы Генрих VIII порывает с папой, по сути, создавая новую религию (англиканство), так ведь на 25-м году второй фазы то же делает и Акбар. Такая точность кажется даже чрезмерной.

Необходимость введения новой государственной веры, по сообщению Бартоли, аргументировали тем, что "для империи, управляемой одним главой, не подобает, чтобы её члены были несогласны между собой и раздираемы спорами... Мы должны поэтому объединить их, но так, чтобы они стали чем-то единым и в то же время целым, не потерять хорошее, что есть в одной религии, приобретая то лучшее, что есть в другой. Таким образом, слава будет обеспечена Богу, мир - населению и безопасность - государству".

"Новая, вводимая сверху религия безмерно повышала власть и авторитет Акбара как всеиндийского гуру - духовного руководителя всех подданных его огромной империи" (К.Антонова). (Аналогии очевидны...)

Таков поразительнейший парадокс ислама - вера, рожденная внутри имперского цикла (Халифат) и ориентированная целиком на имперское бытие, процветает лишь вне имперского цикла, в самом же имперском цикле не пользуется слишком большим почетом. Конечно же Акбар был мусульманином, но в первую очередь он был имперцем, человеком истины, а не догмы. Поэтому он издал указ о своей непогрешимости (1579), фактически лишивший улемов какого-либо влияния. Поэтому в 1577 году на его монетах перестали чеканить мусульманский символ веры: "Нет бога, кроме Аллаха", а в 1580-м падишах стал появляться на публичных аудиенциях с кастовым знаком брахмана на лбу и со шнурком вокруг кистей рук.

Подавив выступления 1580-1582 годов, Акбар сохранил в неприкосновенности джагирную систему, но жестоко расправился с шейхами, издавшими фетву о его низложении и объявившими его еретиком. Тем самым Акбар обозначил главную особенность своей политики - он работал не на ислам догматиков и фанатиков, а на ислам воинов, властителей, богатых людей. При этом не имеет значения, сознательно пошел Акбар на идеологические уступки ради политических и экономических успехов или он искренне отошел от догм ислама.

"В "божественной вере" должны были слиться "разумные" черты основных религий Индии; разумным же Акбар считал в первую очередь то, что могло укрепить его власть. От сикхов он взял учение о беспрекословной покорности учеников своему гуру, от движения бхакти - призыв к примирению индусов и мусульман, от ортодоксального индуизма - ношение брахманских знаков и запрещение есть говядину, от парсов - поклонение солнцу и огню, от джайнов - установление лечебниц для животных, от махдистов - учение о праведном правителе. От евреев и христиан не взял ничего, потому что иудаизм и христианство в Индии исповедовала только малая кучка людей" (К. Антонова). Такая вот эклектика, совсем не утопическая, а очень реалистическая. Также и нам, вспоминая об источниках и составных частях ленинизма-сталинизма, не стоит напирать на утопический момент и уверовать в жесткую необходимость их эклектических построений. Не утверждаем же мы, что Сталин отрекся от идей коммунизма, когда вводил в Красную Армию царскую форму и учреждал ордена Суворова или Кутузова. Также и Акбар "никогда, конечно, не порывал с исламом. Его т. н. "указ о непогрешимости", оскорбивший чувства мусульман, являлся лишь попыткой избавиться от притязаний халифов. До конца своих дней, каковы бы ни были его личные убеждения, Акбар придерживался догматов ислама" (К.Паниккар).