Наступит день - Мирза Ибрагимов

"Нет, я не обагрю рук своей кровью. Это грех, большой грех! Если суждено умереть, пусть кровь моя прольется на их руки. Только не на мои!"

Казалось, эту же мысль выражали стены, каждый кирпич. Отовсюду она слышала повелительный голос: "Разбей свои цепи, выйди на свет!.."

Нет, это ей не мерещилось. Это не был бред. Она была в полном сознании. Казалось, будто она проснулась после долгого сна и только теперь впервые по-настоящему увидела мир, который до этой минуты рисовался ей в туманной пелене. Словно сбросив с себя какой-то тяжелый груз, она решительно поднялась. Зажгла небольшую лампу. Сняла с себя пропитанное и пропахшее керосином платье и бросила его в угол. Достав из-под подушки старое рваное белье, обтерла им тело и надела единственное чистое платье. Потом она поднесла к намоченному в керосине платью горящую спичку, и оно сразу вспыхнуло.

Гюльназ распахнула дверь, и свет от пламени горящего платья вырвался наружу и отогнал от порога ночную тьму. Кто-то поспешно сбежал по лестнице во двор и, увидя сквозь открытую дверь подвала Гюльназ у ярко горящего пламени, закричал неистово:

- Пожар! Пожар! Гюльназ подожгла дом!..

Люди сбежались вниз и столпились у входа в подвал. Каменным изваянием стояла Гюльназ у горящего платья и не сводила глаз с пламени.

Гамарбану влетела в каморку и остановилась перед Гюльназ.

- Ты что, девка, взбесилась? Вздумала дом поджечь?

Гюлъназ молчала. И это окончательно вывело Гамарбану из терпения.

- Ступай вон!.. Коли дрова! - вскричала она и, схватив девушку за плечи, потащила к выходу.

Гюльназ резко повернулась к ней.

- Сама наколешь! - крикнула она и толкнула ее с такой силой, что та пошатнулась и едва удержалась на ногах.

У входа в подвал стояли женщины и с удивлением наблюдали эту сцену.

Гюльназ выпрямилась и вскинула голову.

- Я тебе не раба! И никогда ею не буду! - раздался ее звонкий голос.

Ошарашенная этой неожиданной вспышкой, Гамарбану поспешила уйти. И, конечно, не гнев был причиной ее молчаливого ухода, хотя поведение Гюльназ доводило ее до бешенства.

Неуступчивость девушки Гамарбану объясняла одним упрямством. Понятие чести, достоинства, морали были совершенно чужды ей, и она даже не представляла себе, что они могли вооружать человека непреоборимой силой сопротивления. Свой притон она считала образцом и неотъемлемой частью общества, в окружении которого она жила. Очень часто, когда от выпитого вина у посетителей туманились головы, Гамарбану не стеснялась говорить даже самым почетным гостям:

- Мои ханум почище ваших жен! Эти делают открыто то, что те делают тайком.

Перед Гамарбану было существо маленькое, бессильное, но гордое и исполненное достоинства. И чем больше непокорности проявляло это слабое существо, тем сильнее поднималось у хозяйки желание сломить ее гордость, растоптать ее достоинство. Но все чаще она чувствовала себя утомленной этой борьбой. Тогда она как-то смягчалась, вспоминая поговорку: "Чего не сломит сила, покорит слово", и круто меняла свое обращение с Гюльназ. Браня себя за излишнюю жестокость, она прибегала к ласкам и уговорам.

И теперь, услышав из уст девушки грозное: "Я тебе не раба и никогда ею не буду!", Гамарбану отступила.

Она не набросилась на Гюльназ и не стала рвать ей волосы, хотя это доставило бы ей огромное удовольствие. Не сделала она этого потому, что боялась, как бы девушка не ответила ей ударом на удар.

Уже сидя наверху в своей комнате, Гамарбану, постепенно успокоившись, подумала:

"Пожалуй, небезопасно в нынешнее смутное время держать Гюльназ в одним доме с моими ханум. Как бы она не сбила их с толку. Завтра все они могут восстать против меня, если увидят, что я оказалась бессильной против этой мужички!.."

Эти сомнения Гамарбану имели под собой почву. И на самом деле, среди женщин, находившихся в заведении Гамарбану, было немало таких, которые начинали думать именно так и относились к Гюльназ со скрытым уважением.

"Нет, нет! - твердо решила Гамарбану. - Ее нельзя здесь держать!"

Решение пришло сразу: надо перевести Гюльназ в один из уединенных домиков-особняков, которые она держала для "особых" гостей. Там она могла по-иному расправиться с непокорной. Гамарбану решила произвести это переселение под большим секретом, чтобы никто из ее окружения об этом не знал.

Она вышла на веранду и окликнула слугу:

- Скажи этой собачьей дочери, чтобы сейчас же собрала своя тряпки. Да вызови фаэтон. Я отвезу ее к ее родным. Пускай отправляется в свою деревню подметать навоз в хлеву. Из нее человека не сделаешь.

Не прошло и получаса, как от дома Гамарбану отъехал напряженный в пару фаэтон, в котором сидели, отвернувшись друг от друга, Гамарбану и Гюлъназ.

Девушка наивно полагала, что настал день ее избавления, на самом же деле она была в положении арестанта, которого переводят из общей камеры в карцер.

Спустя два дня, вечером, когда удлинялись тени и в воздухе ощущалась прохлада, раздался стук у ворот заведения Гамарбану. Это был необычный стук: кто-то стучал молоточком по прибитому к воротам железу нетерпеливо и повелительно.

- Кто это ломится в ворота? - сердито вскричала Гамарбану. Посмотрите-ка, кому там не терпится? - приказала она слуге.

Когда отперли ворота, Гамарбану сразу узнала Хавер.

- Добро пожаловать, милая ханум! Рада видеть тебя в моем доме. Сама пожаловала! Своими ножками! - В этих словах звучали одновременно и ирония и неподдельная радость.

Гамарбану с раскрытыми объятиями пошла навстречу Хавер; и вдруг увидела входивших вслед за ней двух незнакомцев - мужчину и женщину. Она остановилась как вкопанная, и на ее лице отразилась тревога.

- Где Гюльназ? - взволнованно спросила Хавер, шагнув к ней.

Первая мысль, мгновенно промелькнувшая в голове Гамарбану, была притвориться, будто она никакой Гюльназ не знает и самую Хавер видит впервые, но тут же пройдоха отказалась от этой мысли.

- Ну что ж, приехали за ней, и хорошо! - проговорила она, стараясь скрыть свою растерянность. - Пожалуйте в комнаты, выпейте чайку, за чаем и поговорим.

- Нам некогда, ханум, - не удержалась Ферида. - Позовите Гюльназ, и мы уедем.

- Не предугадать капризов судьбы! - сокрушенно выговорила Гамарбану. Тяжелая доля досталась бедной девушке. Через месяц после смерти матери растаяла и она, как свеча. Не выдержала потери.

И она скороговоркой рассказала о том, как содержала у себя Гюльназ и ее мать, какие муки перенесла Сария, прежде чем попасть к ней, и как она окончила свое земное существование. Тут же стояли открывший ворота слуга и толстая ханум, ходившая когда-то к Хавер вместе с Гюльназ. Кивая головами, они подтверждали слова своей госпожи. Ханум даже достала платочек и стала вытирать катившиеся из глаз слезы. Глядя на нее, расплакалась и Гамарбану.

Фридуну противно было смотреть на лицемерные слезы и на все поведение этих женщин. Ему душно было в их грязном притоне.

- Не плачьте, ханум! - с глубокой ненавистью выкрикнул он.

- Слезами ничего не добьетесь! Скоро-скоро вам придется отвечать за все ваши подлости.

Фридун круто повернулся и вышел вместе с Хавер и Феридой. Опешившая Гамарбану проводила их недоумевающим взглядом и вдруг накинулась на оторопевшего слугу:

- Чего торчишь!... Ступай запри ворота!...

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

С вступлением союзных войск в Иран фашиствующие и реакционные круги в Тегеране переживали наиболее напряженные минуты. Верные слуги деспотии, господа, стремившиеся сохранить свое имущество и положение в обществе, проявляли почти бешеную деятельность.

Группа таких господ собралась в Заргенте, на даче Хикмата Исфагани. С первого взгляда они производили впечатление компании, которая сошлась для веселого препровождения времени. Вместе с тем на лицах гостей можно было заметить явные следы беспокойства.

Все понимали, что пришел конец власти Реза-шаха и ни купечество и помещики Ирана, ни англо-американский империализм не в силах предотвратить гибели этой деспотии. Но, принося в жертву Реза-щаха, они совсем не собирались терять свое собственное господство и были озабочены лишь тем, как бы подчинить себе волю будущего иранского венценосца, сделать его послушным проводником выгодной им политики.

С этой целью и съехались на дачу видные политические деятели Ирана, влиятельные журналисты, именитые купцы и помещики.

Но Хикмат Исфагани, лично встречая гостей, вместе с тем не отрывал глаз от входных дверей и напряженно ожидал наследника престола Шахпура. Даже прибытие мистера Томаса и мистера Гарольда не ослабило его напряженного ожидания.

Мистер Томас, дымя трубкой, равнодушно поглядывал вокруг. Окинув взглядом стоявшего возле него Хакимульмулька, он спросил:

- Вы чем-то озабочены, господин везир?

- Положение весьма серьезно, мистер Томас. Русские войска стоят в Киредже. Мы потеряли связь с Азербайджаном и Гиланом.