Шекспир - Александр Аникст

Горожане в сопровождении семейств отправились на место происшествия и засыпали вырытые межи, с бранью прогнав землекопов. В конце концов победа осталась за горожанами, которые добились от правительства запрета производить огораживание.

«Что за комиссия, создатель…»

…Быть взрослых дочерей отцом!

В 1613 году старшая дочь Шекспира, состоявшая в браке с доктором Холлом, подверглась оскорблению со стороны молодого повесы Джона Лейна, который пустил слух, что она держит своего мужа под каблуком, а сама изменяет ему с одним из горожан. Слух распространился по Стратфорду. Оклеветанная дочь, наверное, прибегала к своему отцу советоваться, что предпринять для пресечения позорного слуха, который, конечно, служил предметом толков всего Страт-форда. По совету ли отца или по желанию мужа Сьюзен Холл подала на клеветника в церковный суд. Но сплетник не явился на разбор дела. Церковный суд отлучил его от церкви за дурное поведение. Репутация Сьюзен Холл была восстановлена.

В феврале 1616 года младшая дочь, Джудит, вдруг объявила о том, что она выходит замуж. Ей шел уже тридцать второй год, а ее жениху, Томасу Куини, было двадцать шесть лет. С Джудит произо-^ шло примерно то же самое, что и с ее матерью, которая, как мы помним, была на восемь лет старше своего мужа. Как и в истории женитьбы Уильяма и Энн Шекспиров, для заключения брака тоже потребовалось разрешение епископа, так как наступил сезон, когда венчания в церквах временно прекращались. Разрешения не последовало, но тем не менее Томас и Джудит обвенчались. В связи с этим дочь Шекспира даже была вызвана в церковный суд для дачи объяснений по поводу своего поведения, но она не явилась. Тогда она подверглась отлучению от церкви. Отлучение было датировано 12 марта 1616 года, то есть за полтора месяца до смерти Шекспира. Вероятно, треволнения, связанные с неожиданным браком младшей дочери, оказали влияние на Шекспира, который в это время был болен.

Во всяком случае, Джудит добавила отцу хлопот своим неожиданным браком, о чем можно судить по завещанию Шекспира. Его первоначальный текст был составлен, исходя из того, что Джудит является незамужней. В завещании обусловливались ее наследственные права, а также приданое, которое ей надлежало бы получить, когда она выйдет замуж. В окончательном варианте видны поправки, сделанные после того, как Джудит вышла за Томаса Куини.

Занятый своими стратфордскими делами, Шекспир мог вспомнить, что писал Монтень в своем опыте «Об уединении»: «Часто (люди) думают, будто отдалились от дел, а оказывается, что только сменили одно на другое. Не меньше мучения управлять своей семьей, чем государством».[132]

Я так часто прибегаю к помощи Монтеня, потому что не хочу фантазировать, как это делают обыкновенно другие биографы Шекспира. Монтень по крайней мере был человеком той же эпохи. Он жил несколько раньше Шекспира — родился за тридцать один год до него и умер в 1592 году, пятидесяти девяти лет. Шекспир в это время делал первые шаги на драматургическом поприще. Он вступал в свою пору «бури и натиска», когда Монтень отошел навеки. Уже в расцвете творчества Шекспир впервые познакомился с Монтенем и был поражен глубиной его мысли. Я не верю, что, раз познакомившись с «Опытами» Монтеня, можно позабыть их. Они становятся книгой — спутником жизни. Особенно в поздние годы. Лев Толстой в последние годы любил читать старинные мудрые книги. Среди них были «Опыты» Монтеня, из которых он извлек немало афоризмов для своих сборников нравоучительных изречений.

Естественно предположить, что «Опыты» были одной из тех книг, которые Шекспир читал на досуге.

Какие еще удовольствия могли у него быть в Стратфорде? Общаться с друзьями, наблюдать, как растет молодое поколение — племянники и внучка, прогулки вдоль тихих берегов плавного Эйвона…

Может быть, он писал что-то. Среди оставленного им имущества был сундук с бумагами. Какие в нем были бумаги, осталось неизвестным. Никто из понимающих людей не заглянул в этот сундук. Зять Шекспира, доктор Холл, был человеком пуританских наклонностей и, следовательно, не любил театр. Ни он, ни его жена не сделали ничего, чтобы издать после смерти Шекспира его пьесы. Сундук переходил в семье Холл из одного поколения в другое, пока в середине XVIII века не исчез вместе с последними представителями этого рода.

Последняя встреча с собратьями по перу

Недалеко от Стратфорда в имении Генри Рейнсфорда часто и подолгу жил поэт Майкл Дрейтон, один из постоянных участников встреч в таверне «Сирена». Бывая здесь, он, конечно, не забывал навестить Шекспира, когда тот напоследок прочно обосновался в Стратфорде.

Однажды в марте 1616 года Шекспиру выпало редкое удовольствие принимать в своем доме Дрейтона и Бена Джонсона.

Встреча, наверное, началась с печальной новости, которую мог привезти из Лондона Бен Джонсон: 6 марта этого года скончался Франсис Бомонт. Он умер тридцати семи лет.

Что думали при этом Шекспир и Дрейтон, которым было за пятьдесят, нетрудно догадаться. Джонсон мог вспомнить, что совеем недавно Бомонт прислал ему дружеское послание, в котором описывал их встречи в «Сирене». Он мог при этом добавить, что в послании довольно лестно говорится о Шекспире. Но едва ли он процитировал строки Бомонта:

Пусть неученой будет моя лира,Как лучшие творения Шекспира.

Шекспир, конечно, спрашивал о последних театральных новостях, и Джонсон мог кое-что рассказать об этом, не преминув похвалиться своими успехами.

Об этой встрече трех писателей сохранилось предание, которое записал стратфордский викарий Джон Уорд в своем дневнике. Он был викарием уже добрых полвека спустя после смерти Шекспира и записал это предание со слов кого-нибудь из горожан: «Шекспир, Дрейтон и Бен Джонсон устроили веселую пирушку и, кажется, выпили слишком крепко, ибо Шекспир умер от лихорадки, которая у него после этого началась…» Этот рассказ очень смущал биографов Шекспира в XIX веке, особенно английских исследователей, живших в викторианский период. Им казалось унизительным как для национального достоинства, так и для самого великого поэта то, что он скончался в результате веселой попойки со старыми друзьями. Надо сказать, что другие записи Уорда, касающиеся Шекспира, не отличаются большой точностью. Это давало право отвергать и рассказ о встрече с Джонсоном и Дрейтоном. Если, однако, отказаться от ханжеских представлений о Шекспире, то ничего невероятного в рассказе Уорда нет. Что касается Бена Джонсона, то о нем наверняка известно, что он был мастер выпить. Дрейтон тоже не отличался абсолютной трезвенностью. Думается, нет ничего оскорбительного для памяти писателя, создавшего образ Фальстафа, если мы предположим, что и он не был противником вина, особенно если встречался за столом с близкими друзьями, которых ему не часто доводилось видеть последние годы. Конечно, медицинские показания Уорда о «лихорадке», вызванной перепоем, возбуждают сомнения в достоверности всего рассказа. Но если мы примем предположение о болезненном состоянии Шекспира в последние годы, то нас не удивит, что даже и малая доза вина могла вызвать резкое ухудшение.