Настоящие индейцы - Олег Дивов

Начали читать обряд. От нас ничего не требовалось, кроме как сидеть и сиять величием. В самый торжественный момент мимо помоста бодро прогарцевала Василиса с высоко задранным хвостом. Она тащила здоровенный шмат мяса. Август проводил ее взглядом, но промолчал. До меня донесся запах, к горлу подкатил комок. Из-за спины протянулась рука Санты, вложила мне в рот кусочек чего-то, пахнущего смолой. От горечи свело скулы, но я стерпела. Зато, надо отдать должное средству, тошнота прошла мигом.

Вышел царский слуга, показал подарки царя жениху и невесте. Потом вышел Гай Верона, показал мои подарки жениху. Подарки, само собой, обеспечил Патрик, но вон те три рубашки я сшила своими руками. Честночестно. Правда, Август написал своему портному и тот прислал выкройки, но это мелочи жизни. Шила-то я сама. Последний мой подарок индейцам показался непонятным, поэтому на всякий случай они одобрили его. Золотой колокольчик, который подвешивают на шею ценным животным. Племенным баранам, например. Я да-авно обещала Августу, что подарю такой, — после того, как он с восторгом назвал меня арканзасской пастушкой и по случаю подарил Брюсика, щенка колли. Вроде как пастушке без пастушьей собаки нельзя. Что ж, шотландскому барану, пусть и титулованному, тоже нельзя без колокольчика.

У Августа чуть дрогнули уголки губ: и он вспомнил.

Три шотландца принесли сундук с подарками для царя и его ближайшего окружения. От имени Августа царю преподнесли… золотой пистолет. Да-да, запрещенное оружие. Но ведь отказаться невозможно. Вот так и происходит легализация огнестрела. Сначала царь, потом его гвардия, а там, глядишь, через двадцать лет мужики в деревнях будут ходить на охоту с нормальными винтовками, а не с луками и рогатинами.

После официальных послов к нашему помосту потянулся народ. Горка подношений росла с какой-то нечеловеческой скоростью. Утварь, оружие, циновки, упряжь, украшения, полотно и шкуры, даже походный шатер…

— Я музей открою в Пиблс, — едва разжимая губы, произнес Август. — Современный индейский быт. Ты как?

— Без вариантов. Лучшее применение для этого барахла.

— Это сейчас барахло. Через сто лет, когда тут будут небоскребы, оно станет антиквариатом. Мы еще доживем до этого момента.

— Кстати, про антиквариат. Нам в школе историк говорил, что двуручный меч не носили за спиной, это выдумка позднейших времен, когда все забыли, как им пользоваться.

— Он скорее прав, чем не прав. Двуручный меч, в принципе, вооружение пехотинца. На марше двуручник несли на плече, возможно, и за спиной, но это под вопросом. На лошади мечи, бывало, возили — притороченными к седлу. Разумеется, его нельзя было мгновенно выхватить и вступить в бой. Но это нормально. Двуручник — предмет довольно узкого назначения, его не использовали в качестве уличного или в качестве оружия первой реакции.

— Тем не менее, ты ехал верхом и вез меч за спиной. Ручаюсь, ты и выхватить его сумел бы.

— Сумел бы, — согласился Август. — Делла, я ведь не обещал полной аутентичности. Почему бы мне для вящего пафоса не позволить себе небольшую показуху?

Гремели тамтамы. Ныла волынка. К полудню я перестала соображать от адского шума, головной боли, тошноты и невозможности изменить позу. И тут царь встал и объявил о начале свадебного пира. Тамтамы с волынкой заткнулись, индейцы с ревом ломанулись к столам. В толпе между ногами ловко проскочила Василиса. С мясом. Она вильнула нам хвостом и исчезла за шатрами.

— Это уже третий кусок, — сказала я обеспокоенно. — И тоже на полтора-два десятка кило.

— Да-да, — сказал Патрик. — Куда ей столько?

— Почему только ей? — удивился Август. — У нее стая есть, всех кормить надо, вот она и добывает.

— Стая? Я думал, у тебя здесь только одна собака.

— Ты думаешь, собаки включают в свою стаю только собак?

— Гм. А если ей выдать сразу целую тушу, что будет?

— Спрячет и пойдет смотреть, что еще можно спереть.

— Меня больше волнует, куда именно она прячет мясо, — сказала я. — Не в лесу же закапывает…

— А есть варианты? — покосился на меня Август. — Самое надежное и охраняемое место в лагере — наша палатка. Ручаюсь, склад у нее под твоей койкой.

Я застонала.

— Да, и в палатку она никого не пустит, так что мясо дождется нас. Вместе с прочими объедками, мухами и ароматом.

— О Господи… надо улучить момент и заглянуть туда. Может, запереть Ваську в катере?

— Спасибо. Палатку можно просто выкинуть. А вот что останется от катера, если сибирский киборг прокопает из него путь наружу, я боюсь и угадывать.

Индейцы пировали. Августу подносили кувшин за кувшином. Куда он сливал кумыс, неясно, под ним было сухо, но он не пьянел. Я есть не могла. Патрик уже к середине дня лыка не вязал. Василиса сновала между кострами и своими «закромами».

— С чувством меры у нее явно плохо, — сказала я.

— Впереди зима, бескормица, вот и запасается, — ответил Август.

— Блин. Тоже мне, нашлась белочка. Сколько нам тут еще сидеть, ты не знаешь?

— Еще три часа. Потом нас проводят в отдельный шатер и оставят в покое.

— Надеюсь, его поставят подальше от эпицентра веселья. Потому что я устала как собака, и если мне не дадут поспать, то завтра превращусь в очень злобную собаку.

— Делла, возьми себя в руки. Завтра будет еще тяжелее, чем сегодня. Зато завтрашняя ночь обещает быть относительно тихой, потому что в планах стоит показательная ночная рыбалка.

— Ты рыбу-то ловить умеешь?

Август удивился:

— Конечно. Не знаю, с чего Патрик решил, будто не умею. Я рос, как все нормальные шотландские мальчишки из хороших семей. Рыбалка, охота, море — это наши традиционные радости, мы их холим и лелеем. На Кларионе я уже после университета любил уйти в горы на недельку. Один. Без палатки, без запасов провизии, пешком. Ел то, что подстрелил или поймал в реке, готовил на костре. Когда надо, я умею быть очень неприхотливым. Все, что мне действительно необходимо, умещается в спорране.

— То есть Патрик хотел устроить сюрприз тебе, а получит сам?

Август повел плечом:

— Так всегда бывает, когда начинается игра «Давайте предложим Маккинби справиться». Надо мной все годы учебы так издевались. Придумывали какую-нибудь чушь и ждали потехи. Потеха не удалась ни разу. Но желающих становилось только больше. Видимо, я провоцирую людей на глупости. Им ужасно хочется самоутвердиться за мой счет, одержать победу, пусть даже коллективную.

— Ничего удивительного. Ты слишком идеальный. Само совершенство. Естественно, им хочется найти в тебе хоть один недостаток.

— Я знаю, Делла. Причем в силу собственного менталитета они ищут мои недостатки там, где их быть не может. Люди судят по себе, всегда. Если им что-то не удается, а я выгляжу сильным в этой области, они считают, что просто я лучше притворяюсь. И стараются вывести меня на чистую воду. У меня полно слабостей. Но я слаб в тех областях, в которых большинство людей чувствует себя уверенно, а потому никому и в голову не приходит испытать меня там.

— И что случилось бы, если бы такой умник нашелся?

— Я собрал бы волю в кулак и все равно победил. Потому что притворяться я тоже умею.

— Интересно, если Патрик устроил тебе такое испытание… — я показала глазами на поле, — то в чем его слабое место?

— Ему не хватает харизмы, чтобы очаровать свой народ, поэтому он действует интригами. Ему не хватает опыта, чтобы править, поэтому он манипулирует. Наконец, он чудовищно неуверен в себе, поэтому избегает ситуаций, когда надо вести себя вызывающе. Это если в общем плане. В частностях он тоже не силен. Он плохо знаком с традициями собственного народа, он ведь изучал их уже взрослым и не сжился с ними. Он совершенно городской ребенок, не умеет жить в гармонии с природой. Он далек от дикарских радостей, поэтому редко бывает трезвым — алкоголь помогает ему раскрепоститься. Та роль, которую он предложил отыграть мне, — это великий вождь, истинный царь, до мозга костей, при этом еще и ловкий политик. Это именно то, чего ждут от него. Ему кажется, это невозможно, что он и решил продемонстрировать на моем примере. Он ждал, что я опозорюсь, стану посмешищем — и тогда никто уже не потребует сходного поведения от него. Даже если потребуют, Патрик всегда сможет отвертеться, ведь у него есть прецедент, есть доказательство, что такой сценарий ведет к публичному позору. Царю нельзя позориться, ведь его личное унижение дискредитирует сам принцип царской власти.

— А ты его так подвел… — рассмеялась я. — Он на тебя надеялся, а ты…

— Кто мне Патрик, чтобы я ради него поступался своей гордостью? — Август помолчал. — Я не играю. Совсем. Я и есть тот самый вождь, который гордится своим происхождением, своими традициями, пусть замшелыми, зато родными, своим народом и собой тоже. При этом я современный правитель. С современной этикой и принципами власти. Да, я умею совмещать то, что другие считают несовместимым. Чьи это проблемы? Уж не мои. Кто не умеет, пусть учится, а не объявляет задачу невыполнимой. Она невыполнима для них — но не для всех.