Одержимые - Таня Хайтманн

Только что Леа еще помышляла о бегстве, а в следующий миг ее захватил водоворот демона. Ей казалось, что он притягивает ее как магнитом. Неотвратимо. Следуя закону природы, который гласил: сопротивление бесполезно.

Леа с трудом перевела дух. Когда профессор наконец обратил на нее свой взгляд, вспыхнули все предупредительные световые сигналы разом. Внутренняя система безопасности била тревогу, тело Леа отреагировало моментально: одним движением руки она смахнула чайный сервиз со стола. Чайничек и чашки ударились о бетонную стену и рассыпались на мелкие кусочки. Вслед за ними полетели две маленькие жестяные ложки, одна из которых, как с удовлетворением отметила девушка, разбила лампу накаливания в камине.

Только что лучившийся чувством собственного превосходства лик демона исказился безумием, чтобы тут же быть изгнанным. Обеспокоенный профессор Каррьер глядел на фарфоровый хаос, словно и не было тех секунд, когда власть захватил демон.

— Дорогая, как же это могло случиться? — Он покачал головой и поднял несколько осколков. Когда один из них вонзился ему в палец и из раны вытекло несколько капелек крови, Леа уже была у металлической двери и отчаянно пыталась просунуть пальцы в щель между рамой и самой дверью. Обернувшись через плечо, она посмотрела в камеру, и ее губы сами собой сложились в слова:

— Открой двери, Адальберт.

Спиной она отчетливо ощущала, как демон снова выбирается на поверхность и воздух в комнате начинает наэлектризовываться.

Наконец двери медленно открылись, и она, запыхавшись, снова оказалась в шлюзе. Она поспешно ощупала себя, но ничего не обнаружила. Хотя у нее и было такое чувство, но никто не бросал никаких малюсеньких крючков, впившихся в ее кожу, чтобы затянуть ее обратно в комнату. Тем не менее, чувство, что ее касаются, не оставляло, когда у второй двери ее встретили Адальберт и Рандольф.

27

При других обстоятельствах Леа обязательно попыталась бы добавить и без того усеянному красными шрамами лицу Адальберта еще парочку украшений за то, что он с ней только что проделал. Но вместо этого она только покорно пошла рядом с ним. По дороге ни одно злое слово не сорвалось с ее губ.

Она была до глубины души шокирована тем, насколько легко демон сумел получить власть над профессором. Если даже такой человеколюбец как Каррьер потерял здесь самообладание, то что же будет со страстным Адамом?

Слова Адама впервые стали для Леа что-то значить: в этой пещере она уже не спутница, которую он сам себе выбрал, а пугливая жертва, которую нужно поймать и утихомирить. Не важно, насколько безумен Коллекционер, — когда речь шла о том, чтобы выманить на поверхность демона, он становился гением. Вероятно, это был особый дар, которым наделил его демон, хотя и не сумел завладеть его телом целиком.

Леа бросила на Адальберта быстрый взгляд из-под опущенных век. Может быть, этот одержимый местью человек даже сделал ей одолжение, заперев ее в одной комнате с Этьеном Каррьером: так у нее появилась возможность посмотреть своей судьбе в глаза. Из всех опасностей, подстерегавших ее в этом готовом вот-вот обрушиться пещерном лабиринте, Адам был, пожалуй, самой страшной.

Погруженная в свои мысли, Леа шла по коридорам, а из клеток до нее вновь доносились ревущие и манящие голоса. Когда Леа покинула шлюз, она выглядела настолько потрясенной, что, несмотря на презрительное шипение Адальберта, Рандольф почувствовал себя обязанным слегка приобнять ее и сказать:

— Ну-ну, ничего ж не случилось.

— Нет, — вместо Леа ответил Адальберт. — Финал мы оставим исключительно нашему другу Адаму. А когда Леа перевоплотится, мы запрем всех этих троих порченых в одну камеру, где они смогут дружно доводить себя до безумия.

Судя по выражению лица, это доставляло Адальберту мало радости. Вполне возможно, что в тот миг, когда Леа будет убита или подвергнута перевоплощению, а Адам предстанет перед своим старым другом, он впадет в депрессию. Какую еще боль можно причинить, каким подвергнуть унижениям? Жизнь его однозначно утратит всякий смысл.

Внезапно Адальберт остановился, а вместе с ним и Рандольф, словно получив безмолвный приказ прекратить движение. Только Леа сделала еще один шаг вперед, прежде чем рука Рандольфа, все еще лежавшая у нее на плече, настолько внезапно заставила ее остановиться, что она едва не потеряла равновесие. Девушка казалась сама себе собачкой, которая на бегу вдруг обнаружила, что достигла конца поводка.

Она раздраженно обернулась. Адальберт отвернулся и стал потирать свои похожие на сосиски пальцы, пока Леа не начало казаться, что они скрипят. Потом в его осанке появилось что-то по-военному молодцеватое, щеки надулись.

— Посещение пошло старичку на пользу, или вы так не считаете? В последнее время он несколько заржавел… Я бы даже сказал, что ваше присутствие заставило кровь в его жилах вскипеть. Время от времени ему это просто необходимо. Повод, чтобы придерживаться своих старых целей и вновь открывать человеческую красоту.

— Об этом, в столь великолепно оборудованной камере, можно спокойно забыть, — сухо ответила Леа, но Адальберт предпочел не обращать внимания на намеки и, вместо того чтобы обидеться, самодовольно улыбнулся.

— Я вам кое-что должен, дорогая моя, — сказал он, указывая на нее пальцем. А затем продолжил движение — плечи расправлены, походка лучится высокомерием.

«Если он сейчас засвистит, я наброшусь на него сзади», — поклялась себе Леа.

Они миновали еще добрую дюжину металлических дверей и несколько темных провалов, где, как предполагала Леа, были другие пещеры, подобные той, в которой ждал ее возвращения Адам. Время от времени в общий гул голосов вливался громкий рев или страстный шепот, сообщая о том, что та или иная клетка заселена. Хотя она все еще ощущала зов демона, но ее интенсивность понемногу спадала. Слишком часто достигали ее ушей подобные зовы за последние несколько часов, и у экстаза появился гнилостный привкус.

— Когда демон приходит к ним, и они совершенно теряют над собой контроль, начинает звучать самая приятная музыка для моих ушей, — пояснил Адальберт, хотя никто его ни о чем не спрашивал — Эти наглые отродья так много о себе воображают из-за того, что хранят в себе самое святое, но разве оно служит им? — Его рыбьи губы издали презрительное шипение. — Нет, здесь, внизу, они полностью превращаются в храм для демона. И если запах человеческой крови ударяет им в нос, достаточно одного вдоха — и демон вырывается на свободу. Прекраснее и роскошнее любой чертовой оперы!