Гражданская война. Миссия России - Дмитрий Абрамов

– Но есть же и у большевиков светлые головы в сфере культуры. Я много хорошего слышал о Луначарском, о Грабаре, о Горьком, например, – произнес Кирилл.

– Эти погоды не сделают. Их слишком мало, и они питаются соками уходящей эпохи. Большинство же их лидеров от культуры вырастили в обезьяннике пролетариата – с чучелом Пушкина вместо Пушкина… с чучелом России, с гнусной имитацией, суррогатом всего, что было истреблено дотла и с корнем вырвано, – отвечал Иванов.

– Господи, в какой стране мы живем?! – с болью простонал Кирилл…

О чем далее говорили они, Изгнанников запомнил плохо. Разгоряченные спиртным, расстались они навсегда, тепло и тревожно-трагически, у дверей «Метрополя». Иванов поймал извозчика, сел, махнул рукой и пропал в прохладной сентябрьской ночи.

Кирилл проснулся рано на рассвете. Он лежал полураздетый на постели с краю. Посреди кровати, рядом с ним, укрывшись одеялом, спала Женя. И у самой стены посапывала Наташа. Петр улегся в углу комнаты на расстеленных на полу шинелях. В кроватке у противоположной стены спала маленькая Надя.

Попив воды из чайника, Кирилл попытался уснуть. Сон не приходил. Мысли, одна яснее и трагичнее другой, шли на ум, ужасая своей простотой, величием и откровенностью.

«Что за страна такая – Россия? Страна, в которой родился я и все мои родные, ближние, друзья и даже враги. Страна – шестая часть суши нашей матушки-земли. Эта шестая часть – единственная страна, единственное государство, которое соединило большую часть географической Европы с доброй половиной географической Азии. Самая северная страна мира, ибо по количеству северных малообжитых и необжитых территорий превосходит все остальные. Что уж говорить про азиатские просторы России, когда в ее европейских снегах и льдах, в ее необъятных, неодолимых просторах погибали или останавливались все самые великие нашествия, которые совершались на ее территориях…

А какие люди населяют эту страну? В глазах европейских народов это – не люди, это – суровые и безжалостные к самим себе, не знающие цены жизни, а потому беззаветно храбрые, но и способные к самопожертвованию, безмерно выносливые, упорные, стойкие в лишениях и страданиях дикари. Но и с другой стороны, мы же – один из самых доверчивых, способных к братскому общению народов. Ведь в большинстве своем даже азиаты уважают и побаиваются нас. Не дай же Бог обидеть нас – этих дикарей. Наша доверчивость обратится безмерным гневом и безмерной местью. Наш народ – действительно доисторический пещерный медведь, с которым можно жить в дружбе, если справедливо разделить с ним добычу и охотничьи владения. Но не дай Бог обидеть его…

Но ведь люди не рождаются просто так, как плодятся вши или даже как котятся кошки. Каждый человек, явившийся на землю, сотворен по образу и подобию Творца. Следовательно, Творец промыслительно дает родиться каждому человеку в той или иной стране. Ибо каждому по любви своей дает Крест по плечу. Значит, родиться в России – это особая, великая миссия, особый промысел Божий о части человечества, это – подвиг. Рождение в России – особый Крест. Правда, не все могут снести его… Кто-то не выдерживает, уезжает, оставляет Россию, кто-то вынужден уехать под угрозой смерти. Но всех их там, за рубежами России, мучит, точит неисцелимая тоска о великой и страшной, могучей и неодолимой Родине. И всем им будет давить на плечи тяжелый российский Крест, возложенный от Господа на рамена при рождении.

Да, не одни великороссы живут в России… С нами вместе разделяют общую судьбу миллионы инородцев. Но и они все родились здесь для того же, как и мы. И потому мы милостью и волей Божией – все братья или „ближние“. Но чем далее располагаются они от исторического центра России, тем слабее их связь с ее Божественной миссией.

Все человечество живет по законам. Одни – по законам гражданским, другие – по законам Адата и Шариата, третьи – по законам, данным Конфуцием. Но в России, сколько бы ни сочиняли законов, сколько бы ни обновляли их, почти ничего не меняется. Здесь по закону не живут, здесь живут в беззаконии. Точнее, беззаконие – это архаичная традиция – Кон. Мол, так было искони, испокон веку.

„Да не мните, яко приидохъ разорити закон, или пророки: не приидохъ разорити, но исполнити. Аминь бо глаголю вамъ: дондеже прейдетъ небо и земля, йота едина, или едина черта не прейдетъ от закона, дондеже вся будутъ…“ („Не думайте, что Я пришел нарушить закон или слово пророков: не нарушить пришел, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе сохраняются небо и земля, одной йоты или одной черты не сохранится от закона; дотоле все произойдет…“), – вспомнились Кириллу слова Евангелия от Матфея.

„Дондеже вся будутъ“… Да, у нас или как искони, или же кто сильный, тот и прав. Говорит же простой народ: „Закон – что дышло, куда повернул, то и вышло“. Но, вероятно, если так продлится до скончания века, то, когда придет на землю единый, последний правитель, „единый царь“, который поставит себя вместо Сына Божьего, то долго с Россией у него ничего не получится. Верно, Россия не подчинится его закону, ибо живет в своем „беззаконии“, вернее, по обычаю Кона. А возможно, случится и так, что и этот последний правитель не сможет обуздать Россию до самого Второго Пришествия.

О, Родина моя! Неодолимое, вечное страдание и долготерпение великого и страшного, доброго и сурового народа, такого же, как и страна, в которой рожден он сам. О, Господи! Да это даже и не страна, это – полигон страстей Твоих! Место самых страшных испытаний, возложенных на человечество. Место, где Творец дает волю для воплощения самым безумным, и самым великим, самым низким и самым благородным человеческим деяниям. И потому Россия всегда останется одной, единственной и в то же самое время единой, неделимой страной. Как бы ни кромсали ее. Как бы ни отрывали от нее окраины и Украины. Верно, Господь, возложив на нее особую миссию, не допустит иного. Замысел Божий о России и завет с ней воплощены в реальности. Не будучи единой, реализуется ли Россия в миссии своей?..»

Эпитафия

С тех пор, как зиждется Россия,С мечом Иисуса на Земле,Рожденным здесь, в ее стихии,Прописан подвиг на челе.

Кто неразлучен с ней от родуИ принял меч и мир, как есть,Им дней войны и дней свободыСияет свет – Спасенья весть.

Библия. Вторая книга Паралипоменон. Глава XI, строфы 3–4:

«Отложились Израильтяне отъ дома Давидова до сего дня…Такъ говоритъ Господь: не ходите и не начинайте войны съ братьями вашими; возвратитесь каждый въ домъ свой, ибо Мною сделано это».

Послесловие

Иванов Георгий. После отъезда из России первоначально перебрался в Берлин. Но год спустя был уже в столице Франции. В 1928 году в Париже, а затем в несколько измененном составе переизданная в 1952 году в Нью-Йорке, вышла книга воспоминаний Г. Иванова «Петербургские зимы», где автор подробно описал творческую жизнь Петербурга эпохи «Серебряного века» и, в частности, посвятил несколько страниц «Приюту комедиантов». Как мемуарист Иванов сравнил Петербург 1912–1922 годов с китайским театром теней.

Именно в эмиграции Иванову удалось создать свои лучшие произведения: стихотворные сборники «Розы» (1931 г.) «Портрет без сходства» (1951 г.), роман «Распад атома» (1938 г.). Он сумел передать «горькую правду о новом человеке»: «его опустошенность, потерю веры в прежние идеалы, душевную тревогу и трагический скептицизм».

В эмиграции, как и в Петербурге, Г. Иванов не мыслил свою жизнь вне литературного окружения. Здесь он был по-прежнему заметной фигурой светской жизни «русского Парижа». Одно время он являлся председателем «Зеленой лампы» – литературного салона, вдохновителями которого были З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковский. Хотя сам Георгий эту роль воспринимал как «декоративную». В эти годы он познакомился с Н. Туровероым, но был очень осторожен в оценках его творчества. Жена Иванова – И. Одоевцева – всячески поддерживала казачьего поэта и была с ним в дружеских отношениях.

Умер Иванов 26 августа 1958 года в Йере. В 1963 году останки его перезахоронены на русском некрополе близ Парижа на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Иванченко Филипп («батя-Филька»). Несмотря на арест, остался жив. Красные не расстреляли его, надеясь, что умрет сам от гангрены ноги. Однако Филипп выжил и остался в Балашовском уезде. В родную станицу вернуться опасался. Народ его побаивался. О нем ходила молва, что он был бандитом. Местная власть не разрешила ему проживать в каком-либо населенном пункте, и он поселился в своем доме на хуторе – на выселках близ села Большой Мелик. Одевался он по-казачьи, носил бурку и папаху и действительно выглядел грозно. В ухе имел серьгу – как последний мужчина в казачьем роду. По рассказам близких и родных, спрятанные где-то в лесах винтовку и шашку он зарыл ночью под высоким деревом, у реки Поповки. Красным не сдал.