Звездный корсар - Олесь Бердник

— Какая-то научная религия, — скептически вздохнул баптист. — Но без любви, без веры, без надежды. У нас есть Отец, Творец. Значит, есть упование, что где-то можно отдохнуть от абсурда бытия.

— Это правда, — согласился Гореница. — Нам негде почить, преклонить голову. Мы — вечные птицы. Бытие — вечный полет. Но — все же — вы заблуждаетесь. Задание, о котором я намекнул, нельзя осуществить без любви. Надо очень любить людей, мир, каждый цветок, чтобы идти на такой сумасшедший шаг — познание Целого!

Сумасшедший с точки зрения «нормального» смысла. Но надо идти! И мы пойдем.

Новый Человек должен родиться от нас, как мы родились в лоне животного мира. Вы знаете, что бывает, когда в лоне матери задерживается плод?

— Мертворожденное дитя, — подсказал Григор.

— Да! — остро взглянул на него Гореница. — Преждевременное рождение — тоже катастрофа. Кесарево сечение — это исключение, которое не всегда бывает удачным.

Нужно трепетное ожидание, чтобы человечество своевременно родилось в новое бытие…

…Григор с Галей вышли на улицу, направились к днепровским склонам. Над Левобережьем плыли туманы, фиолетовой мглой наливалось небо.

— Тебе понравилось? — помолчав, спросил Григор.

— Гореница хорошо сказал. Мне он чем-то близок… будто я с ним знакома давным-давно… вот как с тобой…

— Мне тоже он близок.

— А судьи не понравились. Умные ребята, но все это — наивно. Сами же люди навыдумывали богов, а затем принялись их судить…

— Ну не совсем навыдумывали. Все это — сложнее. Тут тянется ниточка к праистории, к космоистории… А наши ребята? Ведь это лишь шуточный прием…

— А мне грустно. Во всех этих ка-вэ-энах, различных дискуссиях есть некая гротескная искусственность. Нет органичности, естественности. Там, где есть природность, — не может быть дискуссий. О чем дискутировать цветам? Или орлам, аистам? Летим, брат, вот единственное слово. А то — соревнуются, кто умнее скажет, острее, кто больше знает, помнит. Разве мудрость в памяти? Или в острословии, юморе?

— А в чем же, Галя?

— В простоте, в искренности. Я это ощущаю, но… доказать? Нужно ли? То, что можно «доказать», — неправда.

— Парадоксально, но — верно. Интересно весьма. Правда, как солнце, не требует доказательства. Греет, сияет и жжет! Галя, я что-то захотел есть. Зайдем-ка в кафе. Недалеко от фуникулера. Посидим, а то ведь завтра я еду…

— На две недели? — заволновалась Галя. — Так надолго?

— Командировка, — вздохнул Григор.

И снова молчание. Надо обманывать. А она говорит об искренности. Как же уйти от недостойной комедии?

Им принесли бутылку сухого вина, конфеты, яблоки и яичницу. Григор наполнил бокалы. Галя взяла свой, посмотрела на свет, улыбнулась.

— Традиция. Но приятная. А вообще-то — я всегда с тобою как в хмелю. За твое возвращение. За успех.

— За любовь, — сказал Григор.

Она возражающе покачала головой.

— За любовь — нельзя — Почему?

— Потому что она — вне всего утилитарного. Можно желать богатства, успеха, здоровья, но любви… нет! Она приходит сама. И уходит тоже сама. Она есть или ее нет. И ничто не вернет ее.

— Тогда, — молвил Григор, — выпьем за то, чтобы она не ушла. Она тут… Со мною… Правда, Галя?

— Правда, — ответила просто и спокойно. — Она здесь… невидима. Как мне хочется сохранить ее, оберечь…

Прошло две недели. Григор вернулся в Киев. Шеф встретил его приветливо, но сдержанно. Сразу же сказал:

— Придется тебе снова взяться за то дело, голубчик.

— За какое? — не понял Григор.

— Предыдущее.

— Но ведь Куренной явился?

— И затерялся. Дело чрезвычайно осложнилось. Его убили…

— Как? — подскочил Григор.

— Не ори, — сердито прервал шеф. — Не барышня дореволюционная, а криминалист.

Держи себя в руках!

— Но он же был в тюрьме?

— Его выпустили. Оказалось, и весьма быстро, что он не виноват. Главбух там поработал после его исчезновения. Когда его спросили, где он был, Куренной заявил, что на том свете…

— Как?

— Что слыхал — то передаю. Ну, его сюда-туда, зачем, мол, врешь? Ведь ты чист перед законом? Он свое: был на том свете. Еще захватил с собою сувенирчик. Чаша или бокал. Прозрачный, очень тонкой работы. Почти невидим. Чашу взяли, начали анализировать. Снова к нему — где взял? Кто тебе дал эту штуковину? Не за границей ли был? Он свое — на том свете. Короче — какая-то буча поднялась по поводу волшебной чаши. Точно не знаю. Его — в психиатрическую. В Павловскую. Там обсервировали. Говорят — здоров, нормален. И внезапно — известие. Из Института физики звонят: пропала чаша. Я туда. Говорят — невероятная ценность. Надо найти, вернуть. Станьте колдунами, магами, но разыщите. Весьма мудрые они! Потеряли, а нам искать? А где ее искать? Возвращаюсь — еще сюрприз: из дурдома сообщили, что герой этой истории исчез!..

— Куда?

— Погоди. Исчез неизвестно куда, но через два часа милиция сообщила, что на шоссе около Святошино нашли два трупа…

У Григора защемило под сердцем.

— Почему два? Кто другой?

— Вот это и есть самое странное, — сурово сказал шеф. — И страшное. Убили отца… и дочь…

— Галю? — не своим голосом закричал Григор.

— Ее, — скупо ответил шеф. — Без истерики. Впервые слышишь о смерти, что ли?

— Галю убили, — тупо повторил Григор. — Как же… Как же так?

Он заплакал и не вытирал слез.

— Эге, хлопец! Да ты, я вижу, не только выполнял задание, но и…

— Да, я полюбил ее! — в отчаянии воскликнул парень. — По-настоящему! Разве это преступление? Неужели не имел права?

— Голубчик, — замахал руками шеф. — Имеешь право, имеешь! Гм… Только странно все это. Ну хорошо… Возьми себя в руки. Едем…

— Куда?

— В морг. Посмотришь. Надо, чтобы и ты подписал акт. Бабусю позвали… как ее — Григорук? А она заливается слезами и не может слова вымолвить. Глянула и заголосила: «Ой, сиротка моя, что ж они с тобою сделали?» А потом потеряла сознание. Посмотришь ты. Для точности.

Шеф взял обалдевшего Бову за руку, повел к машине. Парень сидел возле начальника, равнодушно глядя на многолюдные улицы. Что ему теперь работа, дискуссии о богах, сны о далеких мирах? Свет погас. Вокруг — только тьма. Она была целая Вселенная!

В морге их встретил дежурный в белом халате. Григор в ужасе смотрел на окоченевшие тела, прикрытые простынями. Синие ноги, словно у магазинных цыплят, раскроенные черепа. Это то, что было жизнью? Какая бессмыслица. Неужели и она?

Неужели и ОНА?..