Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Улам

Брюссельское совещание проголосовало за объединение русских социал-демократов; большевики остались в меньшинстве. На этом прения были прекращены, чтобы продолжиться на конгрессе II Интернационала, который должен был состояться в августе в Вене. Если бы конгресс состоялся, то, вероятно, Ленину и его группе объявили бы строгий выговор и, возможно, исключили из международного социалистического движения. Но вмешалась война.

Война застала Ленина в Поронине. Тот факт, что он находился на отдыхе, вдали от Кракова, доказывает, что ему, как и огромному большинству его современников, казалось невероятным, что европейский кризис, начавшийся с убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда, обернется мировым пожаром. За несколько лет Европа прошла от одного международного кризиса до другого. Каждый, кто следил за событиями, происходящими в мире, одновременно ждал и страшился приближающейся катастрофы, но мало кто думал, что все произойдет летом 1914 года. Предыдущие кризисы породили ошибочное представление (нам следует об этом помнить сегодня): великие державы не допустят «настоящей» войны; рабочий класс Европы не позволит своим хозяевам превратить его в пушечное мясо.

Ленин уже давно понял неизбежность мирового конфликта. Сможет ли царская Россия с еще не зажившими ранами безболезненно втянуться в конфликт, который задержит развитие процессов, приведших к революции 1905 года? Он был уверен, что в данном случае западные социалисты предадут рабочий класс, а все разговоры о том, что с помощью всеобщей стачки можно остановить войну, являются типичной оппортунистической лакировкой действительности. Объявление о начале войны повергло в шок. Из польских газет Крупской удалось понять, что немецкие социалисты поддержали другие партии в рейхстаге при голосовании по вопросу о военных кредитах. Ленин не мог поверить в это. Он не ожидал, что лучшие из них, такие воинствующие марксисты, как Карл Либкнехт, могут согласиться с этим преступным решением.[219]

Ленин обратился к человеку из своего окружения, знающему польский язык; Надя, должно быть, неправильно истолковала газетную информацию. Увы, все было именно так: парламентские представители партии Маркса и Энгельса единодушно проголосовали в поддержку правительства.

По практическим соображениям Ленин при известии об империалистической войне никак не проявил охватившие его одновременно гнев и ликование. Он, русский подданный, жил в стране, находившейся в состоянии войны с Россией. Развилась естественная шпиономания, даже в среде простых людей, живших в горах, которые не могли осознать всей полноты происходящего. Законопослушный крестьянин сообщил полиции о живущем в Поронине таинственном русском господине, который часто ходит в горы и, конечно, чертит планы стратегических объектов. Полиция провела обыск в доме, где жили Ульяновы, и обнаружила листы бумаги, исписанные цифрами, – безусловно, зашифрованные сообщения для вторжения казаков (на самом деле это была рукопись по аграрному вопросу, изобилующая статистическими данными). Однако полиция действовала спустя рукава, в обычной манере бюрократического аппарата Габсбургов. «Шпиону» объяснили, что на следующий день он должен явиться в полицейское управление ближайшего города. Там его допросят люди, более осведомленные в таких вопросах, чем простой деревенский констебль.

Ленина не соблазняла перспектива оказаться во время войны в качестве интернированного. Он обратился за помощью к Я. Ганецкому, поляку из своего большевистского окружения, по счастью оказавшемуся в Поронине. Мы еще встретимся на страницах этой книги с Ганецким. Во время войны он станет большевистским представителем в Швеции и сыграет важную роль в таинственных финансовых отношениях между немцами и большевиками. В Советской России он займет пост в Наркомате по иностранным делам, а затем его постигнет обычная участь старых большевиков при сталинском режиме. А в тот момент, чтобы помочь Владимиру Ильичу, он воспользовался всеми имеющимися у него связями с польскими социалистами в Галиции. По прибытии в Новый Тарг (как ему было предписано) Ленин был арестован и заключен в тюрьму. Несмотря на сложную ситуацию, Ленин пребывал в прекрасном расположении духа. Было ясно, что его заключение будет непродолжительным, в его защиту выступили очень влиятельные люди.[220]

Ганецкий связался с лидерами Польской социалистической партии Дацинским и Мареком. Ленин считал их представителями вырождающегося шовинистического социализма. В 1920 году Дацинский стал вице-президентом польского правительства, чья армия разбила большевиков на подступах к Варшаве. Но идеологические разногласия не помешали полякам встать на защиту Ленина. Они заявили, что нелепо обвинять этого стойкого революционера в шпионаже. Крупская обратилась к депутату австрийского парламента Виктору Адлеру с просьбой воздействовать на имперские власти в Вене; один из документов (это был редчайший случай) был подписан фамилией по мужу, Ульянова. Много позже Ганецкий написал невообразимую ерунду в отношении доводов, которые использовались для освобождения Ленина. Якобы австрийские власти испугались, что арестовали человека, которого боготворил русский рабочий класс. На самом деле, по собственному признанию Ленина, сделанному им в 1924 году, поляки из чувства долга помогли товарищу-социалисту. Австрийскому министру внутренних дел объяснили, что Ульянов и его партия являются врагами царизма и вполне могут в дальнейшем оказать помощь. Через десять дней Ленина освободили из тюрьмы, а в сентябре он был уже в Швейцарии.[221]

Из Цюриха Ленин послал благодарственное письмо «высокоуважаемому товарищу» Адлеру. Не в последний раз спасали его «оппортунисты» и «социалистические шовинисты». Как-то на нейтральной территории Ленин изложил свое отношение к войне: «С точки зрения рабочего класса… всех народов России, наименьшим злом было бы поражение царской монархии».[222]

И тут же выдвинул лозунг: превратить империалистическую войну в войну гражданскую. В несчастье, постигшем европейскую цивилизацию, Ленин видел прекрасную возможность для социалистического переворота. Русский революционер в нем подчинился творцу мировой революции. его больше не удовлетворяла борьба с другими фракциями русского социалистического движения. В 1914 году Ленин уже был готов сражаться с международным социалистическим движением, а тремя годами позже и со всем капиталистическим миром.

В первые месяцы войны Ленин занимал какую-то нелепо-претенциозную позицию. Большинство социалистов во враждующих странах охватило патриотическое безумие. После нескольких попыток воспрепятствовать войне немецкие социалисты, равно как их австрийские, французские и английские коллеги, на деле продемонстрировали декларируемый ими интернационализм, проголосовав за военные кредиты, а в каких-то случаях и согласившись на министерские портфели в военных кабинетах. Война ясно показала, насколько кажущимся было деление Интернационала на левых и правых. Ультралевый французский лидер Жюль Гед призывал к войне и вошел в состав правительства, а самый что ни на есть умеренный «ренегат» Бернштейн проголосовал против военных займов в Германии и требовал мира без аннексий и контрибуций. Социалист-патриот всегда находил аргументы в пользу своей националистической позиции. Немец воевал не с русским народом, а с царским самодержавием. Француз и англичанин заявляли о своем намерении оградить Европу от немецкого милитаризма и варварства. Но важнее всего, что «массы» откликались на призывы своих лидеров. Карл Маркс писал, что «рабочие не имеют отечества»? Летом и осенью 1914 года стало ясно, что это оказалось крайне неудачное пророчество основателя социализма.

Даже русские социалисты были охвачены военной лихорадкой. В Думе и меньшевики, и большевики выступали против войны, против дополнительного бюджета, но рядовых членов партии, независимо от фракций, мобилизовали в армию. За границей многие изгнанники, проведшие долгие годы в царских тюрьмах, испытывали патриотический подъем. Их страна боролась на стороне свободы наряду с Францией и Англией против Германии, которая творила страшные злодеяния в Бельгии, а Австрия традиционно являлась врагом малых славянских народов. Русские радикалы испытывали врожденную ненависть к германскому типу бюрократии, введенному еще во времена Петра I. В жилах царей текла немецкая кровь, и, как прежде Бакунин, народники поносили «германо-татарское самодержавие». Само название столицы, Санкт-Петербург, символизировало наложение на славянскую нацию и культуру чуждых, ненавистных германских обычаев.[223]

Война собиралась раздавить не только Германию, традиционного врага славян; она собиралась уничтожить то, что осталось от враждебного и деспотичного во внутренних российских делах.