Такое долгое странствие - Рохинтон Мистри

На кровати лежала тень. Тень мощно сложенного офицера, некогда жившего в Ходадад-билдинге. Линия волос далеко отступила ото лба, из-под запавших щек гротескно выпирали острые кости. Не было больше щегольских, закрученных вверх усов. Глаза тонули в глубине глазниц. Шея, насколько он ее видел, была тонкой, как у тщедушного Диншавджи, а под простыней угадывалось нечто, слабо напоминающее сильные плечи и грудь, которые Густад и Дильнаваз, бывало, ставили в пример своим сыновьям, призывая их ходить прямо, выпятив грудь и подобрав живот, – как дядя майор.

«И это случилось всего за полтора года? Это тот самый человек, который нес меня на руках, как ребенка, в клинику Мадхиваллы-Костоправа? Который побеждал меня в армрестлинге так же часто, как я его?»

Правая рука Джимми покоилась поверх простыни, иссохшая так же, как его лицо. Она дважды дрогнула, и его веки поднялись. Взгляд был озадаченным, и глаза снова закрылись. Губы слабо и хрипло прошелестели: «Гус…»

«О господи! Он даже не в состоянии произнести мое имя».

– Да, Джимми, – ободряюще сказал Густад и взял его руку. – Это я, Густад.

– Инъек… ек… инъекшия, – прошептал он неразборчиво. – Подожди… скоро… немного… лучше…

– Да-да, не спеши. Я здесь, Джимми. – Не выпуская его руки, Густад пододвинул стул ближе к кровати. Что же это за болезнь такая? Что они с ним сделали?

Гнев, обвинения, требование ответов сразу вылетели у него из головы. Только бесчувственное чудовище могло мучить вопросами сломленного человека. Он будет ждать, слушать, чего хочет Джимми, утешать его, предложит помощь. Обо всем остальном следует забыть. И все простить.

С полчаса он сидел, держа холодную дрожащую руку Джимми в своей. Наконец Джимми снова открыл глаза.

– Густад. Спасибо. Спасибо, что приехал, – прошептал он. Теперь его речь была четче, хотя голос дрожал.

– Да что ты! Я рад, что приехал. Но что случилось? – Он тут же одернул себя, вспомнив свое мысленное обещание. – Все в порядке, не напрягайся.

– Уколы, которые делают… от лихорадки. Из-за них… трудно говорить. Но. Через час… лучше.

Он не столько выговаривал, сколько выдыхал слова, и они тут же рассеивались, как клубки дыма на ветру. Густад придвинул стул поближе.

– Что это за инфекция? Они знают, что именно надо лечить?

– Какая-то. Подхватил в Сундарбане[293]. Сначала… говорили, желтая лихорадка, потом тиф, малярия… брюшной тиф… бог его знает. Но думаю… мне становится лучше. Уколы… ужасные… – Он немного помолчал, его грудь тяжело вздымалась. – Спасибо, что приехал, – повторил он. – Ты останешься?

– Мне разрешили побыть до трех. – Густад посмотрел на часы. – Так что у нас полных четыре часа.

– Нужно торопиться…

– Послушай, Джимми, разговоры могут подождать. Что случилось, то случилось.

– Но я хочу. Мне покоя нет. Когда думаю о том… что ты, должно быть, предполагаешь… – прошептал он.

– Все в порядке, что случилось, то случилось.

– Сначала расскажи о себе… Как Дильнаваз, дети?..

– Все прекрасно. Просто мы очень волновались, когда ты исчез. Потом пришло твое письмо, и мы были счастливы узнать, что у тебя все хорошо. – Густад тщательно подбирал слова: ни одно не должно было прозвучать укоризненно. Он вспомнил обезглавленную кошку и крысу, стишок: Bilimiria chaaval chorya, розу и цветы, порубленные на куски. Он не упомянул ни о Сохрабе, ни о болезни Рошан – ни о чем, что могло расстроить Джимми.

– Как я скучаю по Ходадад-билдингу… лучше бы я не принимал… назначение в Дели. Но я смогу вернуться… через четыре года.

– Через четыре года?

– Да, это мой приговор.

Густад вспомнил совет Гуляма Мохаммеда: если у Билибоя теплится надежда, пусть она останется.

– К тому же ты можешь использовать свое влияние.

– Нет, Густад, это тот случай, когда влияние не поможет. Это тянется на самый верх… грязное дело. – В его глазах появилось выражение отчаяния. – Но… знаешь, о чем я тоскую больше всего… с тех пор как уехал?

– О чем?

– О тех ранних утрах… когда мы молились вместе, во дворе.

– Да, – сказал Густад. – Я тоже.

Джимми приподнялся на одном локте, чтобы взять воду, стоявшую на тумбочке. Отпил немного.

– Я расскажу тебе, что происходит… в это трудно поверить…

Тиски, сковывавшие его организм после укола, постепенно ослабевали, слова начали звучать отчетливей, но он по-прежнему мог издавать только шепот, который часто прерывали болезненные приступы кашля. Сказывались внутренние повреждения, причиненные то ли вирусом, то ли людьми. Густад содрогался, глядя на него и слушая его.

– Предложение было таким заманчивым… место, куда трудно попасть. Меня востребовал офис премьер-министра.

– Так ты там работал?

– Мое письмо пришло оттуда, потому что Научно-аналитическое крыло… в прямом подчинении.

И снова Густад был озадачен.

– Ты находился в прямом подчинении НАК?

– Нет, она… – прошептал он. – Для меня было неожиданностью.

По прошествии некоторого времени Густад наловчился достраивать обрывочные фразы Джимми и понимать его медленную бессвязную, блуждающую речь. Он с грустью вспомнил захватывающие истории майора, которые Сохраб и Дариуш слушали часами с неослабевающим вниманием.

– В НАК… у меня… новые документы. Консультант по вопросам управления. Я не мог лгать… тебе. Просто уехал. Прости, Густад. Мне действительно очень жаль… Как дети?

– Прекрасно, прекрасно. Все замечательно, Джимми, – ответил Густад, похлопывая его по руке. – Значит, ты поехал в Дели и поступил в НАК.

– Большая неожиданность… она использовала НАК как свое частное агентство. Шпионить за оппозиционными партиями, министрами… за кем угодно. С целью шантажа. Меня тошнило от этого. Шпионить даже за своими собственными министрами. Один из них… предпочитает мальчиков. Другой фотографирует себя… ну, когда он с женщинами. Взяточничество, предательство… столько всего происходит, Густад. НАК собирало досье на всех. На ее врагов и друзей. Куда они ходят, с кем встречаются, что говорят, что едят, что пьют…

Джимми замолчал, задыхаясь. Несмотря на его состояние, любовь к риторике не позволяла ему сокращать рассказ сверх определенного минимума. Какой-то жирок должен всегда оставаться, так когда-то учил он Густада выбирать мясо для дхансака – жирок в правильной пропорции добавляет вкуса.

– Ее друзья становились врагами, а враги друзьями… так быстро. Так часто. Шантаж – единственное средство, с помощью которого она могла сохранять контроль… держать их всех в узде. Отвратительно. Я был сыт по горло. Не затем я ехал в Дели. Я подал рапорт о переводе.

Он отпил еще воды и взбил подушку, чтобы держать голову повыше. Густад взял его под мышки и подтянул вверх. Простыня немного соскользнула, и он увидел, какая впалая у Джимми грудь, словно легкие у него схлопнулись.

– Помнишь прошлогодний циклон… в Восточном Пакистане? Тысячи убитых… и никакой помощи