Правосудие во имя любви - Мэри Бакстер

— Мама очень просила приехать. Я ведь почти не бываю дома.

— Понимаю. Прости, я ужасная эгоистка. — К тому же одинокая , хотела добавить Кейт, такая одинокая, что сама себе противна.

— Кстати, как ты себя чувствуешь? — спросила Энджи. — Можно подумать, ты на последнем издыхании.

— Мне досталось чрезвычайно трудное дело об убийстве.

— Да, помню. Как оно закончилось? Я сто лет не раскрывала газету.

— Этих помощников шерифа признали виновными в убийстве без смягчающих обстоятельств.

— И одно это тебя так вымотало? — недоверчиво спросила Энджи.

Кейт через силу улыбнулась:

— Разве этого мало?

Энджи покачала головой:

— Ни за что не поверю.

— У тебя разыгралось воображение, подружка.

— Ничего подобного. Я знаю, это все из-за Сойера.

Кейт окаменела:

— Я не желаю…

— Знаю, знаю, — подхватила Энджи. — Ты не желаешь слышать его имени. Но вы с ним — просто пара идиотов. Неужели нельзя уладить свои отношения?

Кейт наклонилась и поцеловала Энджи в щеку.

— Ты очень хорошая.

— Проще говоря: «не суйся не в свое дело». — Энджи засмеялась и развела руками.

Кейт ответила ей улыбкой.

— Приезжай ко мне почаще.

После ухода Энджи Кейт еще с час провела среди своих соратников и гостей, а потом, сославшись на смертельную усталость, ушла из празднично украшенной штаб-квартиры под дружный хор поздравлений и добрых пожеланий.

Вскоре она уже лежала на диване, задумчиво держа в руках чашку своего любимого кофе. Надо было ложиться спать, хотя на следующий день она могла остаться дома — по случаю победы на выборах ей дали выходной.

Однако она была слишком взбудоражена, да к тому же позволила себе выпить чуть больше шампанского, чем следовало.

И кроме всего прочего, она хотела, чтобы рядом оказался Сойер. Было время, когда он сам хотел ее — до умопомрачения. Она отпила немного кофе. В глубине души она надеялась, что Сойер придет на ее чествование, но он, конечно же, там не появился.

А что если поехать к нему прямо с утра, сказать, что произошло недоразумение? Правда, может статься, что он и слушать не захочет. А если и захочет — что дальше?

Когда раздался звонок в дверь, Кейт встревожилась. Кто бы это мог быть в такое время? Кейт запахнула халат и потуже затянула поясок. Не иначе как Энджи что-то забыла и вернулась.

Убрав за ухо прядь волос, Кейт подошла к двери.

— Кто там?

— Сойер.

У нее пересохло в горле.

— Кейт, прошу тебя, открой.

В его голосе звучала безысходность. Кейт широко раскрыла дверь. В отблесках лунного света их глаза встретились. Он кашлянул, не зная, как начать.

— Извини, что время позднее, но у тебя горел свет. Я хотел тебя поздравить.

От волнения у него на лбу проступили капельки пота.

— Спасибо… А я… много раз собиралась тебя поблагодарить. За тот пакет, — закончила она шепотом.

— Меня благодарить не за что. — Сойеру было трудно говорить. — Это самое меньшее, что я мог сделать.

— Выпьешь чего-нибудь? Может быть, шампанского?

— Нет, я на минуту.

— Я рада, что ты зашел.

Его глаза подернулись влажной дымкой:

— Это правда?

— Да, — прошептала она, не понимая, как будет жить без него.

— Кейт, ради всего святого, не смотри так на меня. Ты, наверно, просто…

— Обними меня, Сойер, — сказала она.

Он прижал ее к груди.

— Кейт, у меня и в мыслях не было ничего дурного. — Он покрыл поцелуями ее губы, лицо, шею. — Я не сказал Харлену ни слова. Ни единого слова.

Кейт не хотела тратить время на объяснения. Она хотела только одного: наверстать упущенное.

— Ш-ш-ш, я знаю, — еле смогла она выговорить между поцелуями. — Прости. Я так виновата, что плохо о тебе подумала.

— Я люблю тебя, — повторял он. — Я люблю тебя.

— Я тебя тоже люблю.

Они все еще стояли обнявшись в мерцании лунного света. Наконец Сойер отстранил Кейт и посмотрел ей прямо в глаза:

— Ты согласна выйти за меня замуж?

Ее глаза погрустнели. Она высвободилась.

— Я должна тебе сказать одну вещь.

— Что-то очень страшное? — поддразнил он.

— Когда родилась Эмбер… врачи сказали, что у меня больше никогда не будет детей.

Сойер сразу стал серьезнее:

— Это очень грустно, родная, но почему ты не отвечаешь на мое предложение?

— Ты мне как-то сказал, что хотел бы… иметь ребенка.

— Иди ко мне, — тихо позвал он.

Кейт со слезами бросилась к нему на грудь.

— Ничего страшного. Если мы захотим непременно иметь ребенка, можно будет усыновить какого-нибудь малыша.

Кейт подняла на него глаза:

— Ты говоришь так, чтобы меня не обидеть?

— Мне нужна ты. А все остальное приложится.

Она тихонько рассмеялась от счастья.

— О, Сойер Брок, как я тебя люблю.

— Я тебя тоже.

Вдруг она снова замерла.

— И еще одно.

— Что на этот раз?

— Эмбер. Должна тебя предупредить, что я буду всеми силами стараться скрасить ей жизнь.

— Предлагается поправка, — сказал Сойер. — Мы будем стараться.

LII

В доме пахло Рождеством. В глиняных кашпо курились пучки ароматических трав. Кейт наряжала елку. У нее на руке висела последняя гирлянда. Елка уже блестела и переливалась игрушками, шарами и бусами, но Кейт почему-то непременно хотела найти местечко для этой последней гирлянды.

Она услышала какой-то шорох и решила, что это Сойер. Но ее муж безмятежно спал на кушетке. Оказалось, что это потрескивают дрова в камине.

Кейт с улыбкой смотрела на его умиротворенное лицо. Горькие складки у рта разгладились, черты лица смягчились. Семейная жизнь пошла ему на пользу, с нежностью подумала она. И ей самой — тоже. Они оба никогда прежде не знали такого покоя и счастья.

Они поженились через три дня после ее избрания на должность и с тех пор не могли наговориться друг с другом. Обоим выпало несчастливое детство. Может быть, по этой причине Кейт хотела, чтобы их первое Рождество стало настоящим веселым праздником. Она по традиции украсила дом живыми пуансеттиями и ветками омелы и даже напекла печенья и пирожных. Сойер всячески подшучивал над ней за то, что первая порция печенья подгорела.

Кейт широко улыбнулась, вспомнив, как он уплетал это подгоревшее печенье. Когда он признался, что у них в семье никогда ничего не пекли, у нее навернулись слезы.

— Пора бы остановиться, — охрипшим со сна голосом сказал Сойер. Он встал и направился к ней в одних трусах и майке. — Что может быть прекраснее, чем само совершенство!

— Чудесная елка, правда?