Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Видум

Напомним, что речь шла о ближайшем сотруднике владыки Никодима по работе в ОВЦС. А вот как партийные верхи оценивали деятельность самого митрополита Никодима. То, что в их устах звучит как упрёк, для «человека Церкви» – похвала.

Умело, тонко и в то же время открыто и недвусмысленно митрополит Никодим стремится увести молодёжь от решения современных и весьма острых политических, социальных задач, убеждал слушателей, что в мире ничего нет лучше Христа и нужно чаще собираться верующим вместе, в тесном союзе поддерживать церковь земную, воинствующую; спасать не только верующих, но и неверующих, и не стремиться угождать людям [371] .

Ещё один абзац из отчёта (1974 г.) – косвенный подкоп под владыку Никодима и его «ставленников», вкусивших на Западе дух свободы: «Определённую озабоченность вызывает деятельность некоторых молодых правящих архиереев, которые в разное время привлекались к зарубежной работе, а внутри страны нередко проявляют религиозную ретивость, не считаясь с рекомендациями уполномоченных Совета и местных органов власти. К их числу относятся архиереи Николай Владимирский, Владимир Иркутский, Гермоген Калининский, Дамаскин Вологодский, Хризостом Курский, Савва Черниговский, Михаил Астраханский и некоторые другие» [372] .

Как видим, в числе «религиозно ретивых» снова упоминается епископ Хризостом. Таким же он остаётся и ныне, будучи уже архиепископом. Рассказывает один из клириков Виленской епархии.

Возглавив нашу епархию, владыка быстро искоренил порочную практику взаимного доносительства, процветавшую здесь с советских времён. Сделал он это очень просто. На очередном епархиальном собрании он затронул проблемы одного, отдельно взятого прихода, – на «конкретном материале».

– Вот, например, протоиерей X в своём рапорте пишет на протоиерея Y то-то и то-то. А протоиерей Y, в свою очередь, в своей докладной записке пишет на протоиерея X то-то и то-то. А теперь перейдём к проблемам следующего прихода…

С того времени епархиальные любители «эпистолярного жанра» в Литве повывелись…

Напрашивается аналогия с армией. Осмелюсь предположить, что владыка Никодим был в Русской Православной Церкви фигурой такого же масштаба, что и маршал Жуков в армии. (Жуков сражался против внешних врагов, а митрополит – против внутренних.) И если маршал находился под «колпаком» органов, значит ли это, что полководец «спутался с НКВД»? На таком уровне обыденные оценки и понятия смещаются. Жуков стал маршалом благодаря своему полководческому таланту, а не потому, что его, допустим, продвигал наверх Ежов или Берия. Жуков сам ходил под угрозой ареста и летом 1953 г. сполна рассчитался с Лаврентием Павловичем. Сегодня имена «особистов», которые «курировали» Жукова, давно забыты, а статуя маршала стоит на подходе к Красной площади.

Как заметила Фэри фон Лилиенфельд, «Может быть, владыка и сотрудничал с «органами», но провел их! Если буквально перевести на русский немецкую идиому, он «станцевал у них на носу»! Митрополит всегда проявлял удивительную независимость и самостоятельность!» [373]

Автор этих заметок сознаёт спорность своих рассуждений и отнюдь не настаивает на правоте. Многое мы ещё не знаем; подождём, когда откроются архивы. В любом случае будем помнить о той надписи, которую владыка Никодим завещал высечь на своём надгробии: «Господи, аз яко человек согреших. Ты же яко Бог щедр, помилуй мя, видя немощь души моея». Эти слова он заповедал написать на своей могиле ещё за несколько лет до своей скоропостижной кончины.

… В 1990 г. на Ленинградскую кафедру из Куйбышева (Самара) был переведён митрополит Иоанн (Снычев). По оценке Совета по делам религий, он числился в третьей, вредоносной группе архиереев, – с антисоветским уклоном. При нём город на Неве был «раскодирован» (1991 г.), и правящий архиерей вновь стал именоваться Санкт-Петербургским.

В мае 1992 г. вступил в действие закон «Об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации». Раздел 4 Закона, озаглавленный «Содействие граждан органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность», гласил, что отдельные лица могут с их согласия привлекаться к подготовке или проведению мероприятий. При их желании сохраняется конфиденциальность сотрудничества. Работа может осуществляться и по контракту. Помощники обязаны сохранять в тайне полученные сведения и не предоставлять заведомо ложной информации. В свою очередь сведения о таких людях являются государственной тайной.

Подобной деятельностью на контрактной основе не имеют права заниматься народные депутаты, судьи, прокуроры, адвокаты, священнослужители и полномочные представители официально зарегистрированных религиозных объединений [374] .

Но «комитетчики» продолжали вербовать студентов и воспитанников СПбДАиС в «добровольные помощники». Во-первых, они ещё не священнослужители, а во-вторых, будут не на «контракте», а просто на «контакте». Однажды, проводя в актовом зале вечер вопросов и ответов, митрополит огласил поданную ему записку.

– Дорогой владыка! Меня вербуют в осведомители и угрожают в случае моего отказа. Как мне поступить?

В «миру» был хороший способ избежать «капкана». Так, чекисты хотели завербовать «комсомольского поэта» Михаила Светлова для того, чтобы он писал «психологические портреты» писателей. А они знали, с кем имеют дело: это был человек, в 15 лет ушедший в Красную армию, служивший в ЧК, исключённый за троцкистские убеждения из комсомола, певец советского патриотизма, автор знаменитой «Гренады», «Баллады о чекисте Иване Петрове» и всякое такое.

Но вербовка оказалась безуспешной: поэт, чтобы избавиться от опеки органов, совершил беспрецедентный поступок. Будучи вызван на Лубянку, он, никогда не увлекавшийся алкоголем, явился туда изрядно выпившим. На чекистов это произвело впечатление, и бывший коллега Светлов был отпущен подобру-поздорову [375] . Но для церковных людей этот способ «сорваться с Крючкова» был неприемлем.

Вспоминает протоиерей Владимир Тимаков. 1950-е годы.

Когда я стал священником, меня позвали к телефону. Вызвавший отрекомендовался оперуполномоченным и назначил мне встречу на Якиманке под часами. Понимая опасность ситуации, я прикинулся простачком и, как бы ища совета, пересказал всё доверенному лицу митрополита Николая (Ярушевича). Доверенное лицо тут же сообщило об этом митрополиту, тот возмутился и потребовал, чтобы в Совете по делам РПЦ проверили, что за личность вызывает меня на встречу под часами. Это фактически мне и было нужно: встреча ещё не состоялась, а факт вызова был уже разглашён. Если бы состоялась встреча, то у меня взяли бы подписку о неразглашении тайны, не встретившись же, естественно, я такой подписки дать не мог. Это помогло мне легко выпутаться из неприятной ситуации [376] .

… Ответ митрополита Иоанна поразил всех своей откровенностью и