Дмитрий Самозванец - Пирлинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сообщение отца Барча окончательно сбило Рангони с толку. Россказни Франческо Таламио были уже ему известны. С другой стороны, ни Савицкий, ни Анзерин, изображая московские события, почему-то слова не упоминали о судьбе Дмитрия. Это обстоятельство казалось нунцию в высшей степени знаменательным. 21 октября 1606 года он получил от отца Андрея торжествующее письмо. Глубоко удрученный катастрофой, разразившейся в Москве, бывший духовник царя отправился было в Самбор. Очевидно, он надеялся отыскать здесь Дмитрия здоровым и невредимым. Но, увы, его ожидало самое горькое разочарование. Однако горе отца Андрея скоро сменилось живейшей радостью. Во Львов явился к нему один офицер, который показал ему письмо от супруги сандомирского воеводы. Мать Марины категорично заверяла, что Дмитрий жив; в военных кругах господствовало будто бы то же самое утверждение. Разумеется, отец Андрей не помнил себя от восторга.
Все эти толки были настолько упорны, что, в конце концов, из Кракова в Самбор был командирован один из наиболее видных представителей бернардинского капитула; на него было возложено официальное поручение — произвести основательное расследование по поводу распространяющихся слухов. Уполномоченный привез в Краков заявление, скрепленное подписями его самборских собратьев: они свидетельствовали, что Дмитрия нет в их монастыре и что со времени его отъезда в Россию его больше не видели в Самборе. Однако чем более неуловимым был царь, тем усерднее старались некоторые воскресить его из мертвых. 5 января 1607 года, накануне Богоявления, во Львов прибыл из Ярославля бывший секретарь Дмитрия Ян Бучинский. Между прочим, он посетил и отца Андрея, который был когда-то его духовным отцом. Бучинский клялся, что Дмитрию удалось спастись. По его словам, дело царя не только не проиграно, но приобретает все более и более шансов на успех. Марина знает об этом и с нетерпением ждет к себе мужа. В заключение Бучинский подробно рассказал о своем пребывании в доме Мнишеков… Сердце доброго отца Андрея опять преисполнилось светлых надежд; в голове его вновь зародились планы деятельности среди русских.
Колебания, переживаемые Рангони, отражались и на настроении Ватикана. Краковский нунций пересылал в Рим все документы, попадавшие в его руки. Он сообщал все новые данные и слухи… В зависимости от того, какой тон господствовал в этой корреспонденции, кардинал Боргезе переходил от сомнения к вере и обратно. Во всяком случае, он не хотел, чтобы события застали его врасплох. Больше всего интересовал его вопрос, почему же, если царь жив, он так долго скрывается в неизвестности? В ответ на это сторонники Дмитрия осторожно намекали, что, может быть, причиной этого являются опасения царя, как бы ему не поплатиться за свою неблагодарность по отношению к польскому королю. Слыша это, кардинал начинал заранее обдумывать, какими бы мерами примирить обе стороны. Он уже сочинял соответственные послания к Сигизмунду и обращался к Дмитрию со словами поучения. Пусть царь выкажет раскаяние. Пусть отдалит от себя еретиков. Пусть во всем стремится к славе Божьей. Но уже в инструкциях от 18 ноября 1606 года, данных преемнику Рангони, чувствуется новый упадок духа. Здесь с прискорбием констатируется, что, со смертью Дмитрия, все мечты на союз с Москвой рухнули… Но в заключительных словах этого любопытного документа еще слышится какая-то робкая надежда.
Впрочем, не было ничего удивительного в том, что современники, жившие в Польше или Риме, терялись перед множеством разноречивых известий о Дмитрии. Вопреки мнению отца Босгравена, сами русские не знали, какого берега держаться. По-видимому, одним из первых начал распространять волнующие толки о спасении Дмитрия любимец этого царя Михаил Молчанов. Молва, подхваченная итальянцем Таламио на ярмарке, была лишь слабым эхом тех рассказов, что ходили в то время среди русских. Во всяком случае, все это возбуждало умы; легенда распространялась с поразительной быстротой. Роковой промах, допущенный Василием Шуйским, ускорил наступление взрыва, который готовился уже давно. Немедленно по вступлении на престол новый царь разослал по отдаленным областям самых горячих сторонников Дмитрия. Для того чтобы смягчить тяжесть этой кары, некоторых из них назначили на ответственные должности по местной администрации. Так было, между прочим, с князем Григорием Шаховским. Этот человек был искренне предан Дмитрию. По своей натуре он был весьма энергичен и предприимчив. Правительству Шуйского пришла в голову несчастная мысль — назначить его воеводой в Путивле. В сущности, это значило поставить Шаховского но главе самых горячих приверженцев самозванца и вооружить его всеми средствами для организации восстания. Конечно, Шаховский не преминул воспользоваться случаем. Подняв знамя царя Дмитрия, он объявил о скором возвращении бежавшего государя и начал призывать к оружию всех русских людей. Клич путивльского воеводы оказал магическое действие. Народная масса заколебалась.
Дальнейшие события бросают яркий свет на общественные отношения тогдашней России. Наступала пора расплаты за политические ошибки и злоупотребления властью, допущенные при Иване IV и Борисе Годунове… Шаховскому оставалось только следовать примеру Дмитрия. На призыв его откликнулись казаки и холопы, беглецы и всякий бродячий люд. Все они собрались под его знамена. Очень часто династический вопрос служил для них только предлогом; на самом же деле они стремились лишь к наживе и воле. В челе этого грозного движения шли пасынки судьбы, обездоленные элементы всякого рода. Когда-то правительство пользовалось ими, как передовой силой в борьбе с татарами. Теперь они поднялись против него самого. Бедный восстал на богатого, гонимый — против гонителя. Готовился социальный реванш; Немезида шествовала среди криков мести. Может быть, правитель с железной рукой и орлиным взором сумел бы сдержать это стихийное движение. Но Василия окружали предатели. Сам же он был, в сущности, ничтожеством.
Полякам было отлично известно все, что происходит у соседей. То, что совершалось в Русском государстве, интересовало их тем более, что теперь вмешательство в эту внутреннюю борьбу было для Польши удобнее, чем когда-либо. Рокош доживал последние дни. Ливония была успокоена… Профессиональные вояки оставались без дела. Как должна была соблазнять их при таких условиях военная прогулка в Россию! Предлог для вторжения был налицо. Ведь столько соотечественников было убито русскими; столько их еще томилось в плену. Разве можно было найти лучший повод для отмщения? Наградой рыцарям должна была служить богатая добыча от грабежа. Немедленно в Польше стали организовываться вооруженные отряды. Во главе их стали испытанные воины, которые и повели своих товарищей за русский рубеж. Первое место среди этих храбрецов занимал Александр Лисовский. Это был не то бандит, не то полководец. Отважный, выносливый, быстрый как молния, он не знал соперника в деле организации набегов. Одно имя его наводило ужас на врагов, на голову которых он обрушивался всегда неожиданно как гром. Князь Роман Рожинский и Ян-Петр Сапега также приняли участие в этом вторжении. Впрочем, они все делали вид, что ведут регулярную войну с русскими и дают им сражения по всем правилам искусства. Что касается казаков, то они были готовы на все. Стоило атаману Заруцкому подать знаки, и рубаки с Дона и Днепра тотчас откликнулись на его зов. Словом, со всех сторон в Россию слетались хищники; дух мятежа и анархии усиливался с каждым днем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});