Брусничное солнце - Лизавета Мягчило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Варвара кивнула, тяжело поднимаясь на ватные ноги, подошла ближе.
— Поняла, прими мою благодарность.
— Ой и ведьмы пошли, порешать себя просит, дык еще и благодарная… Представляй, кем обратиться хочешь, да смотри, язык прикуси.
Запахло жжеными травами, зашептала над деревянной ступкой старушка. А затем бросила посудинку в сторону внимательно наблюдающей за ней Варвары. Стоило порошку коснуться платья, громко хрустнули колени, ноги вывернуло в другую сторону.
Рот Глинки открылся в беззвучном вопле, перемкнуло дыхание. Падая, она ударилась затылком об угол печи, волосы мигом слиплись, запахло железом. А ведьма, не обращая внимания на ее агонию, все кружила и кружила рядом, ее шепот разрывал перепонки, выдирал из груди сердце. Варвара чувствовала себя рыбой, которую бросили в печь — бока прилипали к чугунной сковороде, а она дергалась, извивалась, отдирая заживо прикипающее мясо. И снова опускалась в пекло ада. Молчала, сгрызала в мясо внутренние стороны щек, прикусила язык, захлебываясь кровью.
Прошла целая вечность, переломило каждую косточку, прежде чем лицо потянулось вперед, обращаясь в маленькую голову с клювом, хлынула из удлиняющегося носа горячая кровь, Варвара лишилась слуха. И за ослепляюще белоснежной пеленой густой боли ей послышался ворчливый голос старухи:
— Молодец, умница! А теперь давай, выбирайся из дома, нечего тебе больше тут делать.
Сухие руки подхватили остатки ее жалкого тела и вышвырнули в окно. Варвара не сразу поняла, что снова обратилась.
Грешила она на обращение во время прыжка через пень, ой грешила… Будь теперь у нее выбор — лучше б с десяток раз через нож скакала.
Неповоротливо подскочив, она взмахнула крыльями, привыкая к новому телу. Совсем скоро скопа ринулась ввысь, к полуденному солнцу.
Если первый полет с Яковом ее пьянил и наполнял счастьем, то этот травил, выворачивал наизнанку душу. Еще никогда в жизни Варвара так не торопилась, беспокойный клекот разрывал пышные облака, стремился догнать уносящееся вперед пернатое тело.
А когда впереди показалось болото, она едва не рухнула вниз — крылья отказывались ее держать, ловить порывы сильного злого неба.
Мертвецы. Все болото кишело утопленниками — почти разложившиеся или свежие, покрытые тряпьем или обнаженные, все они брели к центру топей, а у края болот широким кругом разрослось кровавое кольцо. Зоркий скопий взгляд заметил оторванную обезображенную голову с широко раскрытым ртом — кто-то из нечисти объел щеки и губы.
Страх лишил разума, она не сдержала крика. Всех утопленников при себе держал Яков, что же стало с ним, если они при дневном свете вылезли? Оголодавшие, разъяренные, они непременно ринуться набивать свои животы у соседних деревень. Не мог колдун их сам отпустить, не мог…
Когда внизу показалась заветная землянка, Варвара захлебнулась ужасом. Собственный кошмар обрел плоть, разросся. Как когда-то Брусилов стоял над поверженным Грием, так теперь он гордо возвышался над распластанным на земле Яковом, направляя на него пистолет.
И она не думала ни мгновения, не надеялась выжить. Расшибется, но спасет. Заплатит за все страдания, причиненные близким. Пару широких взмахов крыльями, и Глинка сложила их, стрелой несясь к земле. Прямиком на голову стоящего у поверженного врага Самуила.
Он успел поднять голову, заметить приближение скопы, громко закричала и, спрыгнув с Авдотьи, ринулась к нему Лада. И не успела.
Удар вышел сильным. Показалось, что ее вывернули наизнанку. Волна собственной волшбы понеслась широким кругом, согнула, выдрала с корнями хлипкие деревья, сложила грабовый лес.
Хрустнул позвоночник Самуила… Варвара этого уже не слышала.
То, что пальцы стали человеческими, она словно со стороны увидела, и тут же потянулась к кричащему от животного ужаса колдуну, он попытался перевернуться, пополз навстречу.
— Брусничное солнце, о господи, Варя, Варенька… — Закашлявшись, Яков захрипел, сплюнул на землю вязкую алую слюну и, не добравшись до ее пальцев совсем немного, рухнул лбом в землю, прекращая двигаться. Замерла на выдохе грудная клетка, колдун затих.
Это ничего… Ничего страшного…
Слеза скатилась по щеке, скользнула в волосы у виска. А Варвара все смотрела на него, не в силах налюбоваться. Тепло подушечек его пальцев грело ее руку. Как же жаль, что она не может пошевелиться, не может его коснуться, осталась ведь такая кроха…
Через надвигающуюся плотную стену тумана она услышала женский крик и звук выстрела.
Ничего, умирать всегда лучше рядом с любимыми. Теперь она наверняка знает.
Глава 24
Все вокруг было пронзительно зеленым, солнечные лучи пробивались через дубовую крону и слепили, Варвара прищурилась, прикрыла глаза ладонью. Усадьба была такой, какой она ее помнила — словно не было никогда жутких месяцев бегства, не существовало жизни, в которой барыня возненавидела эти стены…
Садясь, Глинка шумно выдохнула, заозиралась. Громко лаяли щенки борзой, прыгая на голову матери, с конюшни доносилось возмущенное ржание — видно конюх снова упился до беспамятства и забыл покормить лошадей. Поджав губы от этой мысли, Варвара попыталась подняться на ноги, да так и замерла в неловкой позе, опираясь на вытянутую руку и выставив ногу вперед. С порога на нее смотрела бабушка.
Аксинья сидела в излюбленном кресле-качалке, накинув на ноги пушистую козью шаль, в руках у нее было вязание — излюбленная забава. Заметив внучку, она широко улыбнулась и помахала рукой, подзывая ее. Ноги понесли вперед сами. Все быстрее и быстрее, переходя на бег, Варвара боялась оторвать от нее взгляда, боялась, что моргнет и та растает. Как же велика была тоска…
— Бабушка… — она упала на колени, обхватила ноги Аксиньи, прижимаясь к бедру щекой. Настоящая, ее можно обнять, не видение… — До чего же скверный мне снился сон.
Сморщенная дряблая рука опустилась на волосы, понимающе погладила, перебирая густые черные пряди. И Аксинья с сожалением тяжело вздохнула.
— Не ко времени своему ты здесь, рано, Варенька. Сколько же всего на твою долю выпало, как тяжко ты жила.
Не сон. Не причуды собственного сознания и не воображение. Барыня плотно зажмурилась, вцепившись в пышную юбку бабки:
— Умерла?
Аксинья смолчала. Все продолжала гладить ее по волосам, шепча что-то под нос совсем неразборчиво. А затем заговорила совсем о другом. Варвара почти не слышала ее, перед глазами всплыли образы: растрепанная Авдотья с глубокой резаной раной от виска до губ, распластанный на земле Яков. Он глядел в небо с улыбкой, будто уже смирился, прощался. Если их нет здесь, значит выжили?
— … не серчай на нее, всегда добра для тебя желала, ты
