Точка росы - Александр Викторович Иличевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы по очереди вчитались в приказ, всмотрелись в список, всё верно.
— Вы понимаете, — сказал председатель, — в 1975 году перезахоронили из Страковичей двадцать шесть бойцов. А вот имена не внесли. Почему? Забыли? Ничего не понятно. Но в этом году ко Дню Победы мы три дополнительные плиты заказали. Установим и торжественно откроем. Приезжайте. Будем очень рады.
Решили ещё раз сходить к мемориалу и уже после поехать, потому что смеркалось.
— Куда уж вы? — сказал председатель. — Оставайтесь у нас, здесь. Я вам в красном уголке постели сооружу. Да и посидим, помянем павших.
Председатель снял телефонную трубку.
— Мария, здравствуй. Милая, гости у нас сегодня. Постели надобно устроить. И выпить-закусить — сама понимаешь. Давай, милая, ждём.
За окном в свете уже зажёгшегося фонаря летел и искрился снег.
— Интересно, а где дзоты располагались? — спросил я.
— Какие дзоты? — обернулся председатель.
Я пересказал описание боя.
— А, так то, наверное, на этом поле, за которым лес страковский.
Председатель подошёл к окну и указал пальцем на сгущающуюся от сумерек и снегопада тьму поля.
Пришла Мария, рослая женщина с озабоченным лицом. Поздоровалась за руку. Развернула одеяло, достала кастрюлю с картошкой и гуляшом, из которой повалил пар. Вынула из шкафа, обвешанного грамотами и вымпелами, тарелки, стаканы, початую бутылку водки, банку с огурцами.
Скоро водка закончилась, картошку доскребли.
— Пойдёмте, покажу ваш блиндаж, — сказал председатель.
В красном уголке по сторонам гипсового бюста Ленина стояли два разложенных кресла-кровати. Они были завалены перинами и лоскутными одеялами. Мы с председателем поздравили друг друга с Новым годом и распрощались.
Отец задремал, а я пошёл гулять — уже за полночь.
Долго шёл по полю — по пояс в снегу, оглядываясь на лес.
Наконец лёг.
Скоро услышал, как хрупает снег под шагами: отец видел меня в окно и нашёл по следам.
Папа лёг рядом, и мы оба теперь смотрели в небо.
Пока не закружилась голова под бездной подслеповатых, мигающих от мороза звёзд.
2014
Море и розы
Нет моего детства без запахов. Его время наполнено ароматом роз и запахом моря, и они оба предвосхищались запахом нефти, ибо именно ею благоухали цистерны на подъездных путях, мимо которых медленно катил поезд, пересекая Апшерон, в то время как я высовывался в окно, переполненный восторгом окончания долгого пути и торжеством начала летнего южного счастья, замирая сердцем при виде блещущей полоски моря, то появляющегося, то исчезающего за холмистым горизонтом.
Запахи своего рода основа памяти. Почему так? В Песни Песней (4:14) ладан упоминается как «левона». Ладан — составная часть фимиама из одиннадцати благовоний, воскурявшегося в Храме, — ароматическая смола деревьев рода босвеллия (ладанного дерева) и некоторых других, растущих на Аравийском полуострове и в Восточной Африке. В феврале-марте на стволах делаются надрезы, и вытекший из-под коры и высохший сок собирается для продажи. Благовония высшего качества — смолы, собранные без надрезания коры, выделенные растениями естественным путём. Дым курящихся благовоний уходил вверх, слившись с молитвами, унося вместе с ароматом слезы, молитвы и благодарность Богу.
Родиной благовоний считается Восток, здесь произрастает наибольшее количество растений-эфироносов. Первые благовония возникли ещё у истоков цивилизации: крошечные сосуды с узким горлом, хранившие пахучие вещества, обнаружены археологами при раскопках памятников древних культур Индии, Вавилона, Египта. Египтяне хранили в таких сосудах мирру. При вскрытии гробницы Тутанхамона лорд Карнарвон и Говард Картер вдохнули запах, царивший здесь три с половиной тысячелетия, — аромат мирры; тут же, в гробнице, были обнаружены сосуды с ладаном.
В древности запаху придавалось сверхъестественное значение не только потому, что он способен влиять на человеческие эмоции. Курение благовоний и стремящийся к небесам дым от них — своего рода музыка незримого. Запах летуч, действие его волшебно и скрытно. Здесь и находится его связь с метафизикой. С помощью благовоний создавалась характерная эмоциональная атмосфера вокруг алтаря. Она помогала молиться и была в то же время приношением, смычкой с незримым.
Память тесно связана с запахами. Если, заучивая иностранное слово, человек ощущает, например, духовитость яблока — слово запомнится твёрже. Из вкуса пирожного можно извлечь великий роман. Благовония — это что-то вроде якорей памяти, поднимающих пласты времени. И единственное, что в точности сохранилось после разрушения Храма, — запах. Мы не можем с достоверностью указать ни на один камень, утверждая, что именно он был частью Храма (кроме Стены Плача); мы ничего не сможем сказать с абсолютной точностью о его, Храма, убранстве: что находилось внутри, как были устроены внутренние помещения и так далее. Но мы в точности назовём несколько ароматов, которые можно было вдыхать в Храме.
Так почему же воскурение благовоний составляло важнейшую часть ритуальных действий? Что знаем мы об обонянии? Нам известно о его власти над телом. И дело не только в том, что запах регистрируется мозгом быстрее, чем болевой импульс.
Давайте представим себе совершенный орган обоняния. Такой аромателескоп, который способен регистрировать абсолютно все запахи окружающего нас мира. Трудно вообразить, насколько важными для учёных окажутся передаваемые им данные. Ибо человеческий нос столь же слеп во вселенной запахов, как крот на свету. Но в этом есть и польза, ибо если человек вдруг обрёл бы способность осознавать все запахи, его окружающие, мозгу не хватило бы вычислительной мощности для их обработки. Запахи человек обрабатывает мозгом, в то время как животные — самим органом осязания (подобно тому, как зрительный нерв человека освобождает мозг от вычислительной обработки зрительных образов). Несомненно, вопрос о важности благовоний в Храме — это вопрос о важности запаха в устройстве и функционировании живого мира.
Лингвисты и биологи работают вместе, чтобы понять язык запахов. Трудно поверить, но они уже научились давать подопытным крысам команды, состоящие из нескольких пахучих «слов». И выяснили также, что специальная железа пчелиной матки издаёт запах, удерживающий рой вместе при миграции.
У трутня обоняние в пять раз чувствительнее, чем у рабочей пчелы и тем более у пчеломатки. Это нужно ему для того, что, сравнивая с поэтическим даром, прекрасно описал Метерлинк в «Разуме цветов»: трутень быстро и точно чувствует неплодную матку и стремится к ней, пока не настигнет её или не умрёт, истощившись в погоне.
Пчёлы с ампутированными органами обоняния не способны выполнять работу и быстро погибают. Доказано, что устройство обонятельных рецепторов заложено генетически. Человеческие рецепторы
