Демидовы - Владимир Акимов

— Это ж воровство, Демидов! — Воевода ткнул перстом на багровое окно. — Это бунт противу государя…

— Противу тебя, душегуб! — Акинфий резко шагнул с порога к воеводе.

Тот отшатнулся в ужасе, но пересилил себя и не отступил, сам шагнул навстречу:

— Я слуга государев! Ои меня на должность здесь поставил! А ты, варнак, животы мои грабить, жечь!..

Они сошлись грудь о грудь.

— Уходи, Акинфий, — тяжело дыша, продолжал воевода. — За ради отца и многотрудства твоего жалею и прощаю. Уходи немедля. Иначе лютая казнь ожидает тебя. В разбойном приказе!

— В разбойном? А это ты видел?! — Акинфий распахнул халат — на кафтане, над поясом с дареным Петром «кухенрейтером» сверкала каменьями царская порсуна, высшее отличие государево.

Воевода глянул на царский лик, еще более грозный в пламенной игре пожара, и рухнул на колени.

— Я тебе девок дам, Акинфушка. Хошь? — жалкие слова полетели с мокрых воеводиных губ. — У меня сладкие девки… выбирай любую!..

— Пантелей тебе кланяться велел, — усмехнулся Акинфий. — Кто к тебе его заманил? Отвечай, червь навозный!

— А помилуешь? — В глазах воеводы мелькнула сумасшедшая надежда.

Но ответить ему Акинфий не успел — его кто-то оттолкнул. Выстрел — и в пороховом дыму мотнулась голова воеводы, и он грохнулся об пол. Это Крот, неслышно появившийся во время разговора, вырвал из-за пояса Акинфия «кухенрейтер».

— Я думал, ты не решишься, — оправдываясь, сказал Крот.

По горнице сизыми струями тянул дым. Акинфий достал из кармана флягу, отхлебнул, гадливо поморщился и рукавом отер рот.

— Думал, не решишься, — снова, как эхо, повторил Крот, стянул с головы лисий малахай и, отвернувшись от убитого, перекрестился.

Акинфий неожиданно метнулся к нему, вырвал у него из ножен кривую саблю и занес над его головой. Приказчик в ужасе присел, вскинул руки:

— Пощади, Акинфий Никитич! Не губи-и!

— А не ты ли, — с внезапным прозрением спросил Акинфий, — не ты ли змеюка у меня под боком? Пантелея воеводе… не ты ли?

— Не я, не я… — трясясь, бормотал Крот.

— Чего ж боишься?

— Так страшно ж, Акинфий Никитич.

Акинфий хрипло рассмеялся, смаху вонзил клинок в стену, нажал на рукоять и сломал его. Отшвырнул обломок.

— У ворот шапку азиятскую бросьте, кушак… Приметка, ежли что, будет.

— Рухлядишку-то воеводину пограбить можно? — спросил Крот.

— Грабь, коли бога не боишься. — Акинфий еще раз отхлебнул из фляги и пошел из дома.

— Людей бояться надо, — бормотал Крот, сдирая со стола скатерть. — Бог — он терпеливый, с им жить-ладить можно.

В скатерть летела всякая всячина: оловянные и серебряные чарки, серебряные и деревянные ложки.

Встречала его на крыльце старуха Самсоновна. Сухой, сморщенной ладонью скрывала от разбойника-ветра огонек свечи.

— Хорош делательник!.. — укоризненно вздохнула она, глядя, как Акинфий, путаясь, стаскивал восточный халат. — Ряженым, что ль, по дворам ходил?

Акинфий молча сунул ей халат и лисий малахай. Самсоновна недоуменно помяла в руках непривычную одежду, нюхнула для чего-то, швырнула в угол.

— Тьфу, поганство какое! Откуда ты пьянушшай такой, а? — Она мелко закрестилась. — Пойдем-ка, батюшка, на постелю тебя отведу.

Акинфий вырвал руку, повернулся и ступил на ступеньку лестницы. Она снова подхватила его под локоть, свела со ступеньки на пол, но Акинфий вновь вырвался и, тяжело опираясь о перила, стал подыматься по лестнице.

— Да что с тобой, Акинфушка, опомнись! — . Старуха старалась ухватить его снизу за сапоги. — Ты ж к ей никогда не ходишь… не ночуешь…

— А теперь пойду. Она душегубица… ну и я окаянный душегуб. Два сапога пара!

— Как же я тебя ненавижу, мучитель проклятый… — шептала сквозь слёзы Евдокия. Перед ней на растерзанной, измятой постели храпел голый Акинфий. — Пошто ты жизнь мою загубил? Любовь истоптал? — Ненавидяще блестя глазами, она всё ниже склонялась к нему, придерживая разорванную рубаху. — Гос-споди, всех вас ненавижу! Всю породу вашу демидовскую!

Руки Евдокии дрогнули и медленно, как бы против воли, потянулись к горлу Акинфия…

— Я хорошая была, тихая. Хотела, чтоб любовь кругом меж людьми была. А вы… Всю душу мне спалили, до черна сожгли.

Пальцы ее коснулись горла Акинфня, поползли дрожа, и тут она рухнула ему на грудь, жадно целуя закрытые глаза, надолго приникая к губам.

— Акишенька… Прости меня, любый мой… Нетто мы не муж и жена венчаные, Акиша? Я тебя так люблю, до гроба. Мне дите от тебя хочется, Акиша. Стану денно и нощно господа молить…

ЧЕРЕЗ ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ ПОСЛЕ НАЧАЛА СЕВЕРНОЙ ВОЙНЫ КОРОЛЬ ШВЕЦИИ КАРЛ XII ПОГИБ НА ПОЛЕ БРАНИ. В ТОМ ЖЕ ГОДУ ЦАРЕВИЧ АЛЕКСЕЙ БЫЛ ПРИГОВОРЕН К СМЕРТНОЙ КАЗНИ. СЕВЕРНАЯ ВОЙНА ПРОДОЛЖАЛАСЬ ЕЩЕ ДОЛГИЕ ТРИ ГОДА, И УРАЛЬСКИЕ ПУШКИ ГРОМИЛИ НЕПРИЯТЕЛЯ…

Акинфий проверял новые пушки. Слепяще играло солнце на стволах. Мишени были далеко отодвинуты в поле.

На руках Акинфия маленький сын — первенец Прокопий. Крот с поклоном поднес Акинфию горящий фитиль, и сын потянулся к дымящему огоньку. Акинфий улыбнулся гордо и радостно, передал ему фитиль. Тот крепко сжал ручонками, деловито ткнул в пушку, сразу попав куда следует, — пушка отскочила, изрыгнув пламя и дым. Черный мячик понесся к мишени. Взлетели щепки, комья земли.

Акинфий, смеясь, подхватил Прокопия.

Санкт-Петербург. В гулком, сколоченном наспех сарае гулял ветер. Никита Демидов, пыхтя от усердия, выводил в толстой кожаной тетради под диктовку.

— У купца Стеблова полторы тыщи пудов железного прута куплено. Да ишшо в крицах железо, — говорил сын Григорий.

— Знаю, — буркнул Никита, — две тыщи да три сотни с полпудиком.

— Сколь мы с тобой, батюшка, деньжищ-то переплатили. На каждом пуде небось алтына по три.

— Что деньги? — притворно вздохнул Никита. — Прах. Жисть — вот золото истинное… А что переплатили — обратно возьмем. Еще как возьмем-то! — Он бросил тетрадь на стол, посмотрел в окно.

Неподалеку, на острове, солдаты пилили сосны. Вот крайняя сосна пошатнулась и грохнулась о землю. На этом берегу, из-за черного скелета недостроенного корабля выехал возок и покатил к демидовскому сараю-складу.

— Ну, — повеселел Никита, — сейчас с аглицкими купцами торговаться будем, душа с них вон!

Английские купцы, сойдя с возка, ввалились в сарай. Самый главный и самый дородный, с седыми бакенбардами и трубкой в зубах, оглядел чугунные и железные болванки, сложенные штабелями вдоль стен, вздохнул и сказал:

— Мы думаем о ваше предложение, мистер Демидофф. Цена есть грабительский! Но мы решил платит вам этот цена.

Он крикнул что-то по-английски и через несколько мгновений двое слуг внесли объемистый кожаный мешок и плюхнули его на стол перед Никитой.

— Без обману? — осведомился Никита, спрятав ухмылку в бороду. — Ладно, ладно, верю.

— Пожалуйста, начните отгрузка нам железа. Сейчас. Нам слишком дорог отдых наших кораблей в Санкт-Петербург.

— Про то мне ведомо, — вздохнул Никита. — Да ведь в цене-то, господа хорошие, мы до сей поры не сошлись…

— Как? — англичанин обескураженно смотрел на Никиту.

— Так это же вчерашняя цена, — посуровел Никита, — ее и надо было вчерась платить, а не кобениться. Нонче цена будет другая.

Англичанин перевел товарищам слова Демидова, и те возмущенно загалдели.

— Какой же цена сегодня? — выставил вперед подбородок англичанин.

— Только вас жалеючи, — вновь вздохнул Никита, — и как нам торговать с вами долгие лета… — Он залихватски хлопнул себя по голенищу. — Эх, была не была! Прибавьте, господа хорошие, еще столько, и дело с концом.

Главный англичанин сделал знак, и слуги забрали мешок с деньгами, понесли к выходу.

— Мы едем к царю Петру! Надеюсь, на этот раз он тебя примерно накажет… А если нет, то английский флаг больше не увидят в Санкт-Петербурге!

— Надейся, надейся, — лучезарно улыбнулся Демидов. — Только запомни — завтрева цена-то опять другая будет…

Англичане, толкаясь в дверях, вывалились из сарая.

— Ссечет нам головы государь, — убежденно проговорил Григорий, — попомни мое слово, батюшка.

Рота ходко месила грязь по прибрежной дороге. Берег был низкий, невская вода длинными языками пересекала дорогу. Командиры покачивались в седлах, кутались в плащи от промозглого ветра.

Внезапно позади, где щетинилась седыми гребнями волн сизо-черная Нева, часто и гулко забухали пушки.

— Господи-и, — закрестились седоусые солдаты-преображенцы и среди них солдат Минаев, тот самый, что предложил когда-то Петру взять на абордаж шведские фрегаты. — Никак, швед налетел…

— Сто-о-ой! — раздался отчаянный крик впереди.

Минаев даже споткнулся от этого крика.