Дорога в никуда - Джон Гриббин

Дзикозес и его партизаны отступили назад; солдаты вывели обоих летчиков и Ильмику Хускарле из дома. Они снова двигались ночами, а днем спали в укромных уголках. Очевидно, враг захватил эту местность, но его господство здесь еще не было закреплено. Отряд избегал патрульных и военных отрядов перкунцев, но тучи кровососов были везде. Солдаты ежедневно натирали руки и лица вонючим жиром, чтобы защититься от насекомых.

Через два дня их отделения от партизан у О'Брайена началась лихорадка — озноб и горячка. Ту Хокс определил, что это малярия, и санитар группы подтвердил его диагноз. Из двух стволов молодых деревьев и накидок солдаты соорудили примитивные носилки и сержант был уложен на них; Ту Хокс взял один конец носилок, один из солдат — другой. Солдаты сменяли друг друга каждые полчаса, но Ту Хокс должен был тащить носилки, пока руки его не превратились в бесчувственные палки.

Санитар дал О'Брайену воды и две большие таблетки: одну зеленую и одну красную. Это повторилось четырежды в день. И это было почти бесполезно; О'Брайен мерз, потел и его все знобило и знобило. Спустя некоторое время приступы прекратились, как это и ожидалось, и О'Брайен, несмотря на свою слабость, должен был встать и идти дальше пешком. Офицер ясно дал понять, что не потерпит никаких задержек, и Ту Хокс помогал своему товарищу идти дальше, поддерживая его, и без всяких колебаний застрелил бы человека, который помешал бы группе продвигаться и подвергал бы ее опасности. Его главной заботой, очевидно, была девушка, которую он должен был провести через вражескую территорию.

После четырех дней перехода, во время которых О'Брайен слабел все больше и больше, они достигли первой, не подвергшейся нападению врагов деревни. Здесь Ту Хокс увидел первую железную дорогу. Локомотив, старинная машина — в его мире она могла быть построена в 1890 году — обладала высокой, причудливой формы дымовой трубой. Вагоны были выкрашены в ярко-красный цвет и покрыты кабаллистическими знаками.

Деревня была конечной станцией железнодорожной линии. По обеим сторонам дороги стояло около тридцати домов и складов и каждое здание было украшено нарисованным или вырезанным изображением какого-нибудь духа-защитника.

Офицер вежливо проводил девушку к пассажирскому вагону и помог ей подняться в него. С двумя американцами он не был так вежлив; он заревел на них. Они должны были пройти на три вагона дальше. Ту Хокс скрыл свое все увеличивающееся знание их языка и притворился, что он не понимает. Солдаты схватили его и О'Брайена и грубо затолкали их в вагон для скота.

Он, кроме лежащей на полу соломы, был пуст и битком набит ранеными солдатами. Потолкавшись взад и вперед, Ту Хокс нашел место, где он смог положить О'Брайена. Потом он попытался достать воды для своего больного товарища. Мужчина, рука которого была замотана выпачканной кровью повязкой, а на голове его были бинты, тоже пропитанные кровью, сопровождал Ту Хокса. В своей здоровой правой руке раненый держал длинный нож, и он не старался скрыть от Ту Хокса, что при малейшей попытке к бегству он перережет ему горло. Он не отходил от обоих пленников, пока, после долгого путешествия, они не прибыли в столицу государства, город Эстокву.

Путешествие по железной дороге продолжалось пять дней и ночей. Временами поезд часами стоял на запасных путях, чтобы пропустить идущие на запад военные эшелоны. Однажды раненым и больным в вагоне целый день не давали воды. В этот день О'Брайен был близок к смерти. Наконец, поезд остановился на запасном пути поблизости от ручья, и тот, кто мог ходить, ринулся наружу, чтобы наполнить свои котелки и фляжки водой.

Жара, вонь и стоны тяжелораненых превратили поездку в вагоне в мучение. У человека, находящегося поблизости от О'Брайена, была гангрена. От него так отвратительно воняло, что Ту Хокс не мог есть, и когда этот несчастный на третий день, наконец, умер, его товарищи быстро выбросили его из поезда на полном ходу.

Как ни странно, состояние О'Брайена улучшилось. Когда поезд прибыл в Эстокву, лихорадка, озноб и горячка прошли. Он был слаб, бледен и худ, но он победил болезнь. Ту Хокс не знал, обязан ли ирландец выздоровлением своим естественным силам й упорству, или же таблетки санитара сделали свое дело. А может быть, и то, и другое. Возможно, также, что у него была какая-то другая болезнь, а не малярия. Это не играло никакой роли; он снова был здоров и только это имело значение.

Глава 7

Когда поезд ночью прибыл в Эстокву, дождь сек город. Кроме ярких вспышек, разгоняющих темноту в вагоне для скота, слабым светом проникающих через вентиляционные отверстия, Ту Хокс не видел ничего. Ничего не изменилось и тогда, когда его после долгого ожидания вывели из вагона и под охраной солдат повели к автомобилю. Его глаза были завязаны, руки связаны за спиной. Он, спотыкаясь, прошел по грязной площади, заливаемой дождем, забрался в автомобиль и был усажен на скамью спиной к стене. О'Брайен, связанный так же, как и он, сидел возле него. Автомобиль, должно быть, имел тент, потому что они слышали, как дождь барабанит по нему.

— Куда они нас везут? — голос О'Брайена звучал тихо и нервно. Ту Хокс ответил, что им, возможно, предстоит допрос. Втайне он горячо надеялся, что цивилизация оказала смягчающее действие на индейские методы обращения с пленными. Не то, чтобы «цивилизованные» народы отказались от наиболее жестоких видов пыток. Ту Хокс достаточно хорошо изучил историю своего мира, чтобы знать, что цивилизованные нации двадцатого столетия в обращении с национальными меньшинствами, порабощенными народами и побежденными врагами обращались не более гуманно, чем их «варварские» предки в древности и в Средние века.

После пятнадцатиминутной езды машина остановилась. О'Брайена и Ту Хокса вытащили из нее. На шеи им надели веревки и повели сначала вверх по лестнице, потом по длинному коридору и, наконец, по изгибающейся лестнице вниз. Ту Хокс не говорил ничего; О'Брайен ругался. Произошла задержка. Заскрипела дверь. Их втолкнули в проход, снова заставили остановиться и ждать. Спустя некоторое время повязки с их глаз сняли и они заморгали от яркого света электрической лампочки без абажура.

После того, как их глаза привыкли к свету, Ту Хокс увидел, что они стоят в помещении со стенами из голых гранитных плит. Потолок находился высоко. Свет исходил от яркой лампы на столе, абажур, который был повернут так, что яркий свет слепил его. Вокруг него стояло много людей. На них были тесные темно-серые мундиры, волосы у них были коротко подстрижены, руки их были холеными.

Его предположение оказалось верным. Его и О'Брайена привели сюда для допроса. К несчастью, им не в чем было признаваться. Правда была так невероятна, что допрашивающие не могли поверить ни одному их слову. Они считали, что это только жалкие фантастические истории, наскоро придуманные двумя перкунскими шпионами. Они и не могли думать по-другому. Если человек из этого мира при подобных же обстоятельствах попал бы на Землю Ту Хокса, ни союзники, ни немцы не поверили бы ни одному слову из его рассказа.

Несмотря на это, пришло время, когда Ту Хокс сказал правду, все равно, какой бы невероятной она ни была. О'Брайен сдался еще быстрее. Ослабленный малярией, он не смог долго выдержать. Он снова и снова терял сознание и допрашивающие скоро убедились, что он не разыгрывает никакого спектакля. Потом они снова всю свою энергию и всю свою изобретательность сконцентрировали на Ту Хоксе. Может быть, они были особенно упорными потому, что они считали его предателем. Он явно не был перкунцем.

Ту Хокс молчал как можно дольше. Он помнил, что древние индейцы его Земли восхищались человеком, могущим выдержать их пытки. Иногда, конечно, очень редко, они принимали человека в свое племя за мужество и стойкость.

Через некоторое время он начал спрашивать себя, как поступят его допрашивающие, если он будет молчать, петь или даже осыпать оскорблениями своих палачей. Они, должно быть, были храбрее, чем он. Он начал кричать. Это не улучшило его положения, но, по крайней мере, помогло ему сломить внутреннее напряжение и уничтожить его.

Время шло, он повторил свою историю уже раз пять и все время клялся, что это была правда. На шестой раз он потерял сознание и был приведен в себя потоком ледяной воды. Спустя некоторое время он больше не знал, что он говорил и что делал. Но, по крайней мере, он не молил о пощаде. И он проклинал их, ревел им в лицо, какими жалкими и презренными тварями они были, и клялся, что он отомстит им, как только у него появится такая возможность.

Потом все снова началось сначала, он кричал, и мир для него превратился в сплошной раскаленный ад.

Когда он пришел в себя, все тело его болело, но это только воспоминание о выдержанных мучениях. Воспоминания эти были достаточно скверными, однако они не шли ни в какое сравнение с теми настоящими мучениями, которые он перенес в том каменном мешке. Несмотря на это, он хотел умереть и разом покончить со всем. Потом он подумал о людях, которые так отделали его, и ему снова захотелось жить. Сначала он должен встать на ноги и жить для того, чтобы каким-нибудь образом уничтожить их всех.