Катенька - Валерий Гаркалин

Гастрольная жизнь

Катенька честно выполняла своё обещание, приезжая ко мне в Кемерово (и на гастроли) при первой возможности. Это становилось праздником не только для меня, но и для всего ансамбля. Она приезжала всегда нагруженная подарками, передачами от родственников моих сослуживцев. Как-то незаметно Катенька стала центром всего ансамбля, объединяя не только артистов и сотрудников, но и их родных и близких.

Она всегда была весела, доброжелательна, никогда не забывала ничьих праздников, откликалась на любую просьбу. Конечно, она подружилась и с моим армейским другом Толей Белюковым, с которым я часто виделся в Кемерово. Я не знал её в этом качестве, и такая она мне нравилась ещё сильнее. И чем больше мне приходилось бывать без неё, тем грустнее и хуже мне становилось. Тем более, что первые восторги от гастрольной жизни начали понемногу проходить. Я всё чаще стал замечать убогость гостиниц, где нас селили. Большинство городов, где нам приходилось бывать, напоминали мою юношескую жизнь в Подмосковье. Такая же серость, безликость, тупая безнадёга.

Мы всё меньше репетировали, а свободное время в мерзких гостиницах проводили вполне по-русски. Пили, пили и пили. Я не видел тогда в этом никакого подвоха. А что же ещё делать, если делать нечего? Над тем, что это моя привычка может перерасти в пристрастие, я как-то не задумывался. После выпивки жизнь в депрессивных городах как-то расцвечивалась, становилось не так муторно на душе, происходящее обретало хоть какой-то смысл.

Ансамбль явно начинал выдыхаться. Не было новых идей, из-за которых имело бы смысл продолжать гастрольную гонку. Да и материальный вопрос у меня не решался. Я зарабатывал довольно много для актёра своего жанра. Но раздельная жизнь с семьёй, постоянные прилёты Катеньки, стоившие недёшево, да и регулярное моё пьянство добавляли финансовых проблем. Даже маленькие радости, которые по-прежнему приносили мои странствия, не могли пересилить копившийся негативный опыт.

Советский Союз снабжался предельно своеобразно. Никто и никогда не мог точно сказать, что и где гражданин сможет достать. Однажды нам выдали зарплату только трёхрублёвыми купюрами. Не получали её мы до этого довольно долго, поэтому сумма образовалась достаточно внушительная. А в это время из-за тотального дефицита решительно всего в шахтёрском Кемерово зрело недовольство. Власти побаивались шахтёров, тем терять было особенно нечего. И так живут в Сибири, а работают под землёй. Как по анекдоту — дальше ссылать некуда. Поэтому им с некой периодичностью подкидывали какие-то диковинные товары, которых не бывало даже в столице. В день нашей зарплаты по неизвестной причине весь город оказался завален кусочками импортного мыла в разноцветных, очень ярких упаковках. Я скупил все виды (что оказалось большим мешком), потратив на это половину заработанных денег, и улетел в Москву, как раз в день рождения Катеньки. Я прилетел и засыпал её трехрублёвыми бумажками и кусочками мыла. На Катенькин вопрос, что всё это значит, я ответил, что это моя зарплата и подарок. Катенька была счастлива. Она как никто умела радоваться маленьким радостям.

Доченька

13 января 1983 года случилось ещё одно событие, доставившее нам с Катенькой подлинное счастье. Родилась наша доченька Ника. Это воистину был подарок небес. Катенька не была человеком, обладавшим богатырским здоровьем. Врачи считали, что детей у неё не будет никогда. Поэтому появление маленькой девочки для нас оказалось сродни чуду. Мы не могли нарадоваться. Большой проблемой оказалось выбрать девочке имя. Оно должно было быть коротким, чтобы, когда девочка подрастёт и к ней начнут обращаться по отчеству — Валерьевна, сочетание с именем не было совсем уж непроизносимым. Имя всё-таки нашлось и оказалось как нельзя более кстати.

Никуся родилась совсем маленькой, с крошечными ручками и ножками и малюсеньким носиком. Как только я увидел её, забирая Катеньку из роддома, то начал ощупывать её личико, как бы проверяя, всё ли это настоящее. Родня, испугавшись, что я могу что-нибудь повредить младенцу, накинулась на меня. Но Катенька быстро окоротила их: «Это его дочка, он может делать с ней всё, что захочет». Должен признаться, что и сегодня, встречаясь с Никусей, я по привычке ощупываю её носик. Иногда это её раздражает, но чаще она относится к старому отцу вполне снисходительно: надо прощать родителям их маленькие слабости…

Рождение дочери ещё больше осложнило нашу семейную ситуацию. Надо было помогать Катеньке её воспитывать, поднимать на ноги, просто любить в конце концов. А как это сделать, проживая за тысячи километров и перманентно находясь на гастролях? Всё чаще нас с Катенькой начала посещать мысль, что настала пора мне уйти из Людей и кукол и вернуться в Москву. Я даже близко не мог тогда предположить, каким тяжёлым окажется это возвращение. А дела в ансамбле продолжали идти на убыль. Мы по-прежнему были очень популярны, все наши гастроли проходили с аншлагами и тепло принимались публикой.

Но творческое горение, сопутствовавшее нашему старту, понемногу куда-то улетучивалось. Начали возникать проблемы с выпуском новых спектаклей, всё труднее было поддерживать творческую дисциплину. Работа в старых спектаклях становилась вполне рутинным выполнением своих профессиональных обязанностей. Что-то в жизни необходимо было менять. Причём в жизни прежде всего творческой. И тогда мы с Катенькой решили, что мне необходимо ещё раз попытать счастье и поступить в творческий вуз. Правда, на сей раз на режиссёрский факультет.

ГИТИС

В 1984 году заочный актёрско-режиссёрский курс в ГИТИСе набирал заведующий кафедрой эстрады и массовых представлений Иоаким Георгиевич Шароев. К нему я и направился поступать. Уже во время вступительных экзаменов я был поражён количеством эстрадных и не эстрадных звёзд, поступавших параллельно со мной. Клара Новикова, Юрий Григорьев, чемпион Европы по фигурному катанию Игорь Бобрин, очень тогда популярные и востребованные артисты оригинального жанра Марина и Андрей Ивановы, конферансье Андрей Васильев, солист ансамбля «Песняры» Анатолий Кашепаров… Наши Люди и куклы тоже был коллективом не из последних, но, понятно, мне и близко не снилась известность будущих однокурсников. Тем более что мы, кукольники, вообще редко знакомы зрителям. Даже, если не работаем за ширмой. Таковы законы жанра.

Жизнь студентов-заочников принципиально отличается от жизни их коллег с дневного отделения. Встречались мы всего дважды в год по месяцу, но в это время буквально жили в институте. За месяц надо было успеть всё — от постановки курсового спектакля до сдачи причитающихся по программе экзаменов. При этом основные наши гастролёры ещё успевали участвовать в концертах и даже выезжать в другие города и страны. Гастрольный график создавался задолго, и концертные организации не могли подстраиваться под то, что великовозрастные дядьки и тётки решили поучиться. Но всё это было потом, а первая неожиданность случилась уже в день нашего зачисления в институт.

Мы разговорились с Кларой Новиковой и Борисом Слуцким, тогда заведующим художественно-постановочной частью Москонцерта, и выяснили, что независимо друг от друга собираемся вечером пойти на премьеру новой картины моего товарища Сергея Овчарова «Небывальщина» в Дом кино. (Сергей учился на Высших курсах сценаристов и режиссёров параллельно моему обучению ещё в Гнесинском училище, и я помогал ему в его студенческих работах.) Встретившись вечером на премьере уже парами, я представил свою жену и с удивлением узнал, что Борис Слуцкий знаком с ней с детства — 25 лет. Не могу сказать, что в тот же день, но вскоре мы с ним и его женой Ганной подружились уже всерьёз и надолго, и эта дружба впрямую повлияла на мою актёрскую судьбу: именно Ганна порекомендовала меня Сергею Бодрову на роль в «Катале».

Но до этого были ещё долгие и предельно насыщенные пять лет.

Год Катенька провела в послеродовом отпуске с Никусей, а потом на повестку дня встал главный вопрос — кто же дальше будет сидеть с девочкой? Понятно, что в таком возрасте отдавать нашу кроху государству в детское учреждение никто не собирался. Катеньке уходить с любимой работы было неразумно. Получалось, что почти безболезненно сменить службу мог только я. Но для этого мне ничего не оставалось, как уйти из Людей и кукол. Сделал я это без большого страха и уже без особого сожаления.

Мне было совершенно ясно, что весь свой творческий потенциал в ансамбле я исчерпал, и настала пора заняться мне чем-то принципиально новым, тем более что обучение в ГИТИСе на режиссёрском факультете предоставляло подобную возможность. С самим же обучением случилась история, очень напоминавшая моё первое поступление в Гнесинку, когда поступали мы к одному педагогу, а учились совсем у другого.