Ариадна - Дженнифер Сэйнт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я обняла сестру одной рукой, нащупав тонкие косточки ее плеча, хрупкие, словно у птички. Какая она еще юная! От моего прикосновения Федра сжалась, а потом с протяжным, размеренным вздохом обмякла.
И сказала, уже теплее:
– Надеюсь только, что, куда бы мы ни отправились – и лучше как можно дальше отсюда, – отправимся вместе. – Федра подняла руку к плечу, сплела свои тонкие пальцы с моими. – Представить не могу, что ты оставишь меня здесь одну.
Но наши надежды значения не имели, только воля Миноса имела значение. И когда однажды хмурым днем отец вызвал меня к себе, я заподозрила, что он подобрал наконец подходящего зятя, и совсем не удивилась, обнаружив в парадном зале, перед алым троном Миноса, незнакомого мужчину.
Лишь слабый серый свет проникал снаружи, сочился между колонн, отделявших зал от внутреннего двора, а мужчина стоял в тени. Я нерешительно помедлила у входа, силясь разглядеть что-нибудь еще сквозь тонкое покрывало, трепетавшее у лица.
– Моя дочь Ариадна.
Голос Миноса был холоден и бесстрастен. Я смотрела в пол. На мозаичных плитах под моими ногами скачущий бык вскидывал рога, не сводя безумных черных глаз с человека, который, сделав прыжок, изогнулся в воздухе.
– В ее жилах течет кровь солнца – с материнской стороны, кровь Зевса – с моей.
– Просто поразительно, – откликнулся мужчина.
Незнакомец говорил не как уроженцы Крита, но по произношению мое неопытное ухо не могло распознать, откуда он родом.
– Однако меня интересует не кровь.
Ступая по мозаичным плитам, он направился ко мне.
– Покажешь мне лицо, царевна?
Я подняла глаза на отца. Тот кивнул. Сердце мое колотилось. Непослушными, будто бы распухшими пальцами я потянулась к застежке, но слишком долго возилась. Мужчина, которого интересовала не моя кровь, уже откинул покрывало сам. Ощутив прикосновение его влажной ладони к виску, я отшатнулась и ждала, что отец упрекнет незнакомца за такую дерзость, но Минос лишь улыбнулся.
– Ариадна, это Кинир, царь Кипра, – сказал он вкрадчиво.
Царь Кипра Кинир стоял так близко, что я ощутила его дыхание на лице. И решительно отвела глаза, но он взял меня за подбородок и опять повернул к себе. Его черные глаза поблескивали в сумраке. Голову облепляли гроздья темных кудрей. Губы лоснились – совсем рядом с моими.
– Очень рад с тобой познакомиться, – промурлыкал Кинир.
Хотелось отойти, устраниться от его тяжелого, несвежего дыхания, проникшего в мой рот, подобрать подол и бежать прочь. Но Минос одобрительно улыбался, и я не могла двинуться, пригвоздила себя к полу и невидящим взглядом смотрела вперед.
К моему облегчению, он сделал два шага назад.
– Ты верно говорил, она мила, – заметил Кинир.
Слова его текли как масло, липли ко мне. Теперь, когда он отошел, я чувствовала его взгляд, блуждавший по моему телу, медля то там, то здесь. Он влажно сглотнул. И нутро мое всколыхнулось.
– Разумеется, – отрезал Минос. – Можешь идти, Ариадна.
Я старалась не нарушать приличий и идти не спеша, но так рвалась наружу, так жаждала вдохнуть соленый чистый воздух, что слегка запнулась у порога, где мозаичный пол сменялся гладким камнем. И, выбираясь в благословенную прохладу двора, услышала за спиной раскатистый хохот мужчин.
Ослепшая и оглушенная, я бросилась в покои матери. Знала она что-нибудь? А если знала, тревожилась ли? Встретивший меня стеклянный взгляд, ровный и безучастный, говорил об обратном, но я должна была попробовать.
– Мама, там у отца человек – Кинир, он с Кипра… – выпалила я смущенно.
– Он царь Кипра, – ответила мать. Слова ее плыли по воздуху, как дым, в голосе – полное безразличие. – Правит в Пафосе. Там все цари – жрецы Афродиты.
Афродита – богиня любви – давным-давно, в тумане далеких времен, явилась из пены морской, изящно выступила на скалистый берег из вод Пафосской бухты, нагая, сияющая, совершенная. Ее могущественные братья и сестры правили небесами и подземным царством, а Афродита владычествовала над сердцами – не только людей, но и бессмертных.
Я схватила Пасифаю за руку, чтобы она наконец меня заметила. Опять с отвращением подумала о Кинире, отвернулась, уронила руки. И стала допытываться:
– И что отец хочет от этого царя, жреца этого? Зачем он здесь?
– Миносу нужна медь, на Кипре ее много. Крит станет еще богаче, и Кипр будет на нашей стороне, если афиняне вдруг взбунтуются.
Мать, похоже, повторяла чужие слова. Я даже не знала, понимает ли она, о чем говорит, тон ее был равнодушен, ничего не выражал, как и глаза.
– А что Кинир хочет взамен? Жениться на мне?
– Да. И тогда Минос получит медь.
Она как будто о пасмурном небе говорила или об ужине, который готовят сегодня слуги.
Я тяжело опустилась на ложе рядом с ней.
– Но я не хочу за него замуж.
– Корабль Кинира отплывает после жатвы. Свадьба будет на Кипре, – мать продолжала бездумно повторять за кем-то, будто и не слыша меня.
– Я не хочу туда, – сказала я опять.
Но она не отвечала. А подняв глаза, я увидела Федру в раме дверного проема – рот ее округлился в непритворном ужасе, отражавшем мой собственный, исполненный муки взгляд застыл на мне, а в нем смешались сострадание и смертельный страх.
Я встала, хоть ноги тряслись, и сделала еще попытку.
– Он мне противен!
Но Пасифая сгинула – унеслась в далекое море своих бессвязных мыслей. А Федра с немым сочувствием смотрела на меня, не зная, что сказать.
– Если не поможешь мне, сама пойду к Миносу, – заявила я.
И Федра вытаращила глаза. Даже Пасифая, пусть лишь на миг, но изумилась и глянула на меня. Я понимала, что идти к Миносу, скорее всего, без толку – только гнев на себя навлечешь, но попробовать надо было.
К выходу направилась без всякой смелости. Какая там смелость, когда выбор невелик – или идти, или принять свою участь, которая намного страшней, даже не попытавшись избежать ее.
Федра вложила ладошку мне в руку. Сказала:
– Я пойду с тобой.
И сердце мое переполнилось. Она великодушно рисковала ради меня навлечь на себя отцовское неудовольствие. Но я ей, разумеется, не позволила.
– Я пойду одна. Но благодарю тебя.
Она раздосадованно тряхнула головой.
– Не надо меня защищать.
– Не надо, – согласилась я. – Но, если
