Профессия: репортерка. «Десять дней в сумасшедшем доме» и другие статьи основоположницы расследовательской журналистики - Нелли Блай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, – ответила я с улыбкой. – Откуда вы знаете?
– О, я сразу понял, моя дорогая. А теперь скажите: где именно вы жили? В какой части Кубы?
– На гасиенде[5], – ответила я.
– А, – сказал судья, – на ферме. Вы помните Гавану?
– Sí, señor, – ответила я. – Я живу неподалеку, откуда вы знаете?
– О, я все знаю. А теперь скажите, пожалуйста, как называется ваш дом? – допытывался он.
– Я забыла, – ответила я печально. – У меня все время болит голова, и поэтому я все забываю. Я не хочу, чтобы ко мне приставали. Все задают мне вопросы, и от них голова болит еще сильнее.
Последнее было правдой.
– Хорошо, больше вас никто не потревожит. Посидите здесь и отдохните, – на этом добродушный судья покинул меня, оставив на попечение миссис Стэнард.
Именно в этот момент вошел офицер, ведя с собой репортера. Я была в ужасе при мысли, что он узнает во мне журналистку, поэтому отвернулась и сказала:
– Я не хочу видеть репортеров; я не буду с ними говорить; судья велел меня не беспокоить.
– Ну, это, во всяком случае, вполне здраво, – сказал человек, который привел репортера, и они вышли из комнаты.
Меня снова охватил страх: не зашла ли я слишком далеко в своем нежелании говорить с репортером, выдав тем самым, что я в здравом уме? Если я создала впечатление, что вменяема, я была полна решимости его разрушить, поэтому подскочила и принялась бегать взад-вперед по кабинету. Миссис Стэнард в ужасе цеплялась за мой локоть.
– Я здесь не останусь, мне нужны мои чемоданы! Почему все эти люди ко мне пристают? – так я продолжала до самого появления врача скорой помощи, который появился в сопровождении судьи.
Глава V. Официально сумасшедшая
– Это бедняжка, которую опоили, – объяснил судья. – Она похожа на мою сестру, и всякому видно, что она хорошая девушка. Меня волнует ее судьба, и я готов сделать для нее все, что сделал бы для собственной дочери. Прошу вас, будьте добры к ней, – сказал он врачу скорой помощи.
Затем, обратившись к миссис Стэнард, он спросил ее, не сможет ли она подержать меня у себя несколько дней, пока мое дело расследуется. К счастью, она отказалась, объяснив, что все женщины в доме боятся меня и съедут, если я там останусь. Я очень боялась, что она может приютить меня, если получит гарантию оплаты, поэтому я сказала что-то о скверной стряпне и что я не намерена возвращаться в приют. Затем началось обследование: доктор выглядел умным, и я нимало не надеялась ввести его в заблуждение, но была полна решимости продолжать спектакль.
– Высуньте язык, – приказал он кратко.
Я мысленно хихикнула при мысли об этом.
– Высовывайте язык, когда я вам говорю, – сказал он.
– Не хочу, – ответила я вполне чистосердечно.
– Но вы должны. Вы больны, а я врач.
– Я не больна и никогда не болела. Мне просто нужны мои чемоданы.
Однако я высунула язык, который он рассмотрел с глубокомысленным видом. Затем он пощупал мой пульс и послушал сердцебиение. У меня не было ни малейшего представления о том, как бьется сердце у душевнобольных, поэтому я задержала дыхание на все то время, что он меня слушал, а когда он закончил, мне пришлось глубоко вздохнуть, чтобы его восстановить. Потом он проверил, как мои зрачки реагируют на свет. Держа руку в полудюйме от моего лица, он велел мне смотреть на нее, а потом, поспешно отдернув, изучил мои глаза. Я растерялась, не зная, как безумие отражается в глазах, и подумала, что в этих обстоятельствах лучше всего таращиться. Так я и поступила. Я не мигая уставилась на его руку, а когда он ее убрал, приложила все усилия, чтобы не моргнуть.
– Какие средства вы принимали? – спросил он меня.
– Средства! – повторила я изумленно. – Я не знаю, что за средства вы имеете в виду.
– Ее зрачки были расширены с самого начала, как она появилась в доме. Ни разу не менялись, – объяснила миссис Стэнард. Я гадала, откуда ей может быть известно, менялись ли мои зрачки или нет, но я промолчала.
– Думаю, она принимала белладонну, – сказал доктор, и впервые в жизни я порадовалась, что немного близорука, чем, несомненно, объяснялись расширенные зрачки. Я решила, что могу говорить правду, если это не вредит делу, так что я сказала ему, что я близорука, что я ничуть не больна, никогда не хворала, и что никто не имеет права меня удерживать, когда я хочу найти свои чемоданы, и что я хочу вернуться домой. Он записал множество наблюдений в длинной узкой книжечке, а затем сказал, что собирается отвезти меня домой. Судья велел ему забрать меня, обращаться со мной хорошо и сказать людям в больнице, чтобы они обращались со мной хорошо и сделали для меня все возможное. Будь у нас больше таких людей, как судья Даффи, жизнь несчастных, обделенных судьбой, не была бы так беспросветна.
Я начинала все больше верить в свои способности, поскольку уже судья, врач и множество людей объявили меня душевнобольной, и с радостью опустила вуаль, услышав, что сейчас меня отведут в карету и я смогу отправиться домой. «Я так рада ехать с вами!» – сказала я, не кривя душой. Я в самом деле была очень рада. И снова в сопровождении полицейского Бокерта я миновала маленький зал заседаний, заполненный людьми. Весьма гордая собой, я через боковую дверь вышла в проулок, где ждала карета скорой помощи. У запертых зарешеченных ворот в небольшой конторе были несколько человек и толстые книги. Мы все вошли туда, и когда мне начали задавать вопросы, доктор вмешался, сказав, что все бумаги у него и что бессмысленно расспрашивать меня далее, поскольку я не способна отвечать на вопросы. Я испытала большое облегчение – мои нервы и без того были напряжены до предела. Человек грубого вида хотел было усадить меня в карету, но я отказалась от его помощи так решительно, что врач и полицейский велели ему перестать и исполнили эту галантную обязанность сами. Я села в карету не без протеста. Я заметила, что никогда не видела кареты подобной конструкции и не хочу в ней ехать, но в конце концов позволила им уговорить себя, как и намеревалась с самого начала.
Никогда не забуду той поездки. Когда
