Мода и фашизм - Андрей Васильченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итальянский текстиль образца 1943 года, украшенный причудливо переплетенными буквами
Поскольку словарь описывал моду, а по своей структуре больше напоминал беседу, то итоговый текст Меано можно сравнить с другими материалами, которые были порождены итальянской модой 1930-х годов. В первую очередь интерес представляют журнальные публикации, которые имели аналогичную лингвистическую структуру.
При выборе слов, которым должны были быть посвящены словарные статьи, Меано в первую очередь задерживался на понятиях «стиль», «красота» и «элегантность». Он как бы предлагал читателю подсказки, которые должны были сориентировать его в исторических эпохах. Меано подчеркивал, что очень важно оглянуться назад, в итальянское прошлое, в первую очередь в эпоху Возрождения, так как именно Ренессанс мог с полным правом считаться золотым веком итальянской культуры. При этом сам автор пытался перекинуть мостик между итальянским Возрождением и итальянским фашизмом.
Реклама итальянских плащей-дождевиков
Выходной костюм «Сан Лоренцо». Фото из журнала «Красавица» («Беллецца») за сентябрь 1941 года
При подборе «понятий», который на первый взгляд кажется несколько сумбурным, Меано явно пытался создать некую систему. Во всех случаях она должна была выводить на проблему стиля, который официально поддерживался фашистским режимом. Взять хотя бы понятие «аббронцаре» (загар), которое, конечно же, было связано со «спортом». С одной стороны, Меано подчеркивал, что демонстрация загорелого тела неуклонно становилась синонимом сексуальности и современности. Связь загара со спортом еще раз акцентировала внимание на том, что последний постепенно становился самой важной частью досуга итальянцев, что, разумеется, поощрялось фашизмом. Но автор подчеркивал, что еще некоторое время назад ровный загар был визуальным выражением низкого социального происхождения человека, который таковым обладал. Такой загар могли иметь только крестьяне, которые приобрели его, работая на полях. В те дни, как подчеркивал Меано, отличительными чертами женской красоты считалась белизна кожи и даже некоторая бледность. Так Меано увязывал воедино идеи социального динамизма, загар и спорт. Таким образом, он выходил на проблемы современности. Однако образ «маскиетты» (девочки-сорванца, «гарсона»), который был неразрывно связан с современной Италией, Меано объединяет с понятиями «рационализм», «костюм» и «материальная история». Нет ничего удивительного в том, что весь этот комплекс подавался исключительно в негативных тонах. Мы уже говорили выше, что образ «маскиетты» воспринимался фашистским режимом как какое-то оскорбление «истинной женственности».
«Неологизм “маскиетта”, является итальянским эквивалентом французского “гарсон”, которым характеризуется определенный тип женщин. Женщина подобного типа имела благосостояние, которое она заработала по большей части в годы послевоенного хаоса, который был позже прекращен. В коротком платье на худеньком теле, с кроткими волосами, в туфлях без каблуков все эти женщины пытались выглядеть значительно моложе своих лет… В результате распространения образа “маскиетта” мир оказался населен “18-летними девушками”. Матерям, дочерям и даже некоторым бабушками было по “18 лет”. Короткое платье, которое при желании можно было свернуть и спрятать в кошелек, без разбора надевалось на сорока-, двадцати- и пятидесятилетние тела».
Отметьте, что Меано увязывает воедино послевоенный хаос и образ «маскиетты». Последующее «прекращение хаоса» невольно должно было наводить на мысль о появлении фашизма. То есть Меано в некоторой степени пытался манипулировать читателями, направлять их по заранее подготовленным путям, чтобы они «сами» пришли к заготовленным выводам, а именно естественности фашистской политики в вопросах пола и моды. Чтобы аргументы были более убедительными, автор «привлекает» на свою сторону наиболее значимых персонажей итальянской литературы. Все они, так или иначе, апеллировали к необходимости носить подобающую одежду и продолжать род. Несколькими предложениями Меано пытался описать идеальную красоту, манеры и стиль. Он устанавливал в рамках итальянской культуры несколько контрольных точек, после чего проводил между ними связь, выводя читателя на проблемы национальной моды. Сама книга Меано должна была стать доказательством связи между поиском стиля «итальянской моды» и процессом становления итальянцев как зрелой нации. Но подбор литературных источников, которые должны были аргументировать данный вывод, кажется несколько сумбурным и эклектичным: Данте, Боккаччо, Макиавелли, Д’Аннунцио, Пиранделло и т. д. Впрочем, именно эта эклектичность текста Меано придает ему особую ценность, как историческому документу. Из наиболее часто цитируемых авторов встречаются: Аньола Фиренцуола («О красоте женщин»), Джакомо Леопарди («Мелодия», «Мысли») и Д’ Аннунцио. Нередко Меано приводит цитаты, даже не давая никаких комментариев. Так, например, словарные статьи «красота» и «грация» состоят исключительно из цитат из Аньолы Фиренцуолы. Словарная статья «простота» является выдержкой из Леопарди.
Реклама «антифлекса», опубликованная в журнале «Красавица» («Беллецца») в декабре 1942 года
В конце словаря приводился особый раздел, который назвался «Путеводитель по переведенным иностранным словам и выражениям». В нем в алфавитном порядке были представлены французские термины, которые сопровождались подобающими итальянскими аналогами. Сама эта часть в большей мере напоминает франко-итальянский словарь или разговорник. После публикации словаря Меано все итальянские журналы мод должны были в принудительном порядке избавиться от иностранных слов, заменив их на своих страницах итальянскими аналогами.
По большому счету многие процессы в сфере моды в фашистской Италии и в нацистской Германии были весьма похожи. Схожесть не ограничивалась «национализацией» языка моды и борьбой с французскими словечками. Аналогичными были попытки формирования «национальной моды», полностью независимой от парижской. Но если Италия хотела лишь свести к минимуму французское культурное влияние, то в Германии мыслили более масштабно. В Третьем рейхе планировали изменить сначала всю европейскую, а затем мировую моду, предав Париж как центр «изысканной одежды» полному забвению.
Часть 2. Блеск с коричневым отливом
10 мая 1933 года министр пропаганды Йозеф Геббельс встретился с Беллой Фромм, чтобы обсудить предстоящий показ мод, который должен был состояться на одном из стадионов Берлина. Белла Фромм, социальный обозреватель из «Фоссише цайтунг» («Фоской газеты») в течение долгого времени занималась организацией именно подобного рода мероприятий. Во время беседы Геббельс отметил, что в прошлом он видел показы мод, к которым приложила руку Фромм, и он остался доволен проделанной ею работой. Но теперь он поручал ей несколько иное задание. «С этого момента я хочу, чтобы французская мода была изжита. Замените ее немецкими моделями». Вечером того же дня Фромм записала в своем дневнике: «Я с трудом сдерживала улыбку. Моя фантазия так и рисовала круглый стадион с толпой, выстроенной шеренгами. Вместо моделей “гитлеровские девицы”, “Гретхен” с косичками, которые не носят каблуков и не пользуются косметикой! Черные юбки до самых лодыжек и коричневые куртки, с нашитой на них свастикой. Ни румян, ни помады».
Разборка лука участницами «Союза немецких девушек»
Послеобеденный наряд. Девушка, его демонстрирующая, несмотря на официальную идеологию, курит (1938 год)
Почему же социальный заказ Геббельса вызвал у фрау Фромм именно такие фантазии? К тому моменту, когда состоялась эта встреча, национал-социалисты уже несколько месяцев находились у власти. Белла Фромм предполагала, что официальный женский образ, навязываемый нацистской пропагандой, и являлся тем идеалом, к которому должна была стремиться немецкая женщина. Фрау Фромм еще не знала, что между пропагандой и действительностью Третьего рейха существовал большой разрыв.
Глава 1. Двойные стандарты?
Немецкая женщина не курит, не пользуется косметикой, носит дирндль (женское баварское платье), ее волосы уложены в венок или стянуты в узел. В России, да и не только, до сих пор господствует столь стереотипное представление о женском образе, который культивировался в годы национал-социалистической диктатуры. Впрочем, подобное клише о «Гретхен» не имеет ничего общего с немецкой действительностью тех лет. Аутентичные документы (фотографии, рисунки), национал-социалистические газеты, многочисленные документальные фильмы, исследования немецких историков и культурологов позволяют нам увидеть совершенно иную картину. «Реальная» женщина, жившая в Третьем рейхе, пыталась следить за модой, модно одеваться. При этом сами образцы моды во многом не очень сильно отличались от заграничных, в том числе от моды стран, чьи режимы были «недружественными» национал-социалистической империи. Самое поразительное и отчасти смешное заключается в том, что национал-социалистическая пропаганда, создававшая образ идеальной немецкой девушки, воздействовала не столько на современниц, сколько на сегодняшних любителей истории. Действительно, существовавшая в 1933–1945 годах немка оказалась заслоненной от историков многочисленными фотографиями подразделений «Союза немецких девушек», танцующих фройляйн, чьи волосы затянуты в косы, и парадными портретами руководительниц национал-социалистических женских организаций, которые были неизменно облачены в униформу. Возникло некое клише, которое можно было бы назвать «дирндль-мифом».