Социализм. «Золотой век» теории - Александр Шубин

Тем не менее, «заговор равных» не остался просто одним из эпизодов Великой французской революции. Благодаря пропаганде Филиппо Микеле Буонарроти (1761-1837), участника «заговора равных», его пример и опыт был воспринят тайными республиканскими обществами Франции 20-х гг. Буонаротти стремился показать свою организацию как логический венец Великой революции. В ее основе он видел логику равенства: «То, что произошло во Франции вслед за созданием республики, является, на мой взгляд, бурным проявлением постоянно существующего раздора между сторонниками богатства и различий с одной стороны, и друзьями равенства или многочисленным классом равенства – с другой»[44]. Равенство, переходящее из правовой плоскости в социальную, станет теперь ключевой ценностью социалистов. В середине XIX века социалисты стали проводить различие между равенством и уравниловкой, понимая под равенством социальное равноправие.

Якобинцы как «друзья равенства», также стоят на стороне трудящихся в модели Буонарроти. Но они непоследовательны. Последовательный революционер и выразитель интересов трудящихся классов должен выступать за ликвидацию частной собственности и равный доступ к материальным и духовным благам.

Таким образом, Буонаротти соединил утопию с преемственностью революционной традиции, исходящей от Великой Французской революции. Социалисты оказались благодаря этому авангардом революционного движения в целом, наиболее последовательными выразителями революционного принципа равенства (равноправия).

Республиканское движение, развивавшееся в период реакции 20-х гг., стало благодатной почвой для распространения такой идеи. Его радикальное крыло породило движение заговорщиков, планировавших коммунистический переворот. Лидерами этого течения в 30-е гг. стали Арман Барбес (1809-1870) и Огюст Бланки.

Абстрактно-коммунистические взгляды Барбеса были выражены им на суде 1848 г.: «Абсолютное право капитала над человеком – ваш закон, столь же абсолютное право каждого человека на имущество всего общества – таков закон, исповедуемый мною»[45]. Здесь еще столь же мало понимания конструктивной модели социализма, как и у левых якобинцев.

Тайные республиканские общества, в которых социализм и коммунизм вызревали в качестве неясного идеала и критического отношения к буржуазным отношениям, дали кадры для сен-симонизма, но сохранили течение, поставившее практику выше конструктивной программы, и известного, как бланкизм.

Если утописты знали, что они хотят достигнуть, но не знали – как, то у Огюста Бланки была прямо обратная проблема.

Огюст Бланки (1805-1881) почти ничего не добавил к конструктивной теории социализма, не вникал в ее нюансы, но зато принялся реализовывать ее на практике. Следуя духу якобинцев, Бланки надеялся привести все население к новому обществу силой. Для этого нужен был инструмент – партия профессиональный революционеров. Это был естественный вывод из якобинской практики. Якобинцы проиграли, потому что опирались на слишком рыхлую организацию, в которой боролись разнородные силы. Организация революционеров должна быть сплоченной и монолитной.

Бланки полагает, что организация революционеров будет служить рабочим. Он не догадывался, что сообщество профессиональных революционеров может стать ядром новой правящей элиты со своими собственными интересами.

В тени идеи партии прячется вопрос: ради чего эта партия должна прийти к власти? Эта проблема как никогда остро проявится в истории большевизма и компартий.

Бланки мог появиться только на определенном этапе развития западноевропейской цивилизации. Великая французская революция соединила идеи рациональной организации общества (пока – политических структур) с государственным насилием. Бланки продолжал дело Бабефа, сохраняя дух французской революции сразу в двух отношениях.

Во-первых, Бланки считает, что новое общество может быть создано революционным авторитарным государством – диктатурой Парижа как наиболее развитой части страны: «Никакой свободы для врагов… В тот день, когда будет вынут кляп изо рта рабочих, его вставят в рот капиталистов. Один год парижской диктатуры в 1848 г. избавил бы от гнета на четверть века Францию и историю. Если потребовалось бы даже 10 лет – не надо колебаться»[46].

Во-вторых, Бланки был поборником Просвещения. Он верил в то, что эксплуатация является продуктом низкого уровня образования. Бланки считал, что «если бы все французы имели образование академиков, никто не позволил бы себя эксплуатировать»[47]. Эта мысль имеет и обратную сторону, которая прочно вошла в арсенал социалистической идеологии: для создания социализма необходимы культурные предпосылки, относительно высокий уровень культуры трудящихся (мы увидим, что и Прудон согласен с этой идеей). В ХХ в. эту мысль проигнорировали большевики, но и Ленин после неудачного опыта «военного коммунизма» вернулся к мысли Бланки – сначала необходимо убрать препятствия социально-культурного развития трудящихся масс, а затем, когда уровень культуры благодаря революционному государству повысится, можно будет построить новое общество.

Идеи Бланки во многом предвосхищают взгляды Ленина периода НЭПа: «Коммунизм, олицетворяющий революцию, … не должен навязывать себя сразу… Нападение на принцип собственности было бы бесполезно, сколь и опасно. Коммунизм нельзя ввести через декреты, он может прийти только на основе добровольно принятых решений самой страны; а эти решения могут создаться только на основе широкого распространения просвещения»[48]. Просто «Последние письма и статьи» В.И. Ленина. Бланки считает, что предстоит объединение крестьян в ассоциации, но только на добровольной основе. В главном Бланки еще умереннее идеологов НЭПа. После революции не следует сразу национализировать предприятия, а лишь собрать совещания работников и предпринимателей по вопросу о создании ассоциаций, о судьбе крупных предприятий и инфраструктуры.

Крайняя умеренность программы реформ сочетается у Бланки с готовностью немедленно заняться ниспровержением власти – не дожидаясь вызревания предпосылок нового строя. Нельзя узнать, готово ли общество к перевороты. Надо пытаться поднимать на восстание «отверженных», и в случае успеха создать диктатуру коммунистов, опирающихся на столичных бедняков и несущей просвещение и справедливость стране и миру. Если правительство окажется в руках коммунистов, поддержанных массами работников столицы (неважно, каково соотношение сил в стране) – значит почва для преобразований созрела. Этим путем вслед за Бланки пойдут и Ленин, и его последователи вплоть до Мао Цзэдуна и Че Гевары (правда, уже без оглядки на настроения в столице). История жизни Бланки – это повесть о заговорах, мятежах и тюрьмах. Попытка – провал – новая попытка. Бланки не хватало понимания связи своих идеалов и возможностей времени. Он был последним утопистом эпохи Просвещения и основателем революционного течения, которое соединило якобинизм и идею коммунизма (социализма).

Последними и, возможно, наиболее сильными авторами утопизма, оторванного от социальной практики, были Сен-Симон и Фурье. Они конструировали новый мир, опираясь лишь на недостатки существующего и на свои представления о гуманности.

Оторванность старых утопистов от практики вовсе не означает, что они были во всем наивны. Анри де Сен-Симон (1760-1825) является непризнанным пророком, во многом предвосхитившим марксизм. Он продолжил традицию Кампанеллы, пришел во многом к близким выводам, но впервые увязал идеи, близкие социализму, с господствующей тенденцией времени – индустриализмом. Увидев, что экономический порядок, основанный на частной собственности, препятствует эффективному хозяйствованию, вызывает хаос и нищету. Сен-Симон считает, что эксплуатация человека человеком должна быть заменена совместной эксплуатацией людьми природы. Он ищет пути государственного регулирования, предвосхищая контуры того общества, которое в ХХ веке будет именоваться «государственно-монополистическим капитализмом» и социальным государством. Сен-Симон считает, что будущее – за классом производителей («индустриалов»), в который он объединяет всех, кто что-то производит или управляет производством. Таким образом в одну общность объединяются и рабочие, и крестьяне, и менеджеры (технократия и часть бюрократии). Управленцев Сен-Симон не считает эксплуататорами, так как их функции в обществе полезны.

«Основателем технократического социализма является Сен-Симон; марксизм всецело воспринимает его технократическую тенденцию. Она обоснована Сен-Симоном в его «Catechisme des Industriels»… В 1817 г. он провозглашает лозунг: «Все через индустрию, все для нее!»… Социализм возможен только через индустриализацию, через умение управлять орудиями производства. Руководить и управлять обществом могут и должны только те, которые владеют техникой в широком смысле, т. е. организацией всеобъемлющего индустриально-бюрократического аппарата, – разъяснял Б. Вышеславцев суть концепции Сен-Симона, предсказавшей век технократии. – Эту основную идею технократии Маркс всецело воспринимает у Сен-Симона. Он также все надежды возлагает на научно-технический прогресс и из него объясняет все будущие судьбы человечества. Сказать, что все зависит от «орудий производства» и от того, кто ими управляет – значит признать технократическую идеологию»[49]. Но этого недостаточно, чтобы объявить Маркса чистым сен-симонистом. Вера в технократический прогресс характерна для большинства мыслителей ХХ в. самых разных направлений, в том числе и либеральных. И при «социализме», и при «капитализме» в ХХ в. был выполнен завет Сен-Симона о том, что «власть должна принадлежать руководителям индустрии»[50], что политическая власть должна быть подчинена экономической. Маркс, а за ним и Ленин восприняли важнейшее ядро концепции Сен-Симона, но это была далеко не единственная составляющая их учения. Причем другие составляющие, как мы увидим, скроют от теоретиков марксизма факт, очевидный уже для Сен-Симона: в индустриальном обществе к власти приходят технократы, а не формальные собственники, будь ими буржуа или пролетарии. И только потом, говоря словами Сен-Симона, «управление вещами в будущем заменит управление людьми». «Эти самые слова, это обещание социализма за ним постоянно повторял марксизм»[51], – комментирует Б. Вышеславцев. Обещание так и не было выполнено.