Бог Плодородия - Маделаин Монтег

Ей придется сходить в туалет. Габи ужасно не хотелось здесь этого делать и совсем не потому, что она боялась осквернить святое место, языческое оно или нет. Но у нее просто лопнет мочевой пузырь, если она будет дожидаться, пока ее спасут.

Схватив фонарь и салфетки, она прошла вдоль стены в угол, осмотрела пол и стены и наконец, приспустила штаны, поддерживая их руками. И в тот момент, когда сняла трусики, Габриэль ощутила покалывание во всем теле, как будто за ней следили. Она бросила несколько взглядов в сторону трона на другом конце комнаты, уверенная, что именно оттуда исходит неприятное ощущение слежки. Конечно, она его не разглядела. Свет от фонаря не доставал так далеко.

Это заставило задуматься, каким образом и почему у нее и раньше возникало ощущение, что за ней наблюдают. Она ведь тогда не знала, что здесь находится статуя. Да и какая разница, этот истукан не живой человек.

Закончив и одев трусики, девушка решила отказаться от штанов. Гостей сегодня ночью не ожидалось, и было слишком жарко, чтобы надевать их, даже из соображений безопасности. Поэтому Габи сложила брюки и вернулась к спальному мешку.

Она не заметила следов присутствия ползучих существ, но ей претила сама идея присесть или прилечь тут на голом полу, поскольку знала, что не заснет всю ночь, думая о том, что какая-нибудь гадость может ползать по ней. Среди вещей, сброшенных Марком, Габи обнаружила мини-прожектор, и настроение у нее немного улучшилось. Установив его, она нажала выключатель и впервые смогла хорошенько осмотреться вокруг. Свет от прожектора оказался достаточно мощным, чтобы разогнать по углам все тени. Но даже там, они теперь стали не столь темны и глубоки, кроме того места, где сидел фаллический бог.

Поглазев на алтарь, преграждающий путь свету, а теперь она была уверена, что это алтарь, Габриэль прихватив фонарь, подошла рассмотреть его поближе. Осветив поверхность, она обнаружила, что его верхняя часть представляет собой монолитную плиту.

Девушка не нашла каких-либо темных пятен, указывающих на ужасное предназначение. Оставив фонарь на вершине, она вернулась к шахте и собрала остальные вещи. Внимательно перетрусив каждую в отдельности, чтобы убедиться, что там нет нежелательных гостей, Габи сложила их на верхнюю часть жертвенника. Затем обошла глыбу по кругу в поисках удобного места, чтобы вскарабкаться на нее.

«Если это алтарь, — рассуждала она, — то должен существовать путь наверх».

С одной стороны нашлись несколько крутых ступенек, вырезанных в камне.

Взобравшись на плиту, Габриэль открыла «косметичку» и вытащила оттуда аэрозольный баллончик с репеллентом, который захватила с собой по совету одного из сотрудников музея. Запах был еще тот, но к тому времени, как закончила распылять маслянистый препарат тонкой полосой по краю алтаря, Габи почувствовала себя в безопасности, зная, что нет ни одного ползучего гада, который смог бы взобраться на вершину жертвенника по скользкой стенке.

Теперь она сможет заснуть.

Если только не будет обращать внимания на божество, не сводящее с нее глаз.

Она старалась. Поднявшись снова наверх, поправила спальный мешок и выпила немного воды. Еда из упаковок, которой они обычно питались, была совсем не идеальной, но и плохой ее назвать нельзя. Но все время, пока ела, поглядывая на храмовое божество, по-прежнему испытывала навязчивое ощущение, что за ней наблюдают.

Сейчас при свете прожектора она могла рассмотреть его рельефно выступающий торс.

Бог был в маске, но вместо пустых глазниц Габи заметила мерцание зеленых камней, вставленных в то место, где были вырезаны глаза.

«Интересно, — подумала она, — почему люди в этих краях одарили своего бога зелеными глазами?» Это противоречило логике, поскольку коренное население обладало смуглой кожей и темным цветом глаз.

По этой же причине и маска казалась ненастоящей. Вместо зверского облика, который обычно создавали первобытные люди, поверхность маски была совершенно чистой, а лицо под ней выглядело человеческим. Его открытая нижняя половина: нос, рот, челюсть и подбородок принадлежали вполне нормальному мужскому лицу.

«На самом деле, больше чем просто нормальному — красивому мужскому лицу», — решила она.

Это казалось достаточно странным, потому что древние, как правило, боялись своих богов и придавали им устрашающую внешность. Но маска этого божества, была украшена только павлиньими перьями.

Габи сомневалась, что павлины тогда вообще существовали. Да и появились они на другом континенте.

Не исключено, что это перья просто похожей птицы? Она не специалист по дикой природе. Существовало, вероятно, сотни животных, которые жили и сейчас и в прошлом, и она понятия о них не имела. Впрочем, это могли быть не «натуральные» перья. Маска, а она догадалась, что каменная маска отображала маску, которую когда-то использовали на самом деле, просто могла иметь нарисованные зеленым цветом глаза, чтобы подчеркнуть всемогущество бога.

Покачав головой, Габи закончила ужин, выпила немного воды и наконец, улеглась в спальный мешок, уставившись в темнеющий над головой потолок.

Все в храме казалось загадочным. Ничто внутри не отвечало не одному из «правил». Конечно, еще неизвестно, имеет ли храм пирамидальную форму, поскольку не раскопан полностью, но мастерство, с которым он украшен, не являлось кустарным. Это выглядело гораздо современнее, чем искусство ацтеков. Бог не был неуклюжим и не смотрелся примитивным.

«Все это очень, очень необычно», — подумала Габриэль, внезапно ощутив себя странно уставшей. Мысли путались, словно она пила ликер, а не воду.

«Я просто вымоталась», — убедила она себя. Она столько пережила. Следовало ожидать, что как только она успокоится и устроится удобнее, усталость настигнет ее.

Однако на самом деле Габи не чувствовала себя утомленной или сонной. Она уплывала словно одурманенная… наркотическим опьянением.

Глава 3

Он почуял ее страх, распознавая его даже сквозь затхлый, спертый воздух храма. Его огорчило то, что она испугалась, но не настолько, чтобы заставить пожалеть о том, что приблизил ее к себе. Они всегда боялись. Ему пришлось смириться с тем, что «его народ» вечно будет бояться… его, потому что он не один из них, а люди ненавидели и страшились всего, что не похоже на них.

И все же хотели то, что только он мог им дать. Заискивали, льстили, пока не убеждали дать это, но за улыбками и притворством, за серьезными просьбами и обещаниями благодарности скрывали страх и ненависть.

В любом случае, страх привлекал и лучших, и худших из людей, и он давно решил, что никогда не позволит себе снова пробудиться и помочь хоть одному из них, пока не убедится, что человек действительно этого достоин.