Осман. Его маленькая слабость (СИ) - Арно Мари

— Я рада, что мы друг друга поняли.

Как ни странно час наших занятий пролетает очень быстро и незаметно. Несмотря на всю свою напыщенность и наглость, Багрянцев оказывается довольно-таки старательным учеником.

И да, уровень английского у него весьма приличный. Именно устная речь, а вот с письмом — беда просто. Ошибка на ошибке, как будто пишет совершенно другой человек.

— Я дислексик, — нехотя делится Артём, стоит мне сказать об этом вслух.

А у самого моментально краснеют скулы и кончики ушей.

Кажется, что это для него больная тема. И мне даже немного жаль его…

— Ничего страшного, подберу под тебя специальную методику, главное заниматься почаще.

…Но эта капелюшка жалости тонет в пучине моего негодования, едва слышу от него:

— Так и скажите, что бабок хотите побольше срубить.

Тут я реально тянусь к толстенному словарю, лежащему на краю стола, потому что… Ну нельзя так себя вести! Нельзя быть такой заносчивой задницей в свои семнадцать лет! Откуда в нем столько злости?

Хотя… может, это во мне злость так реагирует на каждое его слово, а? Пусть себе выпендривается, мне просто нужно относиться к нему как к «просто» работе.

И это реально помогает. Перестаю реагировать на его слова, и в какой-то момент даже ловлю себя на мысли, что все не так плохо, как казалось на первый взгляд.

Каришка спит, служба идет.

Да и деньги совсем не лишние. Правда, они стоили мне больше полусотни нервных клеток, которые между прочим не восстанавливаются.

— Подожди, сейчас дам сдачу, — говорю я, когда Артём протягивает мне пятитысячную купюру, и бегу на кухню, где обычно храню наличку.

Привычка у меня такая, еще от мамы осталась. Кажется, что так надежнее, что вор в случае чего не догадается, не найдет…

— Впусти, придурок! — из мыслей меня вырывает недовольный голос Васьки.

Сердце отчего-то уходит в пятки. Неужели поцапались с Багрянцевым? Васька у меня тоже фрукт с характером, может наговорить всего, а оно мне надо?..

— Что здесь происходит? — восклицаю я, почти бегом добежав до коридора.

— Ничего. Кто-то назвал неправильный пароль… — Артём премило улыбается и убирает руку от двери, которая тут же открывается, пропуская вперед мою сестренку.

Ну как пропуская… Васька залетает в коридор и шмякается прямо под ноги Багрянцеву, который задыхается от беззвучного смеха.

Еще бы, эпичный полет, достойный лучших каскадерских трюков начинающих артистов!

— Вот ты дебил! — выплевывает она, резво поднявшись на ноги, а я не успеваю шикнуть на нее — Каришка заходится плачем.

— На, твоя сдача, жду завтра в это же время.

Буквально выдворяю Багрянцева за порог, сунув ему в ладонь деньги, и бегу поскорее к дочери.

Нет, может, все-таки отказаться, а? Что-то совсем этот сын директрисы отбитый…

Но мысли об отказе сдувает словно ветром, едва я с Каришкой на руках выхожу к Ваське.

Та сидит за столом на кухне и заходится беззвучным плачем.

— Вась, господи, что случилось?! — в два счета оказываюсь возле нее.

— Прости меня, Поля. Я… меня кажется… из школы выгнали…

* * *

— Что ты такое говоришь, Вась?

— Агу-гуф! — повторяет за мной Карина, когда я сажусь прямо на пол перед Васькой.

Та громко всхлипывает и теперь уже плачет в обычном режиме — крупные слезинки стекают по ее бледным щекам.

Только сейчас замечаю, что она вся какая-то неестественно бледная. Что-то в последнее время столько всего навалилось, что я, хоть и не специально, но все же, немного подзабила на свою младшую сестру.

— Родная моя, — мягко провожу по ее спине, стараясь держать малышку на приличном расстоянии — та так и норовит вцепиться в кудри своей тети. — Расскажи мне все.

— Это все из-за биологички! Она спецом мои задания не смотрела, сказала, что тетради моей никогда в глаза не видела, а я… я всегда все сдавала вовремя-я-я…

Слышу это и сразу хочется выругаться, потому что по-другому просто не передать моего негодования!

— Я когда пошла разбираться, не выдержала и накричала на нее. Я, правда, не хотела, она меня вывела из себя.

— Вася, Вася, — качаю я головой, прекрасно понимая свою сестру.

Характер взрывной мы от отца унаследовали, я в подростковом возрасте была ходячим ураганом «Катрина» — чуть кто обидит, получал по заслугам в двойном объёме.

Василиса у меня поспокойнее будет, но если ее довести, тоже молчать не станет.

А эта грымза по биологии, я более чем уверена, довела ее. Уже не в первый раз провоцировала Васю, вот и выпал удобный случай.

— И потом они долго разбирались со мной в учительской. Даже какой-то совет собрали. Сказали, что после такого мне не стоит ждать хороших оценок…

— Дай номер своей классной, я сейчас ей устрою!

— Поль, не надо. Она не при чем, она реально адекватная, но ее там вообще никто не слушает.

— Тогда завтра пойду в школу и прямиком к директору зайду. Молодцы какие, решили погнобить тебя всем педагогическим составом!

— Это не поможет.

— Не вешать нос, гардемарины! Они меня еще в гневе не видели.

— Ой, это точно. — Васька нервно хихикает, а затем смотрит на меня, и мы обе хохочем, как ненормальные.

Это не мы, это стресс, наверное. У меня тоже денёк не сахар был — чуть не поседела, пока Багрянцев тут свои коронные «па» показывал.

— Нет, я это так просто не оставлю, — говорю я, наконец-то отсмеявшись. — Если думают, что с тобой можно так обращаться, то глубоко ошибаются.

Но по факту ошибаюсь я, когда пытаюсь взять эту неприступную образовательную крепость силой. Один в поле разве воин?

Мне ясно дают понять, что мою Васю там не ждут.

Нет, они не гонят ее из школы, они просто обещают ей «веселую» жизнь и испорченный аттестат. Не то, чтобы последнее играло какую-то важную роль в дальнейшей судьбе Васи, но… Она же у меня заслужила и медаль, и все свои пятерки! Тут уже пошло дело принципа.

Только вот мои принципы совершенно никого не волнуют.

— Почему все так не справедливо? — задаю себе вопрос вслух, стоя в парке напротив школы и баюкая Каришку в коляске.

А у самой глаза на мокром месте.

Господи, какая же я несчастная! Совсем сил нет! Не могу! Все так навалилось за эти два дня — и ситуация с Османом, и шантаж этих уродов, и Васькины проблемы, вот меня и прорвало сейчас…

И ведь надо брать себя в руки, а я…

Мне так обидно! Так одиноко, так тяжело, я ведь понимаю, что помощи нам ждать неоткуда…

— Эй, чего сырость развели? Огнева, ты что ли?

Сначала знакомый голос на короткое мгновение приводит меня в чувство, а потом и сама Мила Захаровна вырастает передо мной, точно гриб из-под земли.

Она спрашивает что-то еще, но я…

Реагирую на все ее слова одинаково — захожусь плачем, моментально превращаясь в унылую дождливую тучу.

— Звезда моя, и не стыдно тебе? Белугой рёвешь, даже дочурка у тебя так себя не ведёт.

Ничего не могу сказать — только всхлипываю и икаю одновременно.

Сейчас Багрянцева подумает, что я совсем кукухой тронулась в своем декрете, и отменит все занятия с сыном к чертовой бабушке. А там… прощайте последние деньги!

— Так, тяжелый случай, все понятно. Ну-ка отставить слезы-сопли! Ишь чего надумала тут, жалко себя ей стало. Жалко у пчелки, а у тебя — вся жизнь впереди и дочь маленькая. Будешь так из-за каждой проблемы убиваться, долго не протянешь. На вот, — Мила Захаровна протягивает мне белоснежный платочек, — успокойся и выкладывай, давай, что случилось?

Ну я и рассказываю ей все. Почти все. Момент с Махдаевым и кражей ребенка опускаю, потому что… Зачем? Это явно личное и лишнее. Он — мое прошлое, которое случайно (а может и нет) ворвалось в мое настоящее.

Багрянцева негодующе сжимает челюсть, когда я дохожу до проблем с Васькиной учебой.

— Краса моя, значит сделаем так. — Ее деловым тоном невозможно не восхищаться. — Берешь свою Василису и приводишь ко мне, а про эту шарагу, — тычет в сторону Васиной школы, — забываешь, как про страшный сон.