Все по местам ! - Виктор Тельпугов

— Поговори со мной, не то я засну сейчас, и тогда уж сто Баденковых меня не разбудят. Ну, поговори, поговори…

— Так вот какая тебе выручка требуется! Некогда, Слобода, вкалывай. При первой возможности забегу.

Слободкин принялся за работу. Сон пытался вновь связать по рукам и ногам, он опять напряг всю свою волю, чтобы не поддаться усталости. Впрочем, и думать-то о том, что устал, было просто некогда. Дел все прибавлялось — самых неожиданных, от которых даже страшно становилось. С чем только не спешили к токарю-ремонтнику! А какой из него, к черту, ремонтник? Всем ведь не объяснишь, что фабзаяц. Самый настоящий фабзаяц, да еще и с неоконченным курсом наук! Правда, он любил и любит токарное дело. И в ФЗУ после занятий не только гайки для рыбалки резал, а и кое-что посложнее вытачивал. Но ведь подзабыл, — армия, фронт. А кое-чего и сроду не знал. Как быть, например, с двухзаходной резьбой? Он, конечно, видел, как ее нарезают. Теоретически ясно, хотя и не во всех тонкостях. Но сам он никогда даже в мыс

лях к ней не прикоснулся, даже во сне. И надо ж такому случиться приволокли ему деталь с сорванной двухзаходной резьбой! От смущения даже в глазах по темнело. Даже вся теория полетела к чертовой бабушке

Вспоминая потом этот случай, Слободкин не мог вое становить во всех подробностях, как он вышел из трудного положения. Помнил только, как пришлось заново затачивать резцы, как упрямые они не хотели больше слушаться. Как взбунтовался и сам наждачный круг — подчинившийся было воле Слободкина камень задрожал, задробил с новой силой. Об него крошилась не только сталь — тупилась вера Слободкина в свои возможности. И пожаловаться было некому, некому было душу излить.

Только на следующее утро он снова увидел Каганова. Мастер подошел к станку, когда Слободкин с Зимовцом обжигая пальцы и роняя искры, по очереди докуривали куцую самокрутку.

— Ну, как, Слободкин? Освоились? Все в порядке у вас?

Слободкину нравилось, что мастер ведет себя с ним просто, как равный с равным и делами его интересуется искренне, поэтому ответил честно:

— Завалили работой, за настоящего токаря принимают даже обед к станку носят, а я забыл все на свете. Вчера двухзаходную резьбу едва одолел. Каганов удивился:

— Двухзаходную? Это ж для седьмого разряда работа?

— Для седьмого.

— А у вас?

— Пятый.

— И все-таки нарезали?

— После седьмого пота.

— Ну вот в полном соответствии с этим вам должны бы оформить теперь и новый разряд — седьмой.

— Только поту не было, — вмешался Зимовец, — дрожал, как бобик, я свидетель!

— Задрожишь! Я не токарь, но прекрасно понимаю, что это за штука, двухзаходная. Поздравляю вас, Слобод- кии! И хорошо нарезали?

— В том-то и дело, что сикось-накось…

— Ну ничего, ничего, наладится. Главное, в руки свои поверили. Когда ко мне-то зайдете? Может, сегодня? Да,

да, именно сегодня. Помните? И вы, Зимовец, приходите. Придете?

Зимовец молча посмотрел на приятеля. Как он, дескать, тик и я.

— Ну вот и отлично, — сказал Каганов. — А то одному после работы хоть волком вой. Жду.

Часов в девять вечера, отдохнув немного, Слободкин и Зимовец отправились к Каганову. Хозяин уже ждал их. На электроплитке, покрывшейся мелкими каплями воды, стоял знакомый Слободкину чайник.

Вскоре явился и знакомый Каганова — сталинградец. Внешне он ничем не отличался от заводских. Даже в полумраке было видно, как глубоко запали его глаза, как рез* ко выступили скулы. Но Слободкину человек этот сразу по-казался необыкновенным, непохожим на всех. Что-то было во всем его облике от самого Сталинграда, которому выпало на долю столько тягот и испытаний уже с первых месяцев войны.

Они надеялись услышать подробный рассказ о мужественных людях города, но приезжий сам начал сразу с расспросов. Его интересовало все — и как работает завод, и как москвичи устроились на новом месте, и часто ли бомбит немец. И когда узнал, что часто, сказал:

— Над Сталинградом его посшибали несметное множество. Но летит еще, дьявол, ничего не боится — ни зени- ток, ни ястребков. Чтобы посеять панику, швыряет вместе с бомбами пустые, рассверленные со всех сторон железные бочки из-под бензина. Почерневшее среди бела дня небо воет, выматывая из людей душу…

Слободкин глядел на сталинградца восторженно. Вот так надо рассказывать людям о войне! Зачем приукрашивать, успокаивать, как это у нас иногда делают? Слободкин вспомнил одного лектора, выступавшего у них в госпитале. Часа полтора околесицу всякую нес, а потом еще политрук спросил:

— У кого есть какие вопросы? Кто-то взял и бухнул:

— Зачем? — И добавил еще, когда лектор сказал, что вопрос непонятен: Зачем с нами так? Мы ведь не бабы, не дети. Первый курс уже прошли. Да нынче и всякое дите кой — чего знает. Вы сами-то, товарищ лектор, были

т а м?

Что тут началось! Политрук вскочил. Лектор сел. Вода в графине задрожала мелкой дрожью. Налили лектору полстакана — горло сполоснуть, затанцевала и в стакане, вы

плеснулась — на красную скатерть, на палочку — указку, на бумаги политрука… Отхлебнул лектор дрожащей водицы, одно только слово и смог молвить:

— Перерыв!..

Больше того лектора в их госпитале не было. Слободкин глядел сейчас на сталинградца, а сам думал о лекторе-сладкопевце. Где он сейчас? Куда подался? Кому голову морочит еще? Будто угадав его мысли, сталинградец сказал:

— А у нас кое-кто до сих пор громкими словами бросается. Уж столько речей, столько речей… Танков нужно больше, самолеты давай, а речей хватит…

Где-то около полуночи, когда собрались попить чаю, за окном завыла сирена. Выключив плитку, все четверо вышли из барака. Лучи прожекторов, упираясь в низкие, притертые друг к другу тучи, нервно метались, словно не зная, что делать. Зенитчики били дружно, напористо, но наугад. А немец, не видя под собой цели, бомбы бросать не стал. Швырнул две-три и ушел. Однако орудия огня почему-то не прекращали. Осколки с шипением и свистом падали на крыши бараков, к ногам вышедших сонных людей. Сталинградец рассердился:

— Зачем столько шума? Ведь ясно же — дальше прочапал. Каганов вступился за зенитчиков:

— Поглядели бы вы на тех пушкарей! Юбка на юбке. Маму не кличут, и на том спасибо.

— И то верно. Иногда и у нас Шерочка с Машерочкой, но дело свое знают до тонкостей. Чуют, когда бомба летит, когда — бочка, а когда, отбомбив, порожний, одним мотором пугает, с разбега кидается. Стоят, не робеют.

— Они и у нас молодцы, — перебил сталинградца Каганов, — ты их увидишь еще. Мы тут недавно работаем, вдруг слышим, загрохотало что-то со страшной силой. От усталости с ног валимся и никак не поймем, то ли снова налет, то ли хляби небесные разверзлись. И что же ты думаешь? Девчата собственноручно сбитый юнкере нам на тросе волокут. Не целый, конечно, растерзанный взрывом, но грохоту от этого еще больше! Вот, говорят, вам в вашу копилку металлолом.