Представление о христианах в античном обществе - Борис Деревенский

Писавший во времена антихристианских гонений Арнобий Старший (II-III вв.) передает практическую сторону этого дела. В представлении традиционалистов безбожие выражалось в следующем: 1) отрицании богов вообще; 2) сомнении в их могуществе; 3) утверждении, что боги – суть обожествленные герои древности (Против язычников, VI, 27, 2). В отличие от Платона, различавшего безбожников по качеству, здесь представлен простой перечень типов безбожия. Все эти типы были одинаково наказуемы и не предполагали никакого послабления. Каждое из перечисленных заявлений являлось составом преступления. Сделавший такое заявление становился нечестивцем и святотатцем со всеми вытекающими последствиями.

Античное понимание безбожия было сугубо прикладным и формальным. Стоило лишь установить факт непочитания отеческих «природных богов», как возникало обвинение в нечестивости и святотатстве. В детальный разбор воззрений «безбожников», в их «сердечное настроение» (выражение Арнобия) обычно не входили, – для осуждения их достаточно было наличия внешних признаков: несоблюдения традиционной религии, установленных отцами обычаев и обрядов (mos majorum). Христиане полностью соответствовали этому критерию и поэтому естественным образом рассматривались как нечестивцы и безбожники [41]. Почитание отеческих богов было гражданской обязанностью и первой статьей кодекса добродетели. Знаменитые пифагорейские «Золотые стихи» начинаются так:

Прежде всего почитай бессмертных богов, соблюдая

Их старшинство согласно закону, и верным будь клятве,

Славных героев, подземных демонов чти по закону,

Мать и отца уважай, проявляй внимание к ближним.

Здесь каждая новая заповедь вытекает из предыдущей и является ее развитием. Уважение к родителям выражается прежде всего в соблюдении их веры, обычаев, традиций. Любое отступление от традиции, квалифицируемое как непочтение к родителям, следуя этой логике, неизбежно влечет за собой враждебность к ближнему и к обществу в целом. Неукоснительное соблюдение «заветов отцов» гарантировало античному обществу стабильность и процветание. Римляне повторяли как девиз строку Энния: «Римской державы оплот – мужи (=воины) и обычаи предков» (Анналы, 499-500). Традиционная религия считалась основой государства. В римском понимании безбожие и забвение mos majorum вело к разрушению существующего порядка, институтов власти, к уничтожению общественной безопасности, к хаосу и анархии. Не соблюдающие «завещанные предками учреждения и священнодействия» становились изменниками и врагами отечества (Тацит. Анналы, XVI, 28). Не случайно разбойничавшие на Средиземном море и разграблявшие храмы киликийские и критские пираты характеризовались как «нечестивцы и безбожники» (Плутарх. Помпей, 29), подобно враждебным варварским племенам, которые, по общему мнению, вообще не знали богов.

Поэтому безбожие, помимо прочего, расценивалось как государственное преступление. «Нас обвиняют в святотатстве и оскорблении величия государства», – писал Тертуллиан (Апология, X, 1). Исследуя юридическую сторону антихристианских процессов, В. В. Болотов указывал, что обвинение в «святотатстве» (crimen sacrilegii) неизбежно выливалось в обвинение в «оскорблении величия» (crimen laesae majestatis), «которое состояло в том, что человек отрицал верховенство власти в религиозных вопросах» [42]. Отметим, однако, что в источниках вообще не проводится разделительной черты между этими терминами. Латинские понятия sacrilegium и laesae majestatis были столь же тесно связаны между собой, как греческие понятия avqeo, thj и avse, beia. Первое предполагало второе, и наоборот. Из всех преступлений «оскорбление величия государства (=народа)» у римлян было одним из наиболее тяжких. Вначале его понимали главным образом как действия, причинившие вред государственной власти и ее институтам, в том числе официальному культу. Император Тиберий ужесточил наказание по этой статье и одновременно расширил сферу ее применения: к «оскорблению величия государства» были причтены непочтительное отношение к особе императора, – сакральной фигуре для подданных Империи, – а также непристойное поведение перед его изображениями [43]. И если раньше к суду за «оскорбление величия» привлекались большей частью магистраты, совершившие те или иные правонарушения, то теперь, в связи с обязательным для всех культом императора, закон об «оскорблении величия» был распространен и на частных лиц. Вскоре процессы такого рода вошли в обычную практику [44].

Не следует, однако, сводить конфликт между римской властью и ранней церковью к решительному отказу христиан участвовать в культе императора, а также от службы в армии и исполнения других гражданских обязанностей. Как раз в вопросе о культе императора Церковь шла на компромисс, о чем свидетельствуют раннехристианские апологеты [45]. Служили христиане и в армии (церковные источники упоминают о целых легионах, состоявших из христиан), присутствовали на официальных церемониях и празднествах, отправляли различные муниципальные должности, и делали много чего другого, чего, строго говоря, делать были не должны. И все же они вступали в явный конфликт с существующими обычаями, а также с государственной властью, защищавшей эти обычаи. Сутью этого конфликта было неприятие христианами официальной религии в целом, – отношение к традиционным богам как к бездушным идолам или, хуже того, как к вредоносным демонам, – а также неучастие в традиционном культе.

В 113 г., в Вифинии, Плиний Младший, действуя на основании Траянового указа о запрете коллегий (гетерий) [46], требовал от христиан прежде всего продемонстрировать свою лояльность – совершить воскурение ладана и возлияние вина изображению правящего императора. Но не менее того судью заботило возвращение «отступников» в лоно официальной религии, дабы «почти опустевшие уже храмы вновь начали посещаться; возобновились долго не совершавшиеся торжественные жертвоприношения» (Плиний. Письма, X, 96, 10). Для этого уличенные в «суеверии» должны были всенародно поклониться отеческим богам и совершить положенные в таких случаях обряды. Кроме того, в знак окончательного отказа от «суеверия» и «безбожия» христианам надлежало публично отречься от Христа. Отказывающиеся сделать это осуждались как государственные преступники и подлежали наказанию, вплоть до смертной казни. Плиний признается, что велел казнить наиболее стойких христиан, объяснив, что «упорство и непреклонное упрямство во всяком случае должно быть наказано» (Письма, X, 96, 3, 5-6) [47]. Любая власть, если она намерена внушать уважение к себе, не может мириться с демонстративным неповиновением. Именно за неповиновение Плиний и карал христиан, а не за то, что они являлись таковыми. В отношении самого христианства Плиний пребывал в нерешительности и спрашивал императора, следует ли наказывать за «имя», если нет налицо преступления? (там же, X, 96, 2). Впоследствии Иероним Стридонский ссылался на какой-то «древний закон», по которому христиане, представшие пред судом, не должны быть отпущены до тех пор, пока не отрекутся от своей веры (О знаменитых мужах, 42) [48]. Никакого специального распоряжения на этот счет не существовало, но в таком духе Церковь рассматривала ответ Плинию императора Траяна, в котором говорилось, что «разыскивать христиан не надо; если на них донесут и они будут уличены, их следует наказывать» (Плиний. Письма, X, 97, 2). Из этих слов был сделан вывод, что предосудительным объявлялось само по себе исповедание Христа. Некоторые историки считают, что письмо Траяна имело силу официального указа, распространявшегося на все римские провинции.

Обвиненный Домицианом в безбожии консуляр Флавий Клемент был приговорен к смерти, и совершенно закономерно христиане увидели в нем своего, хотя в действительности Флавий Клемент был одним из «предавшихся иудейским обрядам». Почти что выпиской из приговора Домициана выглядит замечание Тацита: «принимающие их (иудеев) обычаи ничто не усваивают так скоро, как презрение к богам, отреченье от родины, безразличие к родителям, детям и братьям» (История, V, 5, 2). Если переход в иудаизм, – в религию хоть и чужеземную и часто порицаемую, но все-таки терпимую как таковую за ее древность [49], – влек за собою столь крутые ответные меры, то что должно было постигнуть лиц, предавшихся «новому и вредному суеверию», нетерпимому самому по себе? Казалось бы, и общественное мнение, и существующие законы, и судебная практика не предполагали здесь никакой мягкости. И все же кажется, что временами римские власти были к христианам более снисходительны, чем к новообращенным иудаистам. По крайней мере христианам предоставлялась возможность реабилитироваться перед властью и обществом путем отречения от своего «пагубного суеверия», в то время как принявшим иудаизм рассчитывать на такие поблажки часто не приходилось. Особенно после двух напряженных войн, которые римляне вели с иудеями Палестины в 66-74 и 132-135 гг. и произошедшего между этими войнами всеобщего восстания иудеев Египта и Киренаики в 115-117 гг., когда была вырезана масса греков, а также римлян, проживавших в этих провинциях. В это время любой, предававшийся иудейским обрядам, рассматривался как предатель, перешедший на сторону врага. С ним могли расправиться и без суда. В эти же самые годы Плиний Младший в Вифинии отпустил на свободу большую часть арестованных им христиан после того, как они публично отреклись от Христа, а казнил только самых упорных и стойких «суеверов». Спустя столетие Септимий Север опять же грозил карами главным образом иудейским прозелитам, а новообращенных христиан добавил к ним столько поскольку. Тертуллиан уверяет, что Север вообще сквозь пальцы глядел на существование при его дворе приверженцев христианства, в том числе «многих патрициев и знатных дам» (К Скапуле, IV, 6). Но когда, согласно другому источнику, Северу донесли, что один из знатных римских юношей, приятель его сына, исповедует иудейскую религию, император велел его примерно высечь (Элий Спартиан. Каракалл, I, 6). Такой трезвомыслящий и практичный правитель, как Септимий Север, «муж искуснейший и ловкий в делах» (Сив 12:256), конечно же знал, чего следует бояться больше.