Матери - Теодора Димова

Йордан с Кераной и Лией жили в крохотной квартирке — комната, гостиная и кухня, комната была у Лии, а они с Кераной спали на диване, который раскладывали каждый вечер, единственным местом для работы была кухня, что было крайне, крайне неудобно, потому что там некуда поставить компьютер, в лучшем случае можно было принести туда пишущую машинку, но она так громко стучала и Керана не могла заснуть, поэтому Йордан все писал от руки, простой шариковой ручкой, неужели никто не догадается подарить мне гусиное перо, пытался он шутить, но ему было не до смеха, и только когда все было готово — все варианты текста, все исправления, все дополнения — только тогда он переводил текст в компьютер, который специально для этого переносили на кухню, но лишь на несколько дней.

Сейчас отец Лии продолжал ходить из кухни в гостиную и из гостиной в комнату, а Лия и Керана притихли на балконе и делали вид, что ничего не слышат, не знают, ни в чем не участвуют, два часа назад Йордану позвонили и сообщили, что с этого года учреждается большая литературная премия, что жюри выбрало его первым лауреатом этой премии, а звонили, чтобы сообщить об этом и спросить — не возражает ли он против получения премии.

А кто учредитель премии? невинно спросил Йордан.

«Интерфакс», ответил член жюри.

Последовало молчание.

Алло? спросил член жюри, ты меня слышишь, Йордан?

Да, я тебя слышу, ответил он.

И почему молчишь, спросил член жюри.

Потому что… ответил Йордан, но тот его перебил.

А кто еще мог бы дать такие деньги на литературу, глупый?

И сколько? спросил Йордан.

Двадцать тысяч евро, ответил член жюри.

На этот раз молчание было более долгим и более основательным.

Алло, снова заговорил член, что происходит, ты не рад?

Так говоришь — евро? глухо спросил Йордан.

Да, евро. Это сорок тысяч левов.

Сорок тысяч левов? Еще глуше повторил Йордан, словно он не знал курса евро.

Йордан, что происходит, ты в порядке? Керана где, рядом? алло! алло! кричал член жюри в трубку.

И чего хотят от меня?

Да ладно тебе, ничего не хотят, просто награждают тебя, протягивают руку помощи!

Значит, руку мне протягивают!

Кончай, нельзя быть таким мнительным! Ты пока переваривай эту новость, а я вечерком тебе позвоню за подтверждением, они собираются поднять большую шумиху в СМИ, а потому хотят быть уверенными, что ты возьмешь премию. А то вдруг тебе придет в голову что-нибудь эдакое, будешь изображать из себя нечто и публично откажешься, вот мы и звоним тебе заранее. Член жюри повесил трубку, а Йордан почувствовал, что у него онемели руки и ноги.

«Интерфакс» был самой крупной бандитской группировкой в стране, его боссы с прозвищами типа «Клюв», «Стрелец» или «Орел» расстреливали друг друга на перекрестках, их машины взрывались, офисы подвергались налетам, они похищали детей, запугивали любовниц, все как один ездили на мерседесах с затемненными стеклами, передвигались только в сопровождении телохранителей в черных очках с бычьими шеями, у всех были виллы на побережье в Калифорнии, острова в Эгейском море и солидные банковские счета в Швейцарии, у этих мошенников, разбогатевших на торговле наркотиками, живым товаром и оружием, была своя разветвленная сеть проституции по всей Европе, это были откровенные, неприкрытые агенты бывших сотрудников из Госбезопасности, которым партия щедро отрезала самые соблазнительные куски от общего пирога, и они нагло, примитивно демонстрировали эти жирные куски — так же, как нагло выставляли напоказ свои могучие шеи с золотыми цепями и короткие пальцы в перстнях. И эти люди собирались давать ему литературную премию! Да они и читать-то не умеют! В первый момент, повесив трубку, Йордан просто взорвался от хохота — заразительного, искреннего, настоящего. Керана и Лия подошли к нему, улыбаясь и глядя, как он буквально умирает со смеху, вертясь волчком и сгибаясь пополам, стояли, готовые присоединиться к этому веселью, связанному, очевидно, с какой-нибудь нелепицей из области литературных нравов или из университетской жизни, но явно это было смешнее, потому что он никак не мог, ну не мог остановиться, смех затихал лишь на минуту, и тогда нетерпение Кераны и Лии наконец-то узнать причину росло, но, увы, он снова вспоминал телефонный разговор, и смех снова уносил его на гребне своей гигантской волны. В конце концов он смог-таки им объяснить, что случилось. Лицо Кераны окаменело. Даже Лия, такая живая всегда и беспокойная, вдруг притихла. Наступило странное молчание. Он изумленно глядел на них. Успокойтесь, будем считать, что ничего не произошло. Почему вы молчите?

А что смешного ты видишь в этом? спросила Керана, но, в сущности, она не спрашивала, а выражала, и весьма категорично, свое нежелание выслушивать какой-либо ответ.

Как что? недоуменно спросил Иордан.

Я, по крайней мере, не вижу ничего смешного — только радостное, нарочито весело отозвалась Керана.

А что тут такого уж радостного? удивился Йордан.

Ну, столько денег… нерешительно произнесла Керана… столько денег… мы пошлем Лию в Школу современного танца в Париж! … сможем переделать чердак наверху в кабинет! Чтобы ты, как нормальный человек, мог там работать!

Над Лией вспыхнуло что-то, похожее на молнию. Каждое из этих неожиданно услышанных слов было волшебным — «современный», «Школа», «танцы», «Париж». Их сочетание — «ее пошлют учиться в Париж» — было ошеломляющим. У нее все внутри замерло. Она пошла к себе в комнату. Закрыла дверь. И начала танцевать — как всегда в самые грустные и самые радостные минуты, точнее, она пыталась перевести на язык танца трепет своего тела, помимо ее воли получалось что-то, чего она никогда до сих пор не видела, и она не знала, сможет ли повторить это когда-нибудь. Она дрожала и танцевала, трепетала и танцевала — листок под порывом ветра, ветер и танец пытались оторвать и унести ее куда-то, а она сопротивлялась, изгибаясь, извиваясь, ветер, танец и Париж перебрасывали ее между собой как мячик, вертели, играли ею, превращая то в серну, мчащуюся сквозь леса, то в облако с человеческим лицом, то в клубок змей или в разъяренного быка, то в течение реки, все было переполнено жизнью и восторгом, смыслом и танцем, который ждал ее, танцем, которому ее научат в Париже! с этого момента она вечно будет танцевать, даря людям радость — в этом ее предназначение, и оно должно было исполниться сейчас, потому что отца награждали такой огромной суммой!

Нет, ну правда! повторила Керана и как-то замедленно села на диван, который по ночам служил им постелью. Ну правда, так много денег…

Что?! вне себя закричал Павел, и Лию в ее комнате буквально парализовало, танец-трепетание сразу же прекратился. Никогда еще она не слышала, чтобы родители кричали. Ты считаешь, что я возьму их вонючие деньги? Ты полагаешь, я их приму? Ты это хочешь мне сказать — считаешь, что я приму эти деньги?

Лия рухнула на пол. Никто этого не услышал. Как та игрушка, на ниточках. Сейчас что-то там, внутри, оборвалось, и она стала всего лишь кучей, состоящей из отдельных частей Лии — ее головы, рук, ног, тела Лии, сваленных в беспорядке. Она не дышала.

И ты их не возьмешь? она услышала голос матери, потом тишина, ей казалось, что она больше не выдержит.

В самом деле не возьмешь? снова после паузы спросила Керана и, как бы уже смиряясь с неизбежным, опустила голову.

Йордан взглянул на нее, уже собираясь ответить, но вдруг, будто вспомнив что-то, замолчал.

Стало так тихо, что были слышны случайные разговоры внизу, на улице, кто-то накачивал колесо от машины, ребята играли в сокс, время от времени над геранью на балконе пролетал жук, женский голос с дальнего конца улицы все настойчивее звал ребенка домой обедать, Керана почти инстинктивно вышла на балкон, пространство их квартиры вдруг показалось ей слишком тесным, и снова начала поливать цветы в ящиках, хотя утром их уже поливала.

Нити снова натянулись и распрямили Лию, вывели ее из ее комнаты, провели через гостиную и оставили рядом с матерью, которая тупо, как сомнамбула, рассматривала цветы.

Йордан вышел на балкон, закурил и прислонился к дверной раме. Он внимательно смотрел на Керану, которая стояла вполоборота к нему, делая вид, что не замечает. Он посмотрел на Лию, ее тоненькое вытянутое вверх тело сейчас показалось ему еще более удлиненным, на ее волосы, забранные в хвостик. Лия не отрываясь смотрела на него.

Тебе решать, медленно произнес он, глядя прямо в глаза жены.

Что решать? испуганно переспросила Керана, а Лия поспешила ускользнуть, как кошка, с крохотного и без нее пространства балкона.

Тебе решать, брать или не брать мне эти деньги, кротко произнес Йордан.

Да? только и выговорила Керана, этого она никак не ожидала, подобная потрясающая ситуация ей и в голову не приходила. Она зарылась лицом в цветы, выискивая, нет ли там сгнивших цветов, сухих листьев, и нервно их обрывая, она никак не могла оценить всю выгодность ситуации, потому что, с одной стороны, она была идеальна, а с другой — катастрофична, он выбрал для себя абсолютно удобный способ уйти от решения, предоставив выбор ей, но, в конце концов, ведь награждали не ее, а его, речь шла о его имени и его, а не ее, деньгах, он не имел права, пришло вдруг ей в голову, не имел права перекладывать все это на нее, и только собралась ему это сказать, как вдруг новая внезапная мысль облила ее своим теплом, вряд ли когда-нибудь она услышит более откровенное объяснение в любви и доверии, муж дарил ей самую сокровенную часть себя, а она могла продать ее или сберечь навсегда, она держала его душу в своих руках, и это чувство ошеломило ее, заставив дрожать, как совсем недавно дрожала в своей комнате ее дочь, она ощущала душу мужа в себе, в своем теле, его душа тоже дрожала, слабая и напуганная сгущающейся вокруг нее катастрофой, его душа была слабой, перепуганной и переполненной любовью к ней и всему свету, полной ответственности, скорби и восторгов, она ждала казни или свободы. Господи, какая я идиотка! что я чуть не натворила! чуть не продала все за чечевичную похлебку, чуть не уничтожила все за эти паршивые евро, что меня спасло, кто мне помог, ангел в образе этого жука, который пролетел мимо и снял паутину, в которой мы запутались? благодарю тебя, Господи, благодарю, она повернулась к мужу, и из ее красивых глаз потекли слезы, а он все так же курил, смотрел на нее и знал, что она не предаст его, он был уверен в своей жене, знал, что она всегда будет рядом с ним и не предаст, она обняла его и прошептала: конечно же, ты откажешься от премии, и он сжал ее в своих руках так сильно, что она не могла дышать, он крепко прижал ее к себе, сначала я влюбился в твое имя, Керана, в эту первозданную силу твоего имени, а уже потом — в волнистый водопад твоих волос, в твое сильное и гибкое тело, но все же сначала — в твое имя, Керана, и лишь потом — в волосы, грудь, тело, когда я не могу больше писать, когда я не могу больше жить, я начинаю выводить на бумаге твое имя, Керана, писать Иордан, Керана, Лия, повторять их в уме, эту музыку наших имен, Керана, и не только имен, а вообще музыку между нами, Керана, и не только между нами, а музыку вообще, музыку слов, нежности, Керана, чувство Бога и просветления, ощущение, что он наблюдает за тобой, чудо нашей жизни, Керана, наших будней, столько Божьих голосов вокруг нас, Керана, а мы их не слышим, мы их не видим, мне больно, больно от всего, Керана, иногда у меня все болит, если бы тебя не стало, Керана, я бы исчез