Английский с Оскаром Уайльдом. Кентервильское привидение / Oscar Wilde. The Canterville Ghost - Оскар Уайльд

Then, as their beds were quite close to each other, to stand between them in the form of a green, icy-cold corpse, till they became paralyzed with fear, and finally, to throw off the winding-sheet, and crawl round the room, with white, bleached bones and one rolling eyeball, in the character of “Dumb Daniel, or the Suicide’s Skeleton,” a rôle in which he had on more than one occasion produced a great effect, and which he considered quite equal to his famous part of “Martin the Maniac, or the Masked Mystery.”

At half-past ten he heard the family going to bed (в половине одиннадцатого он услышал, что семья отправилась спать). For some time he was disturbed by wild shrieks of laughter from the twins (некоторое время его беспокоили дикие взрывы смеха /исходящие/ от близнецов; shriek – пронзительный крик, визг), who, with the light-hearted gaiety of schoolboys (которые, с беспечным весельем школьников; gaiety – веселье, веселость; gay – веселый, радостный; беззаботный), were evidently amusing themselves before they retired to rest (очевидно развлекались перед тем, как отправиться на отдых; to retire – уходить, удаляться; возвращаться на обычное место), but at a quarter-past eleven all was still (но без четверти одиннадцать все было тихо), and, as midnight sounded, he sallied forth (и когда /часы/ пробили полночь, он сделал вылазку; midnight – полночь; to sound – звучать, издавать звуки; to sally – внезапно выходить из укрытия и переходить в наступление; делать вылазку; forth – вперед, дальше). The owl beat against the window-panes (сова билась в оконные стекла; to beat), the raven croaked from the old yew-tree (ворон каркал с тисового дерева), and the wind wandered moaning round the house like a lost soul (и ветер дул, завывая, вокруг дома, как потерянная душа); but the Otis family slept unconscious of their doom (но семья Отисов спала, не осознавая своей судьбы; doom – судьба, рок), and high above the rain and storm (и заглушая звуки дождя и бури; high above smth. – высоко над чем-либо) he could hear the steady snoring of the Minister for the United States (до него доносилось: «он мог слышать» ровное похрапывание посла Соединенных Штатов).

At half-past ten he heard the family going to bed. For some time he was disturbed by wild shrieks of laughter from the twins, who, with the light-hearted gaiety of schoolboys, were evidently amusing themselves before they retired to rest, but at a quarter-past eleven all was still, and, as midnight sounded, he sallied forth. The owl beat against the window-panes, the raven croaked from the old yew-tree, and the wind wandered moaning round the house like a lost soul; but the Otis family slept unconscious of their doom, and high above the rain and storm he could hear the steady snoring of the Minister for the United States.

He stepped stealthily out of the wainscoting (он осторожно выступил из-за панели; stealthily – втихомолку, тайно, украдкой; to steal – красть; красться; stealth – кража; уловка), with an evil smile on his cruel, wrinkled mouth (со зловещей улыбкой на своем жестоком, морщинистом лице; mouth – рот; wrinkle – морщина; складка; to wrinkle – морщить), and the moon hid her face in a cloud (и луна спрятала свое лицо за тучей; to hide) as he stole past the great oriel window (в то время как он крался мимо большого балконного окна; to steal), where his own arms and those of his murdered wife were blazoned in azure and gold (где его собственный герб и герб его убитой жены были изображены лазурью и золотом; blazon – геральдический герб). On and on he glided, like an evil shadow (он скользил все дальше и дальше, как зловещая тень), the very darkness seeming to loathe him (и казалось, сама темнота ненавидела его), as he passed (в то время как он проходил мимо). Once he thought he heard something call (в какое-то мгновенье он услышал чей-то зов), and stopped (остановился); but it was only the baying of a dog from the Red Farm (но это был всего лишь лай собаки с Красной Фермы), and he went on (и он шел дальше), muttering strange sixteenth-century curses (бормоча странные проклятья ХVI века), and ever and anon brandishing the rusty dagger in the midnight air (и время от времени размахивая ржавым кинжалом в полуночном воздухе; ever and anon – уст. время от времени: «всегда и сейчас»).

He stepped stealthily out of the wainscoting, with an evil smile on his cruel, wrinkled mouth, and the moon hid her face in a cloud as he stole past the great oriel window, where his own arms and those of his murdered wife were blazoned in azure and gold. On and on he glided, like an evil shadow, the very darkness seeming to loathe him as he passed. Once he thought he heard something call, and stopped; but it was only the baying of a dog from the Red Farm, and he went on, muttering strange sixteenth-century curses, and ever and anon brandishing the rusty dagger in the midnight air.

Finally he reached the corner of the passage (наконец он достиг конца коридора), that led to luckless Washington’s room (который вел к комнате несчастного Вашингтона; to lead). For a moment he paused there (на некоторое мгновение он остановился там), the wind blowing his long grey locks about his head (/и/ ветер развевал его длинные седые локоны вокруг его головы), and twisting into grotesque and fantastic folds the nameless horror of the dead man’s shroud (и завертывал фантастическими складками /способный вызвать/ неописуемый ужас саван мертвеца). Then the clock struck the quarter (затем часы пробили четверть часа), and he felt the time was come (и он почувствовал, что время пришло). He chuckled to himself (он самодовольно хихикнул; to himself – «сам себе»), and turned the corner (и завернул за угол); but no sooner had he done so (но не успел он сделать это; no sooner – не раньше) than, with a piteous wail of terror (как, с жалким воем ужаса; pity – жалость), he fell back (он отшатнулся; to fall back – отступать), and hid his blanched face in his long, bony hands (и закрыл свое бледное лицо своими длинными, костлявыми руками; to hide – прятать).

Finally he reached the corner of the passage that led to luckless Washington’s room. For a moment he paused there, the wind blowing his long grey locks about his head, and twisting into grotesque and fantastic folds the nameless horror of the dead man’s shroud. Then the clock struck the quarter, and he felt the time was come. He chuckled to himself, and turned the corner; but no sooner had he done so than, with a piteous wail of terror, he fell back, and hid his blanched face in his long, bony hands.

Right in front of him was standing a horrible spectre (прямо перед ним стояло ужасное привидение), motionless as a carven image (неподвижное, как изваяние; carven – высеченный из мрамора; to carve – резать, вырезать /по дереву или кости/; гравировать; высекать /из камня/; image – образ, изображение; статуя, идол), and monstrous as a madman’s dream (и кошмарное, как сон сумасшедшего; monstrous – чудовищный; уродливый, безобразный)! Its head was bald and burnished (его голова была лысой и блестящей; to burnish – шлифовать, полировать); its face round, and fat, and white (его лицо было круглым, толстым и бледным); and hideous laughter seemed to have writhed its features into an eternal grin (и казалось, жуткая улыбка искажала его черты в вечной ухмылке). From the eyes streamed rays of scarlet light (из его глаз лились лучи алого света), the mouth was a wide well of fire (изо рта он изрыгал пламя: «рот был широким колодцем огня»), and a hideous garment, like to his own (и жуткое одеяние, подобное его собственному), swathed with its silent snows the Titan form (обвивало белоснежным саваном фигуру Титана; silent – безмолвный; snow – снег). On its breast was a placard with strange writing in antique characters (на его груди был плакат со странной надписью старинными буквами), some scroll of shame it seemed (оно казалось свитком позора; scroll – свиток; послание), some record of wild sins (хроникой диких грехов), some awful calendar of crime (каким-то ужасным списком преступлений), and, with its right hand (и своей правой рукой), it bore aloft a falchion of gleaming steel (он поднимал искривленный меч из блестящей стали; to bear – нести; to gleam – светиться; мерцать).

“its head was bald and burnished”

Right in front of him was standing a horrible spectre, motionless as a carven image, and monstrous as a madman’s dream! Its head was bald and burnished; its face round, and fat, and white; and hideous laughter seemed to have writhed its features into an eternal grin. From the eyes streamed rays of scarlet light, the mouth was a wide well of fire, and a hideous garment, like to his own, swathed with its silent snows the Titan form. On its breast was a placard with strange writing in antique characters, some scroll of shame it seemed, some record of wild sins, some awful calendar of crime, and, with its right hand, it bore aloft a falchion of gleaming steel.

Never having seen a ghost before (никогда раньше не видевший призрака), he naturally was terribly frightened (он, естественно, был ужасно напуган), and, after a second hasty glance at the awful phantom (и, после второго, торопливого взгляда в сторону ужасного фантома), he fled back to his room (он убежал назад в свою комнату; to flee), tripping up in his long winding-sheet as he sped down the corridor (наступая на свой длинный саван и падая, в то время как он мчался вниз по коридору; to trip – спотыкаться, падать; to speed – двигаться поспешно; мчаться), and finally dropping the rusty dagger into the Minister’s jack-boots (и, наконец, уронил ржавый кинжал в сапог посла; jack-boots – военные жесткие сапоги выше колен), where it was found in the morning by the butler (где он был найден утром дворецким). Once in the privacy of his own apartment (оказавшись наконец в уединении своей собственной комнаты), he flung himself down on a small pallet-bed (он упал на маленький соломенный тюфяк; to fling oneself – броситься; to fling – бросать, швырять), and hid his face under the clothes (и спрятал лицо под одеждой). After a time, however (однако через некоторое время), the brave old Cantervill spirit asserted itself (храбрый дух старого Кентервиля вновь заявил о себе), and he determined to go and speak to the other ghost (и он решил пойти и поговорить с другим призраком), as soon as it was daylight (как только появится дневной свет).