Черный трибунал - Виктор Доценко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да ты что, Кузьминишна! Хто ж из-за кварте-ры-то человека жизни лишит? Это каким же извергом надо быть!
— Ну, не знаю, што да как… Знаю, что Никитишна врать не станет. В обчим, не вернуть Кристинку-то. Был человек — и нет человека…
Затащив Кобру на заднее сиденье, Савелий на всякий случай связал еще и шнурки его ботинок между собой. Затем снял с себя ремень, сделал из него петлю и накинул на шею Кобре, а конец закрепил к ручке дверцы: если Кобра очнется и попытается освободиться, то петля затянется еще туже. И только после этого, усевшись за руль, Савелий достал мобильник и быстро набрал номер Богомолова.
— Константин Иванович, я… взял… Кобру! — прерывистым голосом выдавил он, услыхав голос генерала.
— Что с тобой, Савелий? — встревожился тот.
— Я… ранен…
— Где ты?
— В машине… адрес… Куста… — Договорить он не успел, потому что потерял сознание.
Его голова уткнулась в руль, но мобильник остался в руке включенным…
— Савелий! — выкрикнул Богомолов, но трубка молчала, хотя в ней и слышались какие-то звуки.
Понимая, что с Бешеным неладно: хорошо еще, если он только потерял сознание, а если и того хуже? — генерал быстро связался со своими спецами, вызвал их к себе со сканером. Не прошло и десяти минут, а генерал вместе с несколькими сотрудниками и «скорой помощью» уже мчались к Кустанаевской улице.
Пеленгаторы не ошиблись: машина Савелия стояла в том самом месте, которое они и засекли…
— А знаешь, крестник, — сказал Богомолов, когда навестил Савелия в окружном военном госпитале на следующий день, — профессор, делавший тебе операцию, сказал, что ты родился в рубашке…
— В ночной? — чуть слышно прошептал Савелий.
— Надо же, он еще шутит! — изумился генерал. — Между прочим, шутник мой дорогой, нож этой сволочи задел твое правое предсердие, и если бы лезвие не сломалось, перекрыв кровотечение, ты бы был сейчас на том свете!
— Все там будем… рано или… поздно… — сразу погрустнев, сказал Савелий, вспоминая свой визит к Кристине и их неожиданную бурную молодую страсть.
Вспомнил голубой пеньюарчик, запах духов «Шанель», ее бесстыжие ласки… Неужели старушки не врали и Кристину действительно кто-то зарезал? Ох, сейчас нельзя обо всем этом думать — и так голова раскалывается. Да и кем она была для него? Так, случайная знакомая, которой он вдруг понравился. Не объяснялся же он ей в любви, в конце-то концов, — у него есть настоящая любимая, которая, правда, так далеко сейчас.
«Ладно, со временем разберусь, — подумал он. — Я же совсем ничего об этой Мышке не знаю. Жалко, все равно жалко, если ее больше нет на свете».
И опять сказал вслух:
— Все там будем… рано или поздно…
— Лучше поздно! — подытожил генерал. — А ты помолчал бы лучше, дружочек: профессор сказал, что тебе нельзя сейчас много разговаривать… И вообще, сказал, чтобы к тебе никого не пускали.
— А вы?
— Я — генерал! — Богомолов хитро усмехнулся. — А за дверью Воронов стоит…
— Так что же вы… — встрепенулся Савелий и тут же сморщился от боли.
— Да лежи ты спокойно, неугомонный! — недовольно прикрикнул генерал. — Увидишь своего братца! Ты лучше скажи: куда хочешь отправиться на отдых? Наше руководство решило: за поимку столь опасного преступника оплатить целый месяц твоего отдыха в любой точке земного шара, — торжественно произнес он, затем хитро подмигнул и добавил:
— На двоих…
— В таком случае остров Кипр…
— Вот и хорошо: там мне тоже нравится! — согласно кивнул Богомолов. — Как только профессор разрешит, звони своей Веронике Остроумовой и дуйте отдыхать! Она где сейчас, в Америке?
— Сегодня прилетает… из Англии! Если позвонит, не говорите… что я… ранен, хорошо?
— Договорились! Ладно, пойду, пожалуй, а то мне Воронов всю печенку проест! Выздоравливай, крестник!
— Мухтар постарается…
Глава вторая
Кипрское вино
Месяц любви… Много это или мало? Для кого как… Иной пресыщенный красотками-фотомоделями «новый русский», наверное, ухмыльнулся бы, услышав такой вопрос. Зачем посвящать целый месяц своего драгоценного времени одной женщине, когда можно за эти же тридцать дней осчастливить своим вниманием двух, трех, а то и больше длинноногих девиц, столь падких на вечнозеленые американские банкноты.
И все-таки секс — это одно, а любовь — что-то совсем другое. Это когда тебя переполняет счастье при виде любимого человека, когда ты не только не устаешь от разговоров с ним, но и готов бесконечно длить эти беседы, когда обычная постель словно по волшебству превращается в усыпанное лепестками роз любовное ложе, когда, в конце концов, ты не можешь насытиться ласками и прекрасным телом любимого человека. Да, если ты по-настоящему влюблен, тогда и месяц любви пролетит незаметно.
Обычно сдержанный и напряженный, Савелий с трудом уговорил себя расслабиться после истории с Коброй и Кристиной. Он уже знал, что девушку на самом деле убили и что делом занимается один его знакомый, очень серьезный следователь. Он сообщил Савелию, что убийц ищут и что в деле замешана одна крупная риэлторская контора. Короче, следствие ведется, ну а Говоркову все сообщат, когда он вернется из отпуска. Так что пусть он летит в жаркие страны и спокойно себе отдыхает…
«Отдыхать так отдыхать, — решил он, — и к тому же у Вероники как раз окно между ее выставками и учебой. Когда нам еще выпадет возможность побыть целый месяц вдвоем?»
Савелий улыбнулся и с глубокой нежностью посмотрел на девушку, которая спала рядом с ним в кресле авиалайнера. Ровно и монотонно гудели моторы.
Иссиня-черные волосы Вероники красиво рассыпались по обивке кресла. Даже во сне она была прекрасна. Савелий заботливо задернул шторку иллюминатора, чтобы на лицо любимой не падал солнечный свет, и стал вспоминать ее рассказ о выставке в престижнейшей лондонской галерее Хейуарда.
Теперь, как понял Савелий, Вероника рисовала какие-то геометрические фигуры в стиле оп-арт, и самое интересное — ее работы произвели в Англии настоящий фурор. У нее сразу же купили пять картин по три тысячи фунтов за каждую. Несомненно, Вероника добилась успеха в своем деле. Кстати, она очень помогла своим родителям деньгами и рассказывала, что ее мать даже заплакала от счастья и гордости за свою дочь.
«Приятно, — думал Савелий, — когда твоя девушка не только красива, но еще добра, умна и талантлива».
Конечно, в жизни Савелия были очень разные женщины и все они были по-своему замечательны. Но сейчас он, кажется, действительно не на шутку влюбился. Ему было очень приятно наблюдать, как внимательно слушает Вероника каждое его слово, какими по-детски восторженными глазами смотрит на него, как ласково называет его Савушкой. Да, они не просто нравились друг другу. Кажется, это была любовь, возможно, самая большая в жизни бойца-одиночки Савелия Говоркова…
Прилетев в Айа-Напу, Савелий и Вероника получили свой багаж и вскоре уже переступали порог четырехзвездочной гостиницы «Адаме Бич». Над Кипром вставала огромная луна.
— Ну как, нравится? — спросил Савелий, бегло осмотрев скорее по привычке, чем по необходимости, просторный гостиничный номер.
Включил торшер.
— Савушка, милый, да мне бы и в шалаше с тобой было хорошо. А тут просто здорово. Пойду приму душ с дороги. — Вероника поцеловала Савелия в губы, одарив его при этом призывным взглядом вдруг потемневших от желания глаз, и, рассмеявшись, упорхнула в ванную.
Савелий достал из сумки купленную в аэропорту бутылку красного кипрского вина, открыл и разлил вино по бокалам, прислушиваясь к плеску воды. И только он сделал первый глоток. Вероника позвала его голосом, в котором угадывалась дрожь волнения:
— Савушка… Иди сюда ко мне. Чего же ты ждешь?
Савелий распахнул дверь и увидел свою красавицу во всем великолепии ее наготы: идеальной формы груди, безукоризненно стройное тело, темный треугольник волос внизу живота, а главное — эти зовущие, горящие страстью, сумасшедшие глаза.
— Ну, иди же ко мне… Савушка, любимый… — тихо проговорила девушка и неожиданно стыдливо потупилась.
У Савелия закружилась голова, в висках застучало, он шагнул к Веронике под теплые струи воды и обнял ее. Опустился перед ней на колени и медленно, отводя своими сильными руками ее слабые руки, стал целовать ее бедра, живот.
Вероника застонала от наслаждения. Ее била мелкая дрожь. Савелий поднялся и стал целовать ее груди, слегка покусывая напрягшиеся острые соски. Наконец их губы слились в поцелуе. Вероника, сдаваясь его мощному напору, повернулась к Савелию спиной.
Он принялся целовать ее розовые ушки, жадно гладя ее груди и живот.
Потом вдруг подхватил ее на руки и осторожно, боясь уронить драгоценную ношу, понес девушку в комнату, где в мягком полумраке их ждали белеющие простыни огромной двуспальной кровати. Савелий хотел погасить свет, потянулся было к торшеру, но Вероника слабо запротестовала:
