Невольники чести - Александр Кердан

Не в силах более смотреть на пытку, Кирилл выбежал вон из горницы, забрался в чулан и расплакался. Никому из домашних не рассказав об увиденном, с той поры он стал еще замкнутее. Дичился повзрослевших и думающих только о замужестве сестер. Оживал лишь, когда возвращались из дальних поездок братья. Побывальщинам их не было конца. От братьев и узнал Кирилл о безводных калмыцких степях, о караванах звенящих колокольчиками надменных верблюдов, о диковинных городах, возникающих в пустыне, словно миражи, со стройных башен которых — минаретов — возносят хвалу своему богу — Аллаху тамошние священники — муллы. Иван и Алексей рассказывали меньшому о морях, за которыми лежат не знающие холодов страны, в которых живут люди, чья кожа черна, будто печная сажа…

А потом у Кирилла появились книги. Братья научили его грамоте. И с этого момента жизнь Хлебникова приобрела новый смысл. Поначалу обрадовавшись успехам Кирилла в науке, подивившись тому, с каким азартом младший брат набросился на чтиво, проглатывая книги без разбору, старшие потом забеспокоились: не повредила бы эта грамота Кириллу. Теперь его из дома ни за что не выманишь. Просиживает в своей горенке до полуночи, склонившись над чтением. То, что свечей на него не напасешься, это полбеды. Беда — отрок ведь уже. Другие в его-то лета на гулянку торопятся, на девок заглядываются. А этот — бука букой! Уж не хворый ли, не сглаженный? Вроде и в детстве не роняли… Однако и полено одно от другого хоть сучком, да отличается. А люди тем более. Всяк своим умом живет. Ничего, переглядывались братья, жизнь свое возьмет, вразумит, научит быть как все…

Только жизнь, которую Кирилл узнавал из прочитанных книг, была не такой скучной, обыденной. Она манила его к себе неудержимо, как влечет за собою вдаль тающий в синей выси косяк журавлей, как зовет вослед своей темно-зеленой волне Сылва. Тесный кафтан привычного кунгурского быта мешал вдохнуть эту новую жизнь полной грудью, не позволял увидеть, что там, за окоемом.

Все чаще стала приходить в голову мысль отправиться в те края, о которых столько слышал и читал.

А тут и случай представился.

В декабре 1800 года проезжавший через Кунгур комиссионер Российско-Американской компании Горновский остановился на ночлег в доме Хлебниковых. После чаепития Кирилл, отбросив природную застенчивость, засыпал гостя вопросами о компании, о Новом Свете. И вскоре, выхлопотав при помощи Горновского себе подорожную, наспех простившись с запричитавшими сестрами (даже Ольга не выдержала — прослезилась), Кирилл солнечным морозным утром выехал из родного города по Сибирскому тракту, который должен был привести его на край света.

…Путь до Охотска был многотруден и занял более полугода. Несмотря на подорожную, дававшую Хлебникову право на трех лошадей и проводника, двигались неспешно, вместе с компанейским обозом. Так оно и спокойнее: в лесах вдоль дорог немало разбойных людишек, да и зверья всякого хватает. Тягомотная дорога хотя и утомляла, зато давала возможность поговорить, узнать получше новые места, расспросить Горновского о предстоящей службе.

И еще — эта дорога подарила Кириллу настоящего друга — Абросима Плотникова, которого по случаю спас Хлебников из трясины.

Почти три месяца шли они вместе по летнику от Иркутска до Охотска, через топи, леса, горы, ведя под уздцы лошадей с компанейской поклажей в берестяных коробах — тунтаях, изнывая от оводов и мошкары. По вечерам, у костра, под веселое потрескивание валежника говорили о будущем, об Америке. Какая она?

Обстоятельства разлучили их в Охотске. Берег отдаленный, к которому так торопился Кирилл, отодвинулся от него на неопределенный срок, стал казаться почти недосягаемым.

Правитель Охотской конторы Российско-Американской компании, дальний родственник ее основателя, Семен Шелехов, выведав от Горновского, что Хлебников смышлен и в грамоте силен, назначил его приказчиком в Гижигинскую губу.

Целый год на оленях и собаках объезжал Кирилл занесенные по самые купола юрты эвенов и коряков, выкупая у них по указанию Горновского ценную рухлядь и моржовый клык. Не единожды замерзал он в метельной тундре, проваливался под лед полярных рек, простужался и тяжело болел. Но молодость одолевала хвори, и Кирилл снова отправлялся в путь.

Много диковинного открыл ему этот дикий, неприветливый на первый взгляд край. Путешествуя по тундре, видел Хлебников, как мечутся по снежной пустыне многотысячные стада оленей, рога которых напоминали кустарник, заиндевелый от жестокого мороза. Наблюдал он и медвежьи семьи, по нескольку десятков вдруг. Правда, медведи были тут кроткие: убегали прочь от одного нечаянного крика. Хотя встретиться с таким один на один — не приведи господи!

Многое довелось испытать Кириллу, и все же судьба хранила его. Для чего? Может быть, для дороги. Ведь и сама она, уводящая вдаль, бесконечная, сделалась за это время судьбой Хлебникова, вбирая в себя без остатка его вчерашний, нынешний и завтрашний день. И если бы внезапно кто-нибудь спросил его о том, что есть счастье, Кирилл, не задумываясь, ответил бы: дорога. По крайней мере, так казалось ему до нынешнего утра, пока лучи солнца не высветили перед ним, поднимающимся по скрипучему настилу Охотского порта, необыкновенную девушку с книгой в руках.

Застывший, подобно каменному идолу в кайсацкой степи, Кирилл мог бы простоять вечность, если бы его не окликнул помощник капитана галиота мичман Штейнгель:

— Когда закончим погрузку, Кирилла Тимофеевич? — Хлебников отплывал на «Константине» суперкарго и отвечал за находившиеся на причале грузы компании.

— До полуночи, сударь, должны управиться, — поклонившись мичману, ответил приказчик, и поскольку знакомство их с помощником капитана было давним, да и отношения здесь, на краю матерой земли, освобождали людей разных сословий от излишней чопорности, рискнул негромко спросить:

— Не изволите знать, господин мичман, кто сия дама на причале?

— Как, вы ничего не слышали? — Штейнгель, по годам ровесник Хлебникова, резво наклонился к его уху и горячим шепотом выдохнул новость, которая еще четверть часа назад потрясла самого мичмана:

— Это же их превосходительство Елизавета Яковлевна Кошелева — супруга нового камчатского губернатора. Они-с только что прибыли из Якутска и отправляются в Нижне-Камчатск с нами, на «Константине»… Ах, что за женщина! Чудо, как хороша…

— Точно так, чудо… — почему-то не узнав своего голоса, согласился Кирилл.

С той поры, когда породнившийся с Византией великий московский князь Иван III соединил греческого двуглавого орла с иконой святого Георгия Победоносца на своем стяге, две головы государственного герба России должны были напоминать миру об исторической необходимости для россиян зорко поглядывать и на запад, и на восток.