Третья молодость - Иоанна Хмелевская

Дал себя знать ревматизм, заработанный в Дании. Я надеялась, что покончила с ним раз и навсегда в Болгарии, однако номер не прошел. А ведь я продержалась два месяца на воде! Понять-то я поняла, в чем дело, но от этого не легче. Мы переплыли с острова на материк. Стиснув зубы, я сидела за рулем и ждала, пока Марек запихает вещи в машину, а он работал размеренно и методично. Я-то побросала бы как попало... Наконец мы двинулись к Варшаве, и по мере удаления от воды здоровье мое начало быстро восстанавливаться. С каждым километром мне становилось лучше. Домой я добралась почти без всяких признаков хворобы.

А потом снова пережила тяжелые минуты – доконал меня хлеб.

Я вознамерилась привезти Алиции кое-какие мелочи, явно доставившие бы ей удовольствие, среди прочего числился хлеб. Обычная свежая буханка. Хлебные изделия в Дании в те годы изготовлялись в виде булок консистенции ваты и черного хлеба в ломтиках из муки крупного помола. Все соотечественники, не только Алиция, мечтали о нашем обычном хлебе. Я сдуру поделилась своими планами с Мареком.

Он во что бы то ни стало решил мой план реализовать. Тропическая жара разразилась заново, гроза прошла только на Мазурах, Варшаве не досталось ни капли дождя, погода стояла прямо-таки убийственная. Я сделала все покупки за один день, а вот свежего хлеба нигде не оказалось. Поехала в универсам – нет, на Польной – нет, хлебозавод на Раплавецкой – шиш. Марек путешествовал со мной. Я уразумела – к вечеру свежего хлеба нигде не найти, но он настаивал и гнал меня дальше и дальше. Где-то нам сообщили: свежий хлеб, возможно, есть при пекарне в Виланове. Я уже ничего не хотела – сил моих нет, хватит с меня, отказываюсь. Алиция вовсе не просила хлеба, идея моя, можно и успокоиться. Накануне я успела получить завизированный паспорт, купила билет на поезд, взяла деньги из банка и разрешение на вывоз, договорилась в мастерской – пока меня не будет, подремонтируют машину, не помню что еще, но много чего успела. Все время за рулем, все в спешке – короче, лошадь и та бы давно с копыт долой. Поезд в восемнадцать тридцать, а я еще вещи не укладывала. В полубессознательном состоянии я мечтала вернуться домой, вымыться, отдохнуть от жары. Но меня жестоко заклеймили – неужели я сдаюсь?! Надо бороться до конца! Черт побери, помчалась я в треклятый Виланов, подстегиваемая лютой ненавистью ко всем хлебобулочным изделиям.

В Виланове хлеб был. Свежий, еще теплый. Марек упаковал мой чемодан – у него это здорово получалось, – втиснув туда мою пишущую машинку. В результате на перроне у чемодана отлетела ручка: он не был рассчитан на тридцать кило содержимого. По пути на вокзал я оставила «горбунка» в мастерской, дальше мы ехали на такси. В результате борьбы за хлеб и неладов Марека со временем в вагон я села, когда поезд тронулся. Марек соскочил на ходу.

* * *

К поездке в Данию меня подтолкнули весьма печальные обстоятельства; пишу об этом неохотно, но факт есть факт. Торкиль уже с прошлой осени был тяжело болен: какой-то неслыханно редкий недуг – недостаток тромбоцитов с дополнительными осложнениями. Врач среднего возраста сознался, что сталкивается с таким заболеванием всего второй раз в жизни. Состояние Алиции тоже было неважным; нам с Зосей оставалось лишь сочувствовать ей. Весной я решила ехать. Легальные деньги имела, в приглашении не нуждалась, но пока я оформляла паспорт, Торкиль умер. Все осложнилось.

Алиция не желала никого видеть, по телефону говорила так, что мы с Зосей просто испугались. Никогда в жизни у нее не было мыслей о самоубийстве, однако сейчас совершенно очевидно Алиция была не в себе. Мы решили: пустить все на самотек нельзя, даже вопреки ее желанию одна из нас должна поехать. Зося не могла, я – да. В результате подложила Алиции свинью. Даю слово – не из дурацкого упрямства. Мы просто боялись за нее и глубоко переживали.

Алиция скандалила не столько потому, что я приехала, сколько по той причине, что мы с Зосей сочли ее кретинкой, которая сама не знает, чего хочет. Я покаянно объяснила, какое впечатление она произвела при разговоре по телефону. Не помогло: в бестактной навязчивости она упрекала меня еще многие годы. Возможно, однако, ярость хотя бы немного переключила ее измученную психику на меня, а потому я покорно согласилась, чтоб меня облаяли за двоих.

Из вежливости Алиция снисходительно отнеслась к хлебу, хотя после путешествия в вагоне он утратил свою изначальную свежесть. Я жила в мастерской, не помню, в самом ли деле спала в катафалке...

Минуту, дайте сообразить – у меня все перепуталось. Возможно, в мастерской я только работала – там на маленьком столике я поставила машинку, а спала в дальней комнате за гостиной.

У Алиции уже жила Стася. Та самая, что раньше нянчила Яся у Иоанны-Аниты, а позже из-за разногласий в семье оставила Видовр и переехала в Биркерод. Здесь-то и зародилось «Все красное».

С книгой можно сверяться, однако предупреждаю, что в ней много чего намешано. Алиция заранее яростно обрушилась на меня:

– Слушай, отстань, а? На мне свет сошелся клином, что ли? Отвали, холера, и перестань про меня писать!

Я неуверенно обещала попробовать. Увы, именно тогда как-то вечером я возвращалась домой со станции... Уже стемнело, а я шла вдоль живых изгородей, невысоких заборов, холмиков, вылизанных газончиков, и на одном таком газончике перед чьим-то домом горела лампа. Низенькая, красная, абажур с темным верхом, лампа отбрасывала небольшой круг пурпурного света...

И я вдруг увидела ноги сидящих вокруг лампы людей, лица и туловища которых тонули в темноте. Фантазия подсказывала: одного в этой темени должны убить. Не успела я добраться до Алиции – а до нее оставалось всего три участка, – и содержание книги было готово.

Напуганная собственной фантазией, я робко принялась умолять Алицию разрешить еще разок воспользоваться ее особой. Сперва она решительно отказалась, потом в конце концов согласилась, но с оговорками: все изменить, действие перенести куда-нибудь подальше, чтобы она была как бы и не она, ну и Биркерод тоже. Я пообещала сделать, что можно.

По выходе книги она позвонила и вцепилась в меня всеми когтями. Концы с концами не сходятся, все перепугано, видать, я совсем сдурела, ведь все было не так!..

– Да ты же сама требовала, чтобы я все изменила! – напомнила я, стеная.

– Я требовала? – удивилась Алиция. – Чушь собачья! Не надо было слушаться!

И вот, благодаря всяким вынужденным ухищрениям, теперь уже никому не разобраться, что я выдумала, а что случилось на самом деле. Одно могу утверждать наверное: когда-то я оказалась у Алиции вместе с Зосей и Павлом, действительно наткнулась на Эльжбету, действительно был там Эдик, которого на самом деле звали Зенек и который приезжал совсем в другой раз, действительно в саду лежали кучи земли – рыли котлован под фундамент для ателье, и действительно мы с Павлом ездили в Тиволи на рулетку и использовали весьма оригинальный метод игры – выжидание. Случилось все это отнюдь не одновременно. Наверняка я надергала фактов, прилично отстоящих друг от друга во времени. А вот чего вообще не было, так это лампы. Алиция в ужасе заявила – упаси Бог ее от такого подарка.

С героями я все согласовала. Алиция вообще через некоторое время втянулась в тему, а под конец, и вовсе вошла во вкус и сама подкидывала мне жертвы.

– Знаешь, тут еще одни собираются ко мне приехать, – задумчиво говорила она. – А на фиг они мне? Отравим или застрелим?..

Правда, кое-кого она запретила трогать.

– А вот Ханю со Збышеком оставь в покое. Еще разнервничаются. Збышек– сердечник...

Я оставила их в покое. Ханя и Збышек, жившие в Варшаве, обиделись – как это ими пренебрегли и вообще даже не упомянули? Я жалела об упущенной возможности, потому как очень уж они вписывались в ситуацию.

Категорически запротестовала Стася: не соглашалась выступить в книге ни за какие коврижки. Пришлось уступить. В общем наделала она мне лишних хлопот. Ростом она идеально подходила к взрывающемуся шкафчику, а уж отказаться от шкафчика я никак не могла. Пришлось искать другую жертву, в результате я использовала Бобуся, который в жизни был весьма красивый мужик нормального роста. Сохранила я ему лишь мерзкий характер. С ним, ясное дело, я ничего не согласовывала. Мы с Алицией надеялись, что он не узнает себя. Увы, похоже, он понял, что речь шла о нем. Вот ведь какая самокритичность!..

Белая Глиста тоже подлинная (а почему бы нет?), только жила в Варшаве, Бобуся она вообще не знала и никогда в глаза не видела, зато напаскудила кое в чем другой Алиции, жене Витека, убийцы в «Подозреваются все». Витекова Алиция специально меня просила подстроить этой заразе какую-нибудь пакость. Господин Мульдгорд изъяснялся языком, изобретательно составленным из смачных словечек, которые мне поставляли со всех сторон. Просто невозможно передать, например, разговор между Торкилем и Генрихом Иоанны-Аниты, когда они старались подыскать по-польски слово «овца»...