Вспышка пламени - Нэнси Дэнхем

Как ни стыдно было признаться в этом, ее мучила зависть. Дженни была так лучезарно счастлива, так страстно влюблена в своего избранника, так уверена в его ответном чувстве… Ее хорошенькое личико сияло от восторга, золотисто-карие глаза светились, щеки пылали юным, горячим румянцем, а пухлые, еще совсем детские губы улыбались. Только одно огорчало девушку: ее пышные белокурые волосы были слишком коротки для свадебной прически и упорно не желали расти быстрее, чтобы достичь нужной длины к моменту торжественной церемонии.

К середине дня они успели обсудить все и даже прикинуть затраты. Тина как раз подсчитывала стоимость свадебного платья, когда тишину полуподвальной мастерской внезапно прорезал громкий, настойчивый звонок в дверь.

– Может, ты откроешь, Дженни? – с отсутствующим видом попросила она.

Дженни вскочила и пулей взлетела по лестнице. Тина вернулась к своим подсчетам. Она только подумала, что, должно быть, это Брайан возвратился с футбола. Поглощенная вычислениями, она ни на что не обращала внимания, пока ее не отвлек голос младшей сестры.

– Проходите сюда, пожалуйста.

Она подняла голову от расчетов.

За Дженни спускался кто-то незнакомый. Тина заметила мужские ботинки, серые брюки. Да, без сомнения, это был не Брайан. Темно-серый костюм, на согнутой правой руке – огромный букет весенних цветов, пышная, кудрявая шевелюра. Волосы черные, спадают на воротник, знакомое лицо…

У Тины екнуло сердце. Вот уж его она точно не ожидала и не желала сегодня видеть. Их глаза встретились. В его взгляде были тоска ожидания, безумная надежда на невозможное, страстная мольба о пощаде, о прощении…

Оцепенев, Тина уставилась в одну точку, не в состоянии пошевелиться.

Дьюк Торп снова вошел в ее жизнь.

6

– Это мистер Торп, Тина. Дьюк Торп, – объявила Дженни.

Ее голос прерывался от восхищения. Она явно наслаждалась ошеломленностью Тины, полагая, что вся причина в неожиданности этого визита знаменитости. Она ожидала взрыва восторга у старшей сестры. Но напрасно.

Тина сухо произнесла:

– Благодарю тебя, Дженни.

Боже мой, какой дорогой ценой далось ей это равнодушие! Равнодушие, когда все внутри нее сжималось от боли и отчаяния, от нелепой надежды и дикого страха.

Ей больше нельзя обманываться: надеяться не на что. Дьюк Торп вчера сам все разрушил. Зачем он пришел? На что надеется? Чего хочет от нее?

Глазами Тина поискала Дженни, но сестра незаметно для нее ускользнула из мастерской, видимо, чувствуя, что она здесь лишняя. Дьюк шагнул к ней, не улыбаясь, не отрывая взгляда от ее лица. Он молчал. Да и что он мог сейчас сказать? Все слова прозвучали бы одинаково фальшиво и неискренне. В его глазах была лишь сумасшедшая решимость добиться своего – добиться во что бы то ни стало, любой ценой. Перед Тиной стоял человек, захваченный одной-единственной страстью, подчиненный одной цели. И этой целью была она, Кристина Форрест.

Тина сидела не шевелясь, молча, по-прежнему не отрывая от него взгляда. Где-то в подсознании билась дурацкая, смешная надежда – а вдруг это еще один шанс, одна возможность начать все сначала…

– Надеюсь, мой приход не расстроил тебя, Тина, – мягким голосом сказал Дьюк. – Я хотел попрощаться с тобой. Завтра утром у меня самолет в Англию.

Наивная последняя надежда умерла. Впрочем, этого и следовало ожидать…

– Неужели, Дьюк, между нами еще не все сказано?

– Нет. – Он покачал головой и встал у рабочего стола, прямо напротив Тины. – Я не могу просто так уехать. Я жестоко обидел тебя и хочу просить извинения. Не желаю расставаться с тобой вот так. Ты простишь меня?

– Тебе не за что просить у меня прощения. Да тебе оно и не нужно. – Голос Тины дрожал от обиды и ненависти. К чему все эти жалкие слова о прощении? Между ними все кончено после вчерашнего дня.

Он почтительно, словно верующий, возлагающий на алтарь приношение, положил перед нею на стол букет. Его пальцы нежно поглаживали бледно-желтые венчики нарциссов, яркие, мясистые лепестки тюльпанов, бархатистые головки маков. Наконец Дьюк поднял глаза и посмотрел на нее с тоской.

– Тина, я принес тебе эти цветы не просто так. Я хочу, чтобы ты поняла, почувствовала, что после зимы всегда приходит весна… Я не хотел тогда обидеть тебя. Да, я думал только о себе, о своих делах и желаниях, но я совсем не стремился тебя оскорбить. Я не знал, что это будет так больно для тебя. Поверь мне, Тина…

Он замолчал на несколько минут. Было видно, как он смущен и взволнован. Его губы скривились от неутихающей внутренней боли. Он пытался собраться, справиться с собой.

– Тина, я все эти годы не переставал думать о тебе, о том месяце, что мы провели вместе. Это было весной, помнишь? И я верил, что для нас снова обязательно наступит весна, новая и прекрасная весна.

Обида, смущение от его неожиданной трогательной кротости, отчаяние переполняли душу Тины. Но обида пересилила, и женщина ответила жестко и безжалостно:

– Прекрасные слова, Дьюк, но только слова! – Ее голос звучал вызывающе. Он, видно, надеется, что она раскиснет, сжалится над ним! Но он не на ту напал! – Почему я должна тебе верить?

На лице Дьюка отразилось глубокое разочарование; огонек, вспыхнувший было в глазах, угас.

– Как видно, Тина, нам с тобой никогда не понять друг друга. – Он горько улыбнулся – одними губами. – Я не чародей и не могу сделать больше, чем мне дано. Не все в мире зависит от наших желаний.

– Ну да, именно поэтому восемь лет назад ты сбежал от меня! – съязвила Тина. Кто дал ему право читать ей мораль? – Перестань лгать и притворяться, Дьюк! Зачем эти лицемерные фразы? Зачем ты вернулся сюда? Что тебе от меня нужно в конце концов? Какого черта ты сюда приперся?!

Распалясь гневом, она вскочила и смахнула со стола цветы, а заодно с ними и выкройки.

– Я тебе не жилетка, куда можно всласть поплакаться! Я больше не желаю ничего слушать! – продолжала Тина. Яростно размахивая руками, она наступала на Дьюка, ее глаза сверкали. – Вчера мне удалось тебя больно задеть, тебе это пришлось не по душе. И ты решил поквитаться со мной, не так ли? Ты решил перед тем, как навсегда убраться к себе в Лондон, еще немного попортить мне кровь!

Он инстинктивно дернул головой, точно в знак отрицания, и неподвижно замер. Его лицо побелело, губы плотно сжались. Но было видно, что он не собирается отступать.

– Нет, – почти неслышно произнес он. – То, что я почувствовал вчера, не имеет совершенно никакого значения.

Его глаза смотрели на нее с печальным укором, словно на жестокого, бесчувственного ребенка. Но Тина была слишком измучена, чтобы жалеть его. Она хотела одного – узнать наконец всю правду.