31 августа - Лоранс Коссе

Вечером, возвращаясь в Вирофле, она попала в пробку на Севрском мосту. Машины почти не двигались, и вдруг ее охватил страх, как будто на плечи вспрыгнула дикая кошка. В голове вертелась фраза, попавшаяся ей сегодня в газете, она уже не помнила в какой. Три строчки о телохранителе, по которым она скользнула взглядом, должно быть, отложились в сознании; эти строчки внезапно вспыхнули перед ней. "Состояние Тревора Рис-Джонса крайне тяжелое, — писала газета, — он получил множественные переломы, особенно пострадало лицо. Он не может разговаривать, следователям придется подождать с расспросами несколько дней".

Еще несколько дней, высчитала Лу, и его допросят. Ему станет лучше, и даже если он не сможет говорить, он напишет. Он сидел рядом с водителем — он, единственный выживший, сидел на "месте смертника". С этого места он лучше всех мог заметить машину-помеху на въезде в тоннель и записать ее номер.

Бомба замедленного действия, подумала Лу, еле-еле двигаясь по мосту. Когда она взорвется? Сколько еще ждать? Сколько еще она будет как сумасшедшая хвататься за газету, трястись над каждым словом? Только не плакать, сказала себе Лу. Я не заслужила такого. Почему это случилось именно со мной?

В эту ночь опять она спала мало и плохо. И проснулась очень рано, открыла глаза, чтобы избавиться от кошмара.

Она лежит в разбившемся "мерседесе", на полу, что-то давит на нее, она задыхается. Хочет позвать на помощь, но голоса нет. Она чувствует, что скоро умрет. Видит, как открывается дверца машины, фотографы склоняются над ней, их лица перекошены кривой ухмылкой, потом фотокамеры превращаются в один огромный экран, щелкают, щелкают, щелкают вспышки. Как всегда, она пытается закрыть лицо руками, но руки не слушаются. Фотографы снимают как заведенные, наконец-то они получили возможность работать без помех.

В комнате было еще темно, и Лу с трудом верилось, что она цела и невредима. Снова заснуть она не смогла, лежала и смотрела, как начинает светать.

Она встала первой и в тишине поджарила хлеб. Слушать радио не было сил. Она больше не могла слышать ни слова об этой принцессе, об этом "мерседесе", об этой аварии.

Ей казалось, что кошмар вот-вот улетучится — от запаха хлеба, от ясного утра, от того, что в кухню нагрянет Ивон. Но когда она осталась одна в наполненной светом квартире, всюду, куда бы она ни бросила взгляд, маячили хищные лица фотографов.

Нужно все же послушать новости, у нее нет выбора. Прежде чем ехать в гараж за машиной, она должна узнать, насколько продвинулось расследование. Допустим, марка машины-помехи уже известна, — и что тогда делать? Куда деваться?

Но вопрос о машине-помехе даже не поднимали. В эту среду обсуждали реакцию королевской семьи, и прежде всего королевы. Во всей Англии только члены королевской семьи не проявляли, казалось, особенной скорби. Они даже не сочли нужным уехать из своей летней резиденции в Шотландии. Ограничились формальными сожалениями, и не более того.

Лу выключила радио. Еще одно выигранное утро, в ближайшие часы ее не припрут к стенке. Она поедет за своей машиной. А если хозяин мастерской скривит лицо, когда ее увидит, она не станет придавать этому значения. Не будет весь день гадать, что бы это могло значить. Она займется своим делом и проведет замечательный день в теплой обстановке единственного в Париже корсиканского ресторана, который держат три женщины.

По правде говоря, хозяин мастерской даже не взглянул на нее, когда она вошла в контору. Он говорил по телефону, если можно назвать разговором односложное мычание в трубку. Он, казалось, просто не заметил Лу, не торопясь, закончил разговор, положил трубку.

— Здравствуйте, — сказала Лу.

— Здрасте, — одарил ее русохорват, царапая что-то на бумаге.

— Я пришла за своей машиной, — с трудом выговорила Лу.

Он поднял глаза, и в его взгляде Лу не увидела ничего, кроме смертельной усталости и скуки. Вялый взгляд шестидесятилетнего мужчины в девять часов утра.

— Одну минуту, — сказал он. И, дотянувшись правой рукой до того, что, по видимости, было внутренним переговорным устройством, буркнул в трубку: — Выведи белый "фиат-уно".

Счет был уже готов. Это оказалась та самая бумага, на которой он что-то царапал. Лу увидела, что хозяин вполне удовольствовался тем, что она сообщила раньше, — имя: Луиза Леруа, телефон: номер Анжелы.

Она заплатила восемьсот франков наличными. Он молча принял деньги.

"Фиат" медленно подъехал к стеклянной двери.

— Вот он, — сказал хозяин мастерской, кивнув подбородком в сторону "фиата" и не двигаясь с места.

Механик, пригнавший машину, вылез, легко выгнувшись всем телом, точно большое животное. Лу умирала от желания поскорее отсюда уехать, но она заставила себя проверить вместе с ним произведенный ремонт.

— Задний фонарь, — пробормотала она, — покраска. Все в порядке.

Механик молчал. Она оглянулась на него и заметила узкие глаза, глядящие на нее в упор. Узкие глаза и лицо индейца.

— Что ж, спасибо, — промямлила она, открывая переднюю дверцу. — До свидания, месье.

— До свидания, мадам, — сказал механик издевательским тоном, который плохо сочетался с учтивостью образцового работника.

Два раза за день Лу была вынуждена усмирять пыл Мари-Ho, которая каждый час выдавала новую информацию о тайной радости королевы Елизаветы или о составе коктейля, который выпил Анри Поль в субботу между десятью часами и полуночью. Виски, джин и прозак, представляешь?

— Тебя еще не тошнит от этой истории? — не выдержала Лу. — Она у всех уже в печенках сидит. И знаешь, я, как и Анжела, не могу сказать, что меня все это страшно волнует.

Нет, Мари-Ho еще не насытилась. Она уже освободила себе субботнее утро. Ничто на свете не помешает ей смотреть по телевизору похороны леди Ди.

— Как я буду плакать! — заранее предвкушала она. — А ты, что ты будешь делать в субботу утром?

— Понятия не имею, — ответила Лу, невольно вздрагивая при мысли, что больше не властна распоряжаться собой.

Где она будет через три дня? В четырех стенах? За границей? Увенчаются ли успехом поиски полицейских? Узнает ли весь мир о том, что девушка двадцати пяти лет по имени Луиза Ориган была за рулем белого "фиата", ставшего роковым для принцессы Уэльской, и не может объяснить, почему она уехала с места аварии?

Но в субботу, шестого сентября, в десять часов утра, как и Мари-Ho, как и миллионы людей по всему миру, Лу следила за трансляцией похорон принцессы. Девушка, непричастная к аварии, смотрела бы, сказала она себе, вот я и смотрю.

Ощущение нереальности доходило до дурноты. Она не могла поверить, что эта обожаемая, боготворимая всеми женщина, чьи останки медленно везли на лафете перед несметной толпой англичан с красными от слез глазами, неделю назад лихо и, может быть, весело пронеслась в своем "мерседесе" на волоске от ее "фиата", в тридцати сантиметрах от нее, Лу, — в ушах до сих пор отдавался, стоило ей только про это подумать, чудовищный скрежет кузова об кузов.

Телохранитель пока не мог ни говорить, ни писать. Результаты исследований специальной лаборатории задерживались. Лу сходила с ума, ожидая каждую минуту, что висящий на ниточке меч упадет на ее голову. Это не жизнь — то, как я живу эти дни. На вид все осталось по-прежнему, я все так же хожу на работу, но на самом деле я прячусь. Я отвечаю, когда со мной заговаривают, шучу с посетителями, а по-настоящему — либо молчу, либо вру. Все изменилось. Я боюсь, до смерти боюсь — долго я не выдержу.

Хлопнула входная дверь. С порога их маленькой гостиной Ивон увидел Лу, сидевшую перед телевизором. Он постоял несколько секунд, слушая скорбный комментарий. В руках он держал дыни, несколько бутылок сока, круглый хлеб. Он отнес покупки, вернулся в гостиную и, по-прежнему стоя за спиной Лу, спросил:

— Ты можешь объяснить мне, зачем ты это смотришь?

Лу не вставая выключила звук, откинула голову на спинку кресла и с притворной яростью произнесла:

— Не думаешь ли ты, что я впервые решилась с кем-то вместе жить, для того чтобы мне указывали, что мне делать в тот или иной час, что хорошо для меня, а что нет, какие передачи мне подходят по возрасту, а на какие не стоит тратить время? Мне уже не шесть лет.

— Не сердись, Луиза, — сказал Ивон.

— И не называй меня Луизой, — взорвалась Лу. — Пока я не встретила тебя, мне почти удалось забыть это имя.

— Слушай, ты заметила, как здорово на улице? — совсем другим тоном спросил Ивон. — В ближайшие дни тоже будет тепло. Я не брал отпуск этим летом…

— Напомню тебе, что и я отодвинула свой отпуск, чтобы разделить твою участь, — заметила Лу.

— Мне не хочется сидеть дома, — продолжил Ивон. — Предлагаю небольшую вылазку на побережье Нормандии. Ты работаешь сегодня вечером?