Гигаполис - Евгений Филенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Убийство в Болоте. Частный ресторан «Инникса». Какой-то постоялец грохнул трассера.
– Кто убит?
– Старший инспектор Гафиев.
Гафиев… Помню такого. Крупный и, кажется, не особенно глупый для трассера татарин, моих примерно лет. Как же он так неловко подставился?
– Дальше.
– Его напарник применил шок-ган, но неудачно. Преступник мертв.
– Фамилия преступника?
– Неизвестно. Вообще там много интересного… если верить второму трассеру.
Вот я и начинаю сожалеть, что покинул уютное кресло в конференц-зале, где при небольшом ухищрении можно было бы даже и подремать. Убийство трассера – чересчур крупная неприятность, чтобы можно было так просто от нее отвертеться. Особенно тому, кто влез в эту лужу первым. А я, словно камикадзе, уже спалил за собой все мосты.
– Ладно, отбой.
Не сходя с места, вызываю Ерголина. Старик, как обычно, в своей конуре, подле компьютера. Выглядит усталым, но все же не таким усталым, как я, который моложе его на добрых полтора десятка лет. Неужели байки про так называемую «старую закалку» – чистая правда?!
– Степаныч, нужна твоя помощь…
Ерголин выслушивает меня молча, с выражением покорности судьбе. Я знаю, что он по уши в деле Дикого Хирурга и переключаться на бедолагу-трассера для него что ножом по сердцу. Бросить на полпути почти выстроенную версию, недоформулированные алгоритмы, не до конца просканированные базы данных… Но знаю также, что он не откажет. Это не в его правилах. Опять-таки старая закалка: молодость, проведенная в строгом чинопочитании. А ядовитая змеюка Индира в свою очередь не откажет ему в дружеской поддержке.
– Возьми экспертов каких захочешь. Подними Индиру. Я тоже буду там.
Ерголин все еще молчит. Я понимаю, что ему невыносимо хочется спросить: что же, пускай Хирург спокойно чинит свои «операции» и дальше?!
Но утешить ничем не могу.
– Степаныч, – бормочу я, пряча глаза. – Наверное, мы с тобой быстро раскрутим это дело. Вроде бы, все кристально ясно. Преступник обезврежен… Только бы не было там ниточек в Пекло.
И сердцем, селезенкой чувствую: ничего пока не ясно. И ниточки непременно потянутся не куда-нибудь, а именно в Пекло, мать его чертову так и эдак.
– Ну хочешь, я сам растолкаю Индиру?
Молчит…
Опускаю фонор в карман.
В пяти шагах от меня стоит этот балтийский щеголек, Маргерс. На румяной физиономии – смешанное выражение безразличия и облегчения от того, что ему, как и мне, удалось-таки вырваться в кулуары.
– Господин Маргерс желал бы принять участие в расследовании, – говорит мне переводчик, трафаретной внешности моложавый тип в безупречном, понятное дело, костюме. – Хотя бы на этапе осмотра места инцидента. Директор Китаев санкционировал эту акцию.
В отличие от комментатора Мэгги Кубышевой, переводчик налегает на букву «ц», и она тоже получается у него пронзительно звонкой.
Только прибалта мне сейчас не хватает для полного комфорта!
Однако же, ничем не обнаруживаю собственного недовольства. Быть может, к пятидесяти годам и я, как Серафим Ерголин, научусь беспрекословно исполнять приказы начальства?
– Хорошо. Вы тоже едете?
– Господин Маргерс нуждается в моих услугах…
– Там два покойника.
Переводчик меняется в лице и потерянно оборачивается к Маргерсу.
Но я уже в лифте.
7. Индира Флавицкая
В первый раз я засыпаю на просторном заднем сидении ерголинского элкара, режущего серый смог между призрачных башен небоскребов. Без сновидений, и это счастье.
Во второй раз сон одолевает меня в бесшумно ползущей сквозь этажи кабинке лифта. Кажется, я начала съезжать по стенке, и какой-то доброхот, случившийся рядом, с готовностью подхватывает меня под мышки. Вообразил, должно быть, что баба возвращается после веселенькой ночки, подшафе, и уже выстроил насчет меня свои планы. Ну-ну, козлик… На тринадцатом этаже лифт останавливается. Размякшая было в мужских руках бабенка внезапно открывает глаза, железным локтем сбивает захват и стремительно удаляется, не оглядываясь на оторопевшего кобелька.
Отец принимает меня в передней, отнимает сумочку, стягивает плащ. Что-то говорит мне, кажется – насчет завтрака. Я почти не вижу его и не понимаю обращенных ко мне слов, я уже за гранью реальности, у меня сейчас одна цель – добраться до дивана и упасть не раздеваясь. Что я с успехом и проделываю. Из-за пелены сна чувствую, как меня укрывают пледом – Барбосик, братишка. Как ходят на цыпочках и о чем-то шепчутся. Ладно, все равно меня уже нет.
… И тогда приходит кошмар.
Крысы. Жесткая серая шерсть, налитые красным глаза, металлический оскал. Зубы со скрипом заржавленных ножниц врубаются в плоть. В мою живую плоть.
Белый халат. Грязно-зеленые стены, расплющенный кафель. И снова крысы.
Бесконечный, обреченный пробег в никуда. Гулкие ослизлые трубы, сверху каплет, внизу хлюпает. За спиной погоня, тяжкое дыхание и плеск омерзительной жижи под тяжелой поступью. Удар, падение – и хруст моей взрезаемой кожи.
Холод. Темнота. Конец.
– … проснись, Индиана. Тебя ищут.
Барбосик стоит в изголовье дивана, растерянно крутя в руках мой браслетик-бипер. Браслетик заходится истошным писком.
– О-ох!..
Бодро, чтобы не демонстрировать посторонним собственную слабость – хотя какой Барбосик посторонний?! – вскидываюсь и трясу головой, изгоняя обрывки кошмара. Волосы липнут ко лбу, и вся я в поганом липучем поту.
– Ты стонала во сне. Я хотел тебя растрясти, но папуля запретил.
– А нужно было растрясти.
– В другой раз обязательно!
Преодолевая головокружение и тошноту, плетусь в прихожую, нахожу в плаще фонор-карту, бесчувственным пальцем тычу в сенсоры.
– Здесь старший инспектор Флавицкая.
Барбосик таращится на меня, приоткрыв рот. Он сходит с ума, прямо-таки млеет от нашей служебной атрибутики. Господи, неужели и ему уготована дорожка в ДЕПО?! Нет, не хочу.
(Но, с другой стороны, это одно из немногих в Гигаполисе мест, где еще не перевелись настоящие мужики. Заповедник. За пределами которого на них идет круглогодичная беспощадная охота…)
– Привет, Индира, – глаза у Сполоха привычно холодны, как серые ледышки, но в то же время и усталые безмерно. – Приводи себя в кондицию, за тобой выслан элкар.
– Куда надлежит следовать?
– В «Инниксу». Это частный кабачок в Болоте. С тобой поедет Ерголин, он знает.
– У вас там что – банкет с иностранцами? – спрашиваю я апатично. – И не хватило дамочек?
– Спасибо, всего было вдосталь, – Сполох криво усмехается. – Криминал. Во-первых, убит трассер…
– Кто?!
У меня полно знакомых среди трассеров, и я мысленно готовлюсь выслушать самую большую неприятность этого проклятого дня.
– Гафиев, старший инспектор.
От сердца отлегает. Трассер Гафиев мне неведом. И хотя не по-христиански радоваться в такую минуту, ничего не могу с собой поделать.
– А во-вторых… в общем, узнаешь на месте.
Сполох дает отбой.
Я стою, нянча в ладони безмолвный фонор и переминаясь с ноги на ногу. Барбосик с нескрываемым любопытством ждет, что за этим последует.
Кабы он не пасся рядышком, я бы полезла в сумочку за сигаретой. Но дома я числюсь некурящей, скромной девушкой средних лет, примером достойного поведения для подрастающих балбесов…
– Младший инспектор Флавицкий! – рявкаю стальным голосом.
– Ась! – Барбосик вытягивается в струнку.
– На кухню варить кофе – аарш!
– Усь!!!
Печатая шаг, братишка удаляется.
Я запираюсь в ванной. Сдираю с себя изжеванную потную одежду. Встаю под душ. (Удивительно: сверху немного каплет!..) Это что же – оставить Дикого Хирурга в покое с его хобби? Переключиться на трассеров, шастающих по притонам при исполнении обязанностей?! Дудки, господин комиссар… Смываю с лица старую косметику. Новой не будет, как не будет алых колготок с дырочками-завлекалочками, сетчатой юбочки на двадцать пять сантиметров выше колен, жакетика-разлетайки и прочих остро-модных изделий. Пока Хирург не побывает в этих вот слабых женских ручонках… и не выйдет из них с переломанными ребрами и расплющенным детородным органом.
И хорошо было бы отыскать мамины консервативные наряды.
Я превращаюсь в серую мышку.
8. Серафим Ерголин
Приземистая коробка ресторана оцеплена трассерами из окружного отдела. Трассеров не менее полусотни, они выглядят грозно и в то же время печально. И это объяснимо. В ближайшие деньки даже самым мелким нарушителям правил общественного поведения ох как не поздоровится… Вскинув над головой руку с личной карточкой, я топаю сквозь оцепление. Индира жмется ко мне, на нее никто не обращает внимания. Наверное, это ей в новинку… Кое-кто из старых трассеров узнает меня и хмуровато кивает. Индиру не узнает никто. Лишь скользят поверхностным взглядом по тому уродливому шишу, что она соорудила себе вместо прически, и тем ограничиваются. Потому что все остальное гораздо уродливее.