Любовь, граничащая с безумием (СИ) - Ильина Оксана Александровна "oksana.il"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дотянулась дрожащей рукой до ткани и поднявшись на колени укуталась в нее. Единственная надежда была на то, что в спешке, граф не запер дверь. Господи, как же она надеялась на чудо. Поднялась, опираясь о скользкую стену поросшую плесенью. Выпрямилась, остро чувствуя, как кожа на спине натягивается, раскрывая глубокие раны. Но охваченная сумасшедшей надеждой девушка не почувствовала сильной боли.
Добралась до двери и толкнула, та со свистящим скрипом стала медленно открываться. Сердце в предвкушении свободы до боли ударило по ребрам. И унимая жуткий озноб, Кэтрин поплелась к выходу. Она не знала наверняка, как выбраться из жуткого подвала, лишь смутно помнила путь, которым Клейм ее сюда вела. Опираясь о стену девушка двигалась прямо, надеясь, что когда-нибудь эта темнота закончиться. И кажется Господь все же сжалился над ней. В конце бесконечного коридора Кэтрин увидела свет луны исходящий из окна у потолка, и там неподалеку дверь. Ускорившись, девушка бросилась к выходу, надеясь, что он выведет ее на улицу. И снова удача, поднявшись по обшарпанной лестнице, Кэт вышла во двор, где не так давно ее истязали. Полумесяц ярко освещал улицу, которая словно в сказке была покрыта сверкающим инеем. Осень во всю распустила свои крылья, и землю окутали первые заморозки.
Осмотревшись по сторонам Кэтрин выбрала путь по которому сможет сбежать незамеченной. Выходить через главные ворота было бы безумием, да и наверняка они заперты. Но она знала из своих редких прогулок, что за конюшней загон уходит далеко в поле, а за ним лес и возможно там сейчас нет сторожа.
Видимо ночь была глубокой потому что пробираясь к конюшне Кэт не встретила ни единой живой душу. Обходя загон с жеребцами, девушка мысленно шептала — "Только бы не заржали, только бы не заржали". И благородные животные словно почувствовав страх и отчаянье девушки, проводили ее лишь тихим фырканьем. Выдохнув, Кэтрин из последних сил рванул к другому краю загона, придерживая руками ткань развевающуюся на ветру.
Сердце бешено колотилось в груди, еще немного и свобода… Пусть ненадолго, пусть даже на миг. Но она умрет свободной…
Липкие волосы льнули к лицу застилая глаза, но Кэтрин не обращала на них внимания, видя в лунном свете очертания леса в котором хотела укрыться. Еще немного, еще чуть-чуть, и она скроется в вечнозеленой гуще. Но чем меньше становилось расстояние, тем быстрее силы покидали девушку. Голод, и потеря крови давали о себе знать, делая ватными ноги. Большого труда ей стоило перелезть через высокое, деревянное ограждение, а на той стороне и вовсе рухнула на промерзшую землю.
Немного отдышавшись Кэтрин поднялась, казалось до леса можно дотянуться рукой. На бег не осталось сил, и девушка плелась с трудом перебирая ногами. Вымотанная она не сразу заметила, что первые кривые ветки клена цепляют ее за волосы, и единственную одежду. Шаг за шагом становилось темней, огромные сосны все гуще смыкались у неба. Обессилев Кэтрин почувствовала ночной холод, и сильнее укуталась в тонкую ткань, которая пропитавшись кровью и потом вовсе не горела.
Она ступала, чувствуя, как под босыми ступнями трещат ветки и шишки. И с каждым шагом сил оставалось все меньше и меньше. И наконец, когда ноги отказались подчиняться, девушка рухнула на мягкую землю. Подняла усталый взор к небесам, и улыбнулась луне пробивающейся сквозь густые ветки. "Ну что ж прощай золотая"- мысленно произнесла она, нисколько не сожалея, что именно здесь наступит ее конец. Даже если не от бессилия, то замерзнет к утру наверняка. Ничего, вряд ли почувствует боль, разум мутнел и уносил сознание в даль. В последний раз взглянула на небо, и безмятежно прикрыла глаза…
Эдит стояла у камина, совершенно не чувствуя его тепла. Она заставляла слугу снова и снова подкидывать дрова, но устав от его мигания перед глазами, отругала и прогнала. Костлявая рука дамы, коснулась массивного ожерелья на шеи, и женщина тяжело вздохнув, прикрыла глаза. Как же она любила, когда ее прекрасная дочь одевала эти рубины, они так шли к алым губам Габриэлы. А теперь графиня носила их в память о дочери, прекрасно зная, что с ее бледной кожей, ожерелье смотрится вульгарно. Столько лет прошло, а она также тоскует по своей девочке, и вряд ли тоска пройдет пока Эдит жива. А теперь и ее мальчик… Дитя, которому ее дочь даровала жизнь, ценою своей. Она поклялась защищать и оберегать внуков, но не сдержала слово данное Габриэле на смертном одре. Эта тварь, грязная девка, графиня скукожилась чувствуя непреодолимую ненависть, отняла ее горячо любимого внука.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Только старая дама опустилась в мягкое кресло, как услышала шум доносившийся из-за двери. Выглянула и увидела прислугу табуном устремившуюся вниз. Схватив черный халат, графиня последовала за ними, не понимая почему, так поздно никто не спит.
Мишель терпеливо ждал, облокотившись о стену. Он велел Эйбуту собрать в холле всех служанок. Тот удивился столь позднему приказу, но возрождать не посмел. Теперь граф наблюдал, как растрепанные девушки в одних ночнушках спешат выстроиться перед ним.
Когда дворецкий сообщил, что все в сборе, Мишель обвел присутствующих тяжелым взглядом. И боковым зрением заметил на лестнице черное пятно. Обернулся и увидел бабушку, медленно спускающуюся вниз. На ее сморщенном лице отражалась тревога и недоумение. И он понял, что она собирается вмешаться.
— Дражайшая графиня, прошу вас удалиться в свои покои, — произнес Мишель, голосом не терпящим возражений. Он прежде не позволял себе грубость в отношении бабушки, но теперь ситуация вышла из-под контроля. Пожилая дама замерла, будто решая, что ей делать, но встретив злой взгляд внука, развернулась и затрусила прочь, не скрывая глубокой обиды.
— А теперь вы дамы, раздевайтесь!
10 ГЛАВА
Девушки растерянно переглядывались друг с другом, не спеша выполнять приказ графа. Даже Эйбут от удивления открыл рот, оголив свои неровные, желтые зубы. Потеряв остатки терпения, Мишель подошел ближе к прислуге сложив руки за спиной.
— Вы плохо слышите? — недовольно бросил мужчина, — Я сказал, раздевайтесь, не заставляйте применять силу!
Одна за другой перепуганные служанки, стали скидывать с себя ночнушку, пытаясь прикрыть наготу дрожащими руками. Когда оголились все, и одежда небрежно покоилась у их ног, Мишель направился вдоль прислуги разглядывая обнаженные тела.
Первые несколько девушек были чисты, их пухлые тела украшали лишь родинки. А следующая стояла дрожа от страха, и ее впалый живот разрисовали длины, кривые шрамы. Заметив, что граф остановился напротив нее внимательно рассматривая, она сильнее прижала руки к груди, глотая беззвучные всхлипы.
— Откуда? — спросил он указав головой на увечья.
— Не-не помню, — потупив взор ответила та.
Тела следующих трех служанок были также исполосованы рубцами, но Мишель прошел мимо них. И остановился лишь напротив единственной, которая посмела смотреть ему в глаза. Ее юное лицо обезображивал грубый шрам, а плечи, грудь и живот, которые она вовсе не прятала, не имели живого места.
— Может ты мне скажешь, кто наградил тебя такой красотой? — спросил граф потемнев от гнева.
— Скажу, — промолвила тихо служанка, — Ваш покойный брат постарался…
— И с остальными? — голос Мишеля охрип.
— И с остальными…
— Клейм заткнись, — вмешался было Эйбут, но господин смерил его убийственным взглядом и тот сжался.
— Пошли все вон, — бросил девушкам Мишель, поспешно направившись к лестнице. И когда его грозный силуэт, скрылся на втором этаже, стены замка сотряс яростный возглас:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Бабушка!
Эдит Дельмас вздрогнула, услышав голос внука, который казался незнакомым. Она только и успела обернуться, когда двери в ее покои с грохотом раскрылись.
— Ты сейчас же расскажешь мне правду, — зарычал Мишель, сверкая глазами налившимися кровью, — Или я за себя не ручаюсь!
Графиня ждала этот разговор, она поняла, что он неизбежен, когда услышала команду внука "Раздеться" адресованную служанкам. Кто-то проболтался и сомнений, кто именно не было. Проклятая девчонка, мало того забрала жизнь Габриэля, а теперь и память о нем омрачила.
