Дед Терентий и другие рассказы - Евгения Изюмова

Ярик подошел и с большим достоинством, деликатно, принял одними губами угощение, которого ему хватило лишь на жевок. Но не стал выпрашивать новую подачку, а отошел в сторону и вновь растянулся на песке.

– А еще хочешь? – спросил Шуркин отец.

Ярик слегка шевельнул хвостом, показывая, что, конечно, хочет, но даже жуткий голод не заставит потерять хоть и собачье, а все же достоинство.

– Э! Да ты гордый! – засмеялся рыбак. – Да тебе ли, тощему такому, гордиться? На, бери еще…

Поев, они опять стали смотреть на реку, и рыбак заметил, что пес не просто смотрит, а наблюдает именно за поплавками, и в его позе чувствовалось нетерпение: когда же клюнет? Вот один поплавок дрогнул на воде. Ярик заволновался, даже взвизгнул тихонько и вопросительно глянул на человека: что же медлишь, дергай! Рыбак подсек рыбину, выдернул ее из воды, а пес коротко взлаял, дескать, молодец, не упустил. Так они вместе и просидели на берегу до темноты, вроде бы как незнакомые, и в то же время занятые одним делом.

Ярик не двинулся с места, когда Шуркин отец собрался домой, видимо, не собирался навязываться в друзья человеку, который не позволил жить с ними. Отойдя несколько шагов, человек обернулся и увидел в глазах собаки тоску, в них таился укор, и тогда человек махнул рукой:

– Э, ладно! Идем со мной!

И пошли они вместе – рыбак и тощая грязная собака, ни вперед не забегала, ни отставала, шагая рядом спокойно и уверенно. «Ишь ты, – подумал с одобрением Шуркин отец, – гордец какой, даром что бродячий…»

Ярик остался в Шуркиной семье. Играл с девочкой – в ней он сразу определил для себя главную хозяйку. Сопровождал Шуркину мать в магазин, даже научился носить в зубах небольшие пакеты. Ходил с отцом на рыбалку – и уж теперь отцу можно было газету читать, даже подремать слегка – Ярик все равно не пропустит ни одной поклевки.

Однажды к ним наведался прежний хозяин Ярика и очень удивился, увидев ладного подросшего пса. Попробовал даже погладить его, но Ярик, злобно оскалившись, юркнул под кровать. И как ни выманивал его человек, однажды предавший, Ярик только скалил крепкие белые клыки, не удостаивая его даже рычанием. Пес выбрался из своего убежища, когда хозяин-предатель ушел. И опять жизнь Ярика потекла по-прежнему, не зная, что отец всем друзьям рассказывал о злопамятстве пса: мол, надо же, так и не простил предательства.

Прошло четыре года. Конечно, Ярик не умел считать, но видел, что Шурка подросла. Чтобы погладить его, ей надо наклониться, да сам погрузнел, редко принимал участие в ребячьих играх, предпочитая полежать. Впрочем, игры Шурки стали неинтересными: раньше с мальчишками по парку бегала к великому удовольствию Ярика, на реке купалась, а тут скачет с девчонками через скакалку да в «классики» прыгает… Отец, смеясь, однажды потрепал пса по мягким ушам и сказал:

– Стареешь ты, брат Ярик, стареешь, вон и седые волосы у тебя. Да и я становлюсь не моложе.

Пес не понял слова отца, впрочем, не отнес и в разряд плохих, потому что в голосе старшего хозяина сквозила легкая грусть.

Стояло такое же знойное лето, похожее на то, когда Ярик поселился в семье Шурки, которой исполнилось уже двенадцать лет. Однажды во дворе к ней подошла незнакомая женщина, посмотрела в лицо и всплеснула руками:

– Это ты, Шурочка? Ну, вылитый Ваня!

Шурка непонимающе посмотрела на незнакомку, а та продолжала говорить безумолку, задавать странные, как показалось девочке, вопросы:

– Ну, вылитый Ваня! – восторгалась женщина и тараторила дальше: – А как ты живешь? Не обижает тебя отчим? Все же, какой бы ни был хороший, а неродной… Ой, да неужели тебе не сказали, что твой родной папка жив, Иваном Сергеевичем его зовут? Вот какие! Не сказали, а? – сокрушенно хлопнула незнакомка себя по бокам.

Шурка слушала и соображала: почему ее папа – неродной отец, если у них и фамилия одинаковая, папа – Николай, и она Николаевна… А вдруг эта противная тетка – женщина сразу же почему-то не понравилась Шурке – говорит правду? Есть же у них на улице дети, кому отцы не родные. И Шурка, не дослушав надоедливые причитания, рванулась прочь, домой, к маме…

– Это правда, что мой папа не родной? – с порога громко и требовательно спросила Шурка у матери.

– Кто… тебе… сказал?.. – медленно, наконец, выговорила мама, а Шурка уже не слышала ее, мчалась вниз по лестнице во двор: испуганное лицо матери и нерешительный голос объяснили ей все.

– Шура, Шурочка!Вернись! – кричала ей вслед мать, но Шурка выбежала из двора, даже не оглянувшись.

Мать бросилась к телефону. Плача, с трудом объяснила отцу, что случилось что-то страшное, и отец прибежал домой задолго до конца рабочего дня.

Наступал вечер. А Шурка не возвращалась…

Мать обошла всех Шуркиных подруг, но нигде не нашла дочь. Отец сидел перед телефоном, ожидая звонка из милиции, но телефон молчал. И тогда отец подошел к Ярику, молчаливо лежавшему на своем коврике у двери, присел на корточки и тихо, тревожно заговорил, взяв голову собаки в ладони и глядя ей в глаза:

– Ярик… Шурка пропала… Понимаешь, пропала… Ее найти надо, Ярик. Понимаешь? Пропала Шурка, Ярик… Найди ее, ищи, Ярик…

Пес слушал, от тихих слов хозяина тревога заполнила его сердце. Он понял: с Шуркой случилась беда. Вскочив с коврика, пес заскулил и толкнул лапами дверь, мол, понял я все, понял, ну же, отпускайте меня скорее!

.Шурка сидела под старой развесистой елью на опушке веселой и зеленой днем полянки, а теперь красноватой от лучей заходящего солнца, которое зацепилось за вершины деревьев на другой стороне поляны, и плакала. Она стремглав бежала по улице, потом по парку, опять по улице, по каким-то переулкам, и не заметила, как оказалась в лесу, куда ей строго-настрого запрещалось ходить одной. Остановила свой бег, лишь запнувшись о корень старой ели. Она упала, сильно ударившись плечом о землю. Когда боль в расцарапанном плече немного утихла, девочка огляделась и поняла, что заблудилась. И заплакала…

Шурку мучил голод. Она устала. Плечо не переставало болеть, заболела и голова. Как выбраться из леса Шурка не знала, и солнце неумолимо скатывалось за деревья, лес все больше темнел – еще немного, и солнце упадет в лес.

Шурке стало страшно. Она сжалась в комочек под елью, стараясь спрятаться под ветками, и заплакала опять, тихонько и жалобно.

И вдруг… Шурке показалось, что она услышала вдалеке знакомый лай. Она перепугалась еще больше, потому что Ярик здесь никак не мог появится, и затаила дыхание: вдруг это одичавшая собака.

А лай становился все ближе и радостней, вот он уже рядом. В ноги к Шурке кто-то так стремительно ткнулся, что девочка не удержалась и упала на спину, а «кто-то» мазнул по лицу горячим и шершавым.

– Ярик?!

Девочка обнимала ошалевшую от радости собаку, смеялась и все повторяла:

– Ярик, Яричек…

Эхо будто подхватило ее слова, но отозвалось в ельнике отцовским голосом:

– Ярик! Яри-и-и-к!..

И пес, вынырнув из-под ветвей, залаял в наступающие сумерки так звонко, заливисто, призывно, радостно, как никогда прежде не лаял.