История болезни. В попытках быть счастливой - Ирина Ясина

На следующее утро перед левым глазом возникло большое белесое пятно. Повернуть глазное яблоко было невыносимо больно. Я чуть не упала на улице, когда, услышав, что подъезжает автобус, резко повернула голову.

Пошла в университетскую поликлинику. Доктор поставила диагноз “ретробульбарный неврит”. Что это такое, я не знала. Справку про освобождение от занятий дали аж на два месяца. Дура-аспирантка, то есть я, страшно обрадовалась – срок аспирантуры автоматически будет продлен на эти два месяца! Знала бы я, что этот неврит – дебют рассеянного склероза. А с другой стороны, не знала – и слава Богу. Продолжала жить нормальной жизнью здорового человека, не береглась, не тряслась, родила ребенка. А прочитала бы в медицинской энциклопедии, что после беременности и родов у женщин, больных рассеянным склерозом, обычно возникают обострения, и не стала бы рожать. И не было бы моей Варюшки, самой большой любви и самого крепкого якорька в моей жизни.

Лечение от этого “вульгарного” неврита было препротивным. Мне делали уколы в глаз. Фильм ужасов. Но все плохое кончилось. Молодость продолжалась.

Были и еще сигналы будущей беды. Летом после рождения Варюшки – ей было месяцев восемь – мы с мужем пошли играть в бадминтон. В юности я играла довольно прилично для любителя. А тут вдруг я ни разу не попала ракеткой по воланчику. “Корова, – обругала я сама себя, – беременность, сидение с деткой дома даром не проходят. Надо спортом заниматься!” А это было серьезное нарушение координации движений – очередной симптом PC. Пробовала научиться играть в большой теннис – ничего не выходило. Года через два начали неметь кончики пальцев рук. “Сосуды, – решила я, – надо бросать курить”. Курить я через какое-то время бросила, онемение не прошло, но я уже не обратила на это внимания. Нитку в иголку вдевать не получалось – что ж, попрошу зашить свекровь, она ж такая умелая.

Я не зацикливалась. Не замечала. Проще было не замечать? Много работала, часто летала в командировки, переносила гриппы и другие болячки на ногах, летом загорала – цвет моего загара был очень соблазнительным… А загорать-то было нельзя.

Под самый занавес 2003 года, 31 декабря, умер мой однокурсник и близкий приятель Никита Кириченко. Был он одним из самых талантливых студентов нашего очень яркого курса. Сын известного экономиста Вадима Кириченко, он стал журналистом и создал журнал “Эксперт”. Потом нынешнее руководство журнала Кита оттуда мягко выдавило.

Никита умер от инфаркта в тридцать девять лет. Моментально. Его смерть стала для меня символом нового подхода к жизни.

Про себя, никому об этом не рассказывая, я отсчитала тот день, когда бы это произошло со мной. Если бы смерть пришла ко мне, когда я была совершенно в том возрасте, в каком был Никита. Получалось 9 января 2003 года. А все остальное, все последующие дни, месяцы, годы – подарок. В принципе от подарка можно отказаться. Но лучше ему радоваться…

Потом я рассказала об этом своем “якоре”, не дающем мне впадать в уныние, Никитиной вдове Наташе и его близкому другу, своему однокурснику Коле Арутюнову. Они не осудили меня. А Колька сказал:

– Если его смерть пригодится хоть так, хоть чуточку научит других ценить жизнь, Никита бы не возражал.

2005

Я еще могла ходить с тросточкой. Хотя ходить – громко сказано. Сделать два десятка шагов. Даже до туалета на работе меня провожали мои дорогие сотрудники. Но я решила, что могу много летать. Крылья, мотор, чемодан. Я полетела в Америку.

Соединенные Штаты – очень любимая мною страна. Там когда-то в 1990 году я начала работать в журнале (после чего и стала журналистом), там впервые почувствовала, что мир открыт передо мной. Эта страна была всегда добра ко мне. И в мелочах, и в вещах существенных. Начиная с самого первого моего приезда в апреле 1990 года. Денег не было совсем. То есть совсем-совсем. Не на что было купить зубную щетку вместо забытой в Москве. В таком состоянии я нашла на улице пятидесятидолларовую банкноту. Мы с мужем купили-таки щетку. Осталось на обед в китайском ресторане, пакетик сладкого арахиса, черную майку NEW YORK и два галстука за девять долларов у чернокожего уличного торговца. Один – папе, второй – мужу.

В Америку мне было надо по многим поводам. Первое – попробовать по просьбе адвокатов Ходорковского повыступать в университетах и рассказать о сути процесса и претензиях российской власти к МБХ. Второе – повидать свою первую любовь и посмотреть, как он живет. Знакомые говорили, что стал он чуть ли не членом религиозной секты. Третье – где, как ни в США, доказать самой себе, что человек на инвалидной коляске по сути ничем не отличается от здоровых жителей планеты.

Путешествие началось с самого заочно обожаемого мною места – города Сан-Франциско. Был апрель. Мы сидели с моей первой любовью, которого я не видела двадцать пять лет, на берегу Тихого океана, ели безвкусную американскую клубнику и слушали танго.

Сан-Франциско… Солнце садится в океан, чтобы взойти для нового дня уже в Японии. Все мои мечты о путешествиях, зародившиеся в детстве, когда папа повесил над моей кроваткой географическую карту, воскресали и гасли. Все это было чистой сказкой. Ноль пересечений с реальностью.

Главный вопрос, на который мне самой себе хотелось ответить – хочу ли я попробовать переехать в Штаты? С этой целью я все-таки решила посмотреть на место, где нашел себя Витюша, моя первая любовь. Может, и мне туда надо? И я полетела туда еще раз, попутно рассказывая на всяких семинарах и конференциях погруженным в свои проблемы американцам про трудности гнобимого властью российского гражданского общества.

Любовь моей юности обрел свое счастье жизни на севере Калифорнии. В горах, где к человеку подходят дикие лани и не принимает мобильный телефон. Сами жители этого сказочного затерянного мирка называют свою огороженную территорию церковью. Поклоняются гармонии и красоте. А по мне – они натуральная секта. Не секта Джима Джонса, совершившая в 1978 году массовый суицид в Гайане. Конечно нет, но… Странное место, оторванное от мира. Виноградники, цветы. Наверное, летом здесь красивее. Я-то видела это в январе, когда все затянуто сырым туманом. Но нет, мне мешает расслабиться, режет взгляд что-то более существенное.

В доме, где живет Роберт, их гуру, статный англичанин лет шестидесяти (я видела только портрет, если бы он был в доме, мне бы не разрешили туда войти), удушливый запах сотен живых лилий. Их расставляют по вазам молчаливые, тихо улыбающиеся женщины. Гармония? Не ощущаю. В комнате, обитой голубым, соседствуют Будда и кокетливый Эрос, подносящий пальчик ко рту, и ещё кто-то совсем из другой оперы. Ну и ладно – имеют же люди право поклоняться разнообразной красоте в одном флаконе сразу?

На улице под дождем мок красивый, не работающий в это время года фонтан. Мой любимый сказал, что это произведение их Роберт привез прямо из какой-то французской усадьбы – XVIII век!

Хм, я бы сказала, что новодел, причем американский. Видела, как выглядят настоящие. Но нюхать места спаек, чтобы определить подлинность, как это обычно делают знатоки, было неудобно. Говорят, что место припоя пахнет очень долго. Но не мое это дело – истину искать, людям явно Роберт этот нравится. А что дурит их… Их выбор.

Добил меня прейскурант. Оказывается, за завтрак-обед-ужин с Робертом надо платить. Завтрак – дешевле, ужин – самый дорогой.

Не место это для меня.

На обратном пути, а езды до Сан-Франциско было почти четыре часа, мы с Витюшей говорили о чем-то очень высоком и умственном. О природе страдания, например. Я подумала, что моя первая любовь – изумительно счастливый человек. Он сконструировал себе раковину, которая полностью защищает его от страданий. И теперь ему главное надо не анализировать происходящее, а только и исключительно думать про ненастоящее, про придуманное. Верить и восхищаться. Но я так точно не смогу. Витюша, по-моему, почувствовал, что я не прониклась. Не спросил меня, чуткий человек, о моих впечатлениях. Больше мы не виделись. Но осталось очень светлое и важное знание на всю жизнь – наша первая любовь, и у меня, и у него, была настоящей: искренней и взаимной.

Возможно это или невозможно – перебраться в Америку, я пока себя не спрашивала. Это был следующий вопрос. Первый – надо ли мне это? Переехать в страну, где даже в универмагах есть примерочные для человека в инвалидной коляске. Абсолютная свобода передвижения. Улыбающиеся люди на колясках. В Европе для колясочника вход в государственные музеи бесплатный. А в Штатах плати полную цену. Это потому, что у тебя равные с другими возможности. И обязанности тоже равные. Привлекательно очень.

Еще одно впечатление про Америку пришло ко мне через год, во время встречи в Петербурге с американским президентом Джорджем Бушем-мл. Над ним сейчас принято посмеиваться и обвинять в глупости и самоуверенности. Я совсем про другое. Про американское отношение к инвалидности.