У последней черты - Уоррен Мерфи

Чиуна отвезли к машине. Римо сел следом.

Он уже собрался захлопнуть заднюю дверцу фургона, как подошла девочка с косичками. На руках у нее сидел котенок.

– Спасибо, что спасли Дадли, дядя, – сказала она.

– Не за что, детка, – ответил Римо хриплым голосом.

Он словно оцепенел. Всю дорогу в клинику он прижимал к неподвижному лицу Чиуна кислородную маску и силился вспомнить, каким богам и в каких выражениях молятся Мастера Синанджу.

В приемном покое произошла небольшая заминка: Римо попросили заполнить на Чиуна страховой формуляр.

– У него нет страховки, – объявил Римо дежурному приемного отделения. – Он за всю жизнь ни разу не болел.

– Прошу меня извинить. Мы не можем принять этого больного. Но я могу вам порекомендовать клинику Диконесс – там есть бесплатное отделение.

Отсюда всего двадцать минут езды.

– Но ему плохо! – рявкнул Римо. – Он может умереть!

– Попрошу не повышать голос, сэр. И будьте благоразумны. Вы находитесь в очень престижном учреждении. У нас работают только лучшие специалисты, с дипломами лучших медицинских учебных заведений. Они не могут принимать всех и каждого. Особенно если человек не в состоянии расплатиться по счету. Доктора имеют право на гарантированную оплату своего труда!

И тут Римо продемонстрировал дежурному свое представление о правах. О праве на жизнь, на свободу, на счастье.

Для пущей убедительности он проткнул дежурному ладонь его же авторучкой.

– Регистрируйте! – прорычал Римо.

– Не могу!

– Почему еще?

– У меня нет другой ручки!

– Покажите, где писать.

Дежурный ткнул пальцем раненой руки.

Римо взял его за запястье и стал водить рукой, из которой торчала авторучка, по нужной строке, пока там не появилось имя Чиуна вперемешку с пятнами крови.

– Спасибо, – простонал дежурный, и Римо направил каталку к лифту.

Доктор Генриетта Гейл была непреклонна.

– В приемное отделение не допускаются даже близкие родственники. А вы, судя по всему, и вовсе не являетесь родственником этого пожилого джентльмена.

– Я все равно войду.

Для ясности Римо поправил висящий на шее у доктора Гейл стетоскоп так, что он обхватил ее подобно удавке.

– Есть же определенные правила, – прохрипела докторша.

– Могу затянуть и потуже, – предупредил Римо.

– Умоляю, пустите, – задыхалась доктор Гейл. – Можете входить.

Римо слегка разогнул изуродованный прибор. – Благодарю, – вежливо сказала доктор Гейл. – Прошу следовать за мной.

Чиуна уже переложили на больничную койку. К локтевому сгибу руки была подведена капельница. Он был присоединен к целой батарее каких-то аппаратов, большинство из которых Римо видел впервые. Экран электрокардиографа мерцал голубым светом, регистрируя работу сердца. В ноздри были воткнуты трубочки, по которым подавался кислород.

Санитар распорол кимоно на груди Чиуна, освобождая грудь, чем вызвал хмурый взгляд Римо. Хорошо, что Чиун этого не видит.

Доктор Гейл посветила маленьким фонариком больному в глаза.

– Зрачки не сокращаются, – произнесла она задумчиво. – Минутку. А, вот.

– И что это значит? – спросил Римо.

– Прошу вас не мешать, сэр. Мы работаем. Это значит, что его глаза среагировали на свет, но не сразу.

– Но ведь хорошо, что среагировали, не так ли?

– Пока не знаю. Никогда не видела таких замедленных рефлексов.

– А-а.

– Сестра? – Доктор Гейл повернулась к блондинке в белом халате.

– Сердцебиение редкое, давление сто двадцать на сорок. Дыхание неглубокое, но ритмичное.

– Он слишком стар, – произнесла доктор Гейл, словно говоря сама с собой.

– Вы можете ему помочь? – в волнении спросил Римо.

– Он не реагирует на кислород. Это не похоже на простое отравление дымом. Более определенно пока ничего сказать не могу. Необходимо провести обследование.

– Сделайте что-нибудь, – взмолился Римо. – Помогите ему.

– Ну хорошо, что с вами поделаешь, кто бы вы ни были. Но я бы вас попросила сесть и перестать мерить палату шагами, как какой-нибудь нетерпеливый молодой папаша. Следующие несколько часов у нас будет много работы.

– Ладно. Еще мне нужно позвонить.

– Пожалуйста, только из коридора.

– Смитти? – спросил Римо, когда на проводе наконец оказался «Фолкрофт».

– Прошу назвать код, – сухо отозвался Смит.

– К черту код! Я в клинике.

– Вы должны были устранить объект, а не госпитализировать его.

– Забудьте о нем. Дело куда серьезнее. Сюда только что доставили Чиуна. Он болен.

– О нет! – простонал Смит. Он помолчал. – А вы не думаете, что это очередная уловка, чтобы выудить у нас побольше золота для его деревни? Мы как раз обсудили новый контракт. Подлодка с грузом скоро отправится к месту назначения. Но, – уточнил Смит, – Чиуну скажите, что она уже вышла с золотом на борту. У нас нет времени менять условия контракта.

– Может, забудете на время про свои финансы и выслушаете меня? Чиун действительно болен. Это очень серьезно. Врачи пока не могут понять, что с ним.

– Ну, ну, Римо. Чиун – Мастер Синанджу. Иными словами, один из самых могущественных людей, когда-либо появлявшихся на этой земле. Он не может заболеть. Мастера Синанджу никогда не болеют, разве не так?

– Так, Смит, но они умирают. И вам это известно. Они не бессмертны.

– Да, тут вы правы, – сказал Смит голосом, в котором слышались тревога и сомнение. – Надеюсь, вы не хитрите? Мне не хотелось бы думать, что вы начали сачковать, особенно теперь, когда для КЮРЕ, кажется, показался свет в конце тоннеля.

– Смитти, вам повезло, что вы не стоите сейчас передо мной, – тихо ответил Римо.

Смит прокашлялся.

– Может, лучше расскажете поподробнее, что там у вас приключилось?

– Я был на пожаре. И дом обвалился. Что было потом – не помню. Помню только, что очутился на земле, а Чиун стоял надо мной. Наверное, он вынес меня из огня, пока я был без сознания. Потом он вдруг потерял сознание или что-то в этом роде. Вдруг забормотал какую-то чушь, потом весь похолодел. Сейчас его обследуют.

– Когда врач ожидает результатов?

– Понятия не имею. Как будто собираются провозиться полночи. Я не на шутку встревожен!

– Я тоже, Римо. Но ко мне поступают сообщения о многочисленных пожарах, бушующих в Детройте и окрестностях.

– Забудьте об этих поджигателях! Справимся на следующий год. Я останусь с Чиуном.

– Позвольте напомнить вам, Римо, что расследование навело вас на единственного подозреваемого, который стоит за Сатанинской ночью. И именно этот человек, прямо или косвенно, виновен в том пожаре, последствия которого вы сейчас расхлебываете.

– Джоукли никуда не денется.

– Если вы не хотите разделаться с ним для меня, или для КЮРЕ, или для Америки, тогда сделайте это для Чиуна. В том, что случилось с Чиуном, виноват он.

Римо сощурился.

– Да. Чиун бы меня одобрил. Смитти, я перезвоню.

На следующее утро газеты пестрели заголовками: «Вышедший из-под контроля робот убивает бывшего депутата законодательного собрания Детройта».

Короткий отчет сопровождала фотография жертвы – улыбающегося широколицего мужчины. Подпись гласила: «Моу Джоукли». Приводилось также изображение подозреваемого, выполненное со слов полицейских. Восемь футов высотой, шесть рук, одна из которых оканчивалась молотом, другая – гидравлическими тисками, а остальные – прочими орудиями уничтожения, включая огнемет. Тело подозреваемого представляло собой сочлененные вместе стальные секции – наподобие сороконожки. Это было нечто среднее между промышленным роботом и индуистской статуей.

В статье признавалось, что набросок основан на предположениях, но художник полицейского управления настаивал, что повреждения, нанесенные покойному Моу Джоукли, могли стать результатом воздействия только фантома типа того, что он изобразил.

Вряд ли Моу Джоукли согласился бы с таким утверждением. Вчера, ровно в полночь, он стоял у зеркального окна своей берлоги и, держа в руках бинокль, следил за каждым шагом своей банды. В южной стороне бушевало несколько пожаров. На востоке дымился целый ряд жилых домов. Хорошо! Даже слишком хорошо.

Прошло уже больше двух часов с того момента, как к нему постучал последний «ряженый», желая получить «угощение», на которое можно было рассчитывать только в этом доме. Обычно так и было – последний заходил около десяти часов. Пожары же, случалось, полыхали до двух часов. В этом году результат неплохой. Но всего четыре смертных случая. Больше прошлогоднего на один, но до рекорда семьдесят седьмого года далеко: тогда погибли пятьдесят пять человек. Славные были времена!

Моу Джоукли плеснул себе виски. Праздник Хэллоуин! Его любимое время года. Вот уже больше двадцати лет в эту ночь Моу Джоукли правит Детройтом – невидимый властелин на троне в стеклянной башне.

Властелином Моу Джоукли стал не сразу. Когда-то он был обыкновенным подростком, которому просто нравилось устраивать пожары. В шестидесятые годы в Детройте произошло снижение деловой активности и отток населения.