Птицелов - Юлия Остапенко

Выдержав положенную церемониалом паузу, Марвин поднял коня и поскакал в свой конец ристалища. Ему досталось место спиной к солнцу, и он нахмурился, зная, что противник непременно станет винить в проигрыше свет, слепивший ему глаза. Впрочем, бес с ним — пусть винит. Марвин не собирался задерживаться в Балендоре — теперь, когда сэйр Годвин поджал хвост, ему тут нечего больше делать. Слава Единому, не на одном только Предплечье сейчас идут междоусобицы. А Годвин отпустит его, никуда не денется — победителям королевских турниров не отказывают.

Герольд протрубил сигнал к старту. Марвин вскинул копьё, направленное к противнику тупым концом, наклонил голову и понёсся вперёд.

Бой обычно занимал не более минуты: всего-то делов — доскакать до противника, нанести удар, вернуться в центр поля и принять овации. Но на сей раз всё случилось быстрее. Гораздо, гораздо быстрее.

Настолько быстро, что Марвин не успел понять, что произошло: только что он мчался, не спуская глаз с приближающегося противника, а потом вдруг небо рванулось вверх, подминая его под себя, и истошно заржал конь над его головой. Трибуны охнули, но Марвин услышал это словно издалека — как будто ударом его не просто выбило из седла, а швырнуло через сотни миль, к самому Плечу. Он судорожно сжал пальцы, глядя в серое небо и загребая ногами цветной песок, и ощутил под ними что-то острое…

Он повернул голову и только когда увидел, смог поверить, что это в самом деле обломок его копья. Короткий, в локоть длиной, — копьё переломилось почти у самого наконечника. Голубая лента Бьянки поникла, утопив концы в пыли.

«Это невозможно», — подумал Марвин, приподнимаясь на локтях. Глупая мысль, но ничто другое сейчас в его голове попросту не умещалось. Люд на трибунах орал, приветствуя победителя. Сам победитель снисходительно улыбался под дождём сыпавшихся на него оваций. Его вороной перебирал копытами всего в нескольких шагах от Марвина. Марвин смотрел на эти копыта, отороченные белым мехом, и ему казалось, что они двигаются немыслимо медленно, так медленно, что его замутило.

Пальцы стиснули обломанный конец копья.

«Это невозможно», — снова подумал он, и только когда победитель турнира в Балендоре развернулся к нему, понял, что произнёс эти слова вслух.

— Возможно, мой мальчик, — сказал Лукас из Джейдри, и Марвин наконец увидел его глаза: светло-голубые, прозрачные, очень ясные и очень холодные. Этот взгляд заморозил Марвину горло, и он не мог выдавить ни слова. — Возможно. Именно потому, что ты считал иначе.

Лукас из Джейдри отвернулся — и Марвин знал, что больше его взглядом не удостоят. Плечи Лукаса слегка ссутулились, будто он полностью расслабился — такую осанку приобретают люди, потерявшие к чему-либо интерес. Внезапно смысл произошедшего обрушился на Марвина, будто топор Ледоруба — неизбежно и яростно, круша кости и сминая мозг.

«Он хотел меня проучить, — с леденящим спокойствием подумал Марвин. — Единый ведает почему, но ему этого захотелось. И он думает, что преуспел. Теперь ему… неинтересно».

Он не чувствовал ничего подобного с тех пор, как отец высек его за то, что он в шуточной драке на деревянных мечах ранил соседского мальчишку. Мальчишка был толстозадым размазнёй, драка была честной, а порка — публичной. Отцу хотелось, чтобы Марвин на всю жизнь запомнил этот урок. И он добился своего. Марвину было восемь лет, и он поклялся себе, что никогда больше не допустит, чтобы его поучали. А уж на людях — тем более. Не важно, кто и почему. Он просто не мог этого вынести.

Лукас из Джейдри тронул бока своего коня пятками. Марвин из Фостейна медленно встал, не заметив, как торжествующий гул на трибунах сменился тишиной. В правой руке, перчатка на которой насквозь взмокла от пота, он сжимал обломок своего копья с безжизненно поникшей голубой ленточкой — знаком расположения его дамы, месстрес Бьянки из Кудиона. Сегодня это копьё принесло обладательнице ленты немало славы…

«И, — вдруг с ужасом понял Марвин, — если я сейчас сделаю то, что сделаю, оно навеки покроет её позором, как и меня. И для неё это действительно будет позор — тогда как у меня просто нет выбора… Нет выбора, понимаешь?»

— Я никогда не проигрываю, мессер, вы слышите? Никогда, — сказал Марвин побелевшими губами и, больше не раздумывая ни о чём, сорвал со своего копья ленту Бьянки и отшвырнул её прочь.

Сдавленный женский крик проник в его затуманенный разум, но не смог поколебать. Марвин отвёл руку назад и метнул обломок копья в незащищённую спину Лукаса из Джейдри. Железный наконечник сверкнул в блеклом луче осеннего солнца.

Вероятно, Лукаса спас единый вопль потрясённой толпы, а может, невиданная доселе Марвином скорость реакции. Он рванулся в сторону, и копьё, которое должно было вонзиться ему между лопаток, только скользнуло по боку, разодрав в клочья жилет и кожу. Кровь фонтаном брызнула на лошадиный круп. Лукас покачнулся в седле, крепче ухватился за повод. К ним уже бежали герольды и оруженосцы. И, отстранённо отметил Марвин, королевские гвардейцы.

Марвин поднял затуманенный взгляд на королевскую ложу. На лице короля было написано возмущение, Ольвен сидела, окаменев и не глядя в его сторону, герцогиня презрительно усмехалась. Трибуны орали, в Марвина полетело первое гнилое яблоко. Бьянка из Кудиона лежала в обмороке на руках своего отца.

— Казнить предателя! — орал кто-то над самой головой Марвина.

— Трус!

— Убийца!

— Смерть ему, смерть!

Марвин почувствовал, как его схватили, но не шевельнулся. Кровь из разодранного бока Лукаса била ключом, но он и не думал падать с коня. Вместо этого спешился, молча отвёл от себя руки потянувшихся было к нему оруженосцев. Марвин с изумлением понял, что он стоит на ногах абсолютно твердо. Его лицо не исказилось, даже не дрогнуло. Вот только глаза… какие же странные были у него глаза. И не было в них ни презрения, ни ненависти, ни желания убить. Ничего из того, что Марвин ожидал увидеть.

Лукас остановился в шаге от него, какое-то время изучал его лицо — внимательно, пристально, не давая отвести взгляд. Потом посмотрел поверх головы Марвина — туда, где сидела королевская семья.

— Мой король! — крикнул он. — Подарите мне жизнь этого человека!

Марвин не мог видеть короля, но знал, что тот недоволен. А уж королева…

— И речи быть не может! — звеняще ответила Ольвен. — Он совершил чудовищное преступление против всех законов чести и будет немедленно казнён!

— Вы правы, моя королева. Но я прошу вас об этом. В качестве особой милости, как победителю этого турнира.

Один из герольдов поморщился — напоминать о своей победе считалось дурным тоном.