Мифы финно-угров - Владимир Петрухин

Сходный обычай был обнаружен и у вепсов — народа, который считается потомками веси, жившей на Белом озере. Обычай этот был приурочен как раз ко времени сбора урожая — к окончанию жатвы. Жнецы возвращались домой с поля и вешали серп на шею хозяйке: «Или пироги делай, или голову отрубим!» — говорили они. Тогда хозяйка принималась печь праздничные пироги. Такой же ритуал известен у южных карел и финнов: жнец клал серп на спину хозяйке и требовал пирогов. Эти ритуалы напоминают многочисленные календарные «обходные» обряды, когда «обходчики» требовали у хозяев подарков, угрожая скаредам. Эти обряды призваны были обеспечить благополучие, то есть изобилие в наступающем году (напомним, что в Древней Руси год начинался в сентябре).

Деяния волхвов, однако, не были имитацией жертвенного акта, как в мордовском и прибалтийско-финском обряде: их жертвы погибали. Как явствует из летописи, древние волхвы обвиняли лучших жен не только в том, что они прячут запасы, но и в том, что они виновны в неурожае и голоде — то есть в ведовстве. Повсюду в Европе именно колдунов и особенно колдуний, ведьм обвиняли в том, что они наслали засуху и «отобрали» урожай. Немецкий миссионер и хронист Генрих Латвийский рассказывал (в XIII в.), что другой финский народ — ливы в Прибалтике — принесли в жертву своим богам монаха Теодориха, потому что урожай на монастырской земле был обилен, а у ливов погиб, затопленный дождями. Христианская церковь боролась с этими древними предрассудками, и Янь выступил против волхвов как истинный христианин.

Но летопись сохранила для нас и рассказ волхвов о сотворении человека, тело которого создал сатана, а душу вдохнул Бог. Стало быть, тело человека, вопреки христианскому учению, может содержать все, связанное с нечистотой, бесовщиной — недаром Сатана создал его из ветошки, которой Бог утирал пот. Миф о том, что тело человека сотворил Сатана, бытовал у многих финно-угорских народов, и мы еще не раз о нем вспомним. Однако едва ли этот миф, в отличие от обряда, имеющего мордовские параллели, восходит к древнейшему прафинно-угорскому или уральскому периоду. Он был распространен не только у финно-угров, но и у их ближайших соседей — тюрков и славян. Возможно, все эти народы почерпнули вышеуказанный миф из общего древнего источника, и этот источник довольно хорошо известен историкам религии.

Так называемые дуалистические мифы о сотворении мира и человека — когда в творении принимают участие два творца, добрый (Бог) и злой (Сатана, дьявол) — восходят к древнеиранской религии, а в средневековом мире распространяются вместе с многочисленными дуалистическими ересями. В Византии и Восточной Европе такой ересью было возникшее в Болгарии богомильство. Богомилы считали, что земной телесный мир — это создание Сатаны, обитающего в преисподней. Духовный же, божественный, мир — это небесная обитель. Богомилы были ярыми проповедниками своих идей, и их миссионеры проникали далеко за пределы Балканского полуострова. Можно предположить, что дуалистическая ересь получила распространение среди народов Восточной Европы после того, как они приняли христианство. Очевидно, большинство новообращенных христиан не могли толково объяснить происхождение зла в мире и защитить христианские истины.

Прошло много столетий, и в начале XIX века другой искатель религиозной правды — недавно крещеный мордвин Кузьма Алексеев, объявив себя пророком (как и волхвы), также поднял восстание против властей и также был ими осужден (но об этом пойдет речь ниже — в главе о мордовской мифологии).

Расправа с волхвами: миф и ритуал

Итак, Янь Вышатич на практике, используя средневековое судебное расследование, пытку и казнь, пытался убедить этих нестойких в вере христиан, что у мира есть лишь один Творец, а волхвы не способны предугадать и собственное будущее. Эти пытки и казнь тоже сами по себе представляют интерес. Воевода велел повыдергивать захваченным волхвам бороды: этот обычай унижения, нанесения бесчестья широко распространен в архаичном праве, в том числе в древнерусском (недаром даже в XVIII в. русские люди так сопротивлялись указу Петра I брить бороды). Однако для чудских окраин Руси этот обычай мог иметь дополнительный смысл. Так, в записках одного из первых исследователей Сибири Г. Новицкого (XVIII век) сохранился рассказ шамана манси о том, что вместе с остриженными волосами можно исторгнуть из человека и душу. Волосы (и ногти) — неотделимая часть тела, даже остриженные волосы надо хранить при себе. Если учесть, что описанные события происходили в XI веке, то можно утверждать, что вместе с бородами Янь лишил волхвов силы в глазах их сторонников.

Повешение на дереве также было широко известной казнью у народов Европы. Так расправлялись с преступниками. И вновь мордовский фольклор помогает объяснить этот обычай, описанный в русской летописи. В мордовской песне рассказывается, как некая девица кается перед смертью и просит похоронить ее не на кладбище, а «около большой дороги на старом дубе». Девица эта была колдуньей: она три года провела в утробе матери, и когда появилась на свет, хотела «высушить текущую воду», навести порчу на луга и хлебные поля, даже погубить деревья в лесу. Очевидно, зловредная девица признавалась в тех преступлениях, в которых сами волхвы хотели обвинить истребляемых ими «лучших жен»: воевода казнил их так, как следовало казнить ложных обвинителей в ведовстве.

На деревьях иногда хоронили шаманов, которые, как считалось, и рождались там же, в птичьих гнездах: ведь шаманы должны были проникать и на небо, и в преисподнюю. Иное дело — преступники-волхвы. Повешение казненных на дереве у реки (водной дороги) — между небом и землей — означало, что они не могут стать злыми духами преисподней и после смерти вредить людям, не могут они попасть и на небо, ибо «привязаны» к дереву. Их окончательная гибель свершилась однажды ночью, когда медведь пожрал их трупы. Медведь для христиан — нечистое животное (церковные уставы запрещали даже излюбленную во всей Европе забаву — водить ученого медведя). Но для финно-угров медведь — это священный зверь, тотем-первопредок, сын верховного бога, некогда спустившийся с неба. И души и тела волхвов были истреблены…

Странную историю о медведице-плакальщице рассказывали карельские сказочники. Однажды у старика умерла старуха, и тот пошел искать плакальщицу. Первым на дороге ему попался волк, но его вытье не подходило для похоронного причитания. Так же не понравились старику лай лисицы и причитания зайца. Зато медведица стала причитать по правилам:

«Ах, старик мой горемычный,Умерла твоя старуха,Кто спечет пирог предлинный,Кто его намажет маслом,Кто сошьет тебе рубаху?»

Старик привел медведицу в дом оплакивать старуху, сам же пошел за попом. Тут-то «плакальщица» и съела старуху. У коми известна сказка о жене охотника, которая жарила медвежью лапу: за это ее съел медведь, охотник же нанял в плакальщицы не медведицу, а лису…

Эта история напоминает всем известную с детства сказку о глупом мышонке. Но в ней обнаруживается и древний — дохристианский — смысл: ведь лесная «плакальщица» получила свою жертву до прихода священника, который должен был позаботиться о спасении ее души. Может быть, сюжет сказки восходит к тем временам, когда финны и карелы хоронили своих умерших в священных рощах хийси и почитали медведя как священное животное.

Культ медведя и медвежья свадьба в Ярославском Поволжье

Медведь, завершивший в летописи прения о вере с волхвами, был главным героем одной легенды, восходящей к древнерусским временам. В ней рассказывается об основании Ярославля. Это было в начале XI в., когда князь Ярослав, прозванный Мудрым, правил еще в Ростове. На месте будущего Ярославля — у впадения Которосли в Волгу — находилось урочище, называемое Медвежий угол. Там обитали «человецы поганыя веры» — злые язычники. Поклонялись они скотьему богу Волосу (Велесу), в святилище которого — керемети — горел неугасимый огонь и совершались жертвоприношения. Обряды совершал особо почитаемый волхв.

Купцы, ходившие по Волге, непрестанно жаловались князю Ярославу, что язычники грабят их караваны. Тогда князь с дружиной двинулся к Медвежьему углу. Язычники уступили силе и клялись своим богом Волосом в верности князю, креститься же не желали. Князю пришлось вновь вернуться туда уже со священниками, но язычники выпустили на князя некоего «лютого зверя» и псов, чтобы они растерзали пришельцев. Князь повел себя как герой — секирой убил зверя. Строптивые язычники покорились, легенда же о княжеской победе дожила до нового времени — так в гербе Ярославля появился медведь с секирой.