Миссия – любовь - Юлия Басова

Боль парализовала все тело. Я не могла пошевелиться и сидела, безвольно откинувшись назад, почти потеряв сознание.

Не знаю, сколько времени длился этот жуткий ступор. Когда руки снова начали слушаться, я открыла окно. Вечерело, и первые сумерки опускались на осенний лес. Птицы пели так красиво, что я невольно заулыбалась, чувствуя себя почти счастливой. Головная боль постепенно отступала.

Мои мысли вернулись к событиям сегодняшнего дня.

Теперь я думала только о Нем. Воспоминания о Роберте прогнали остатки боли. И все же он казался мне очень странным. Он вел себя не так, как другие мужчины. Я не впечатлила его своей непосредственностью. Роберт не восхищался мною, а, наоборот, критиковал – каждый раз, когда мы встречались…

Кажется, он сразу возненавидел меня. Я вспомнила его взгляд – ясный и холодный, словно зимнее небо, – и вздрогнула. Его взгляд. Такой же, как и тот, что я почувствовала на злополучной лесной поляне. Или нет?

Голова вновь загудела, но на этот раз мне удалось взять себя в руки и не поддаться панике. «Почему я в который раз вспоминаю события сегодняшнего дня? Почему не могу отвлечься от мыслей о Стронге? Он сказал, что меня надо спасать. От чего? Или от кого? От людей, которые желают мне только добра? Что в голове у этого англичанина? Что, черт побери?! Неужели он считает меня проституткой или юной содержанкой богатых папиков?»

Правду обо мне знали только трое: я и мои родители. Мать хранила это знание с мрачной отчужденностью, отец во время наших редких встреч вовсе об этом не заговаривал. «Ну и что? Я такая, какая есть. Я что, ненавидеть себя должна?»

Меня начала одолевать злость, прогнавшая боль. Я, словно фурия, выскочила из машины и злобно пнула ногой ни в чем неповинную осинку. Резкая боль, теперь уже в стопе, успокоила меня. Я опустилась на поваленное дерево и огляделась. Уже совсем стемнело.

Где-то послышался скрип, и я резко обернулась. Огромная сосна раскачивалась на ветру, издавая зловещие звуки, похожие на всхлипы. Сама я не плакала с детства – такой характер.

Порыв ветра растрепал мою челку, и я по-кошачьи прищурилась. Какое-то новое чувство возникло сегодня в моем сердце, такое необычное и такое естественное…

Домой я приехала поздно. Мать мрачно смотрела телевизор.

– Что так поздно? – недовольно спросила она, – ты опять?..

– Я принесла деньги, – тихо сказала я, бросая на пол сумку с евро.

– Ты же знаешь, меня это не интересует, – сухо ответила мать, не обернувшись.

Мне была хорошо известна истинная причина ее недовольства: я была копией своего отца, а мать все еще любила его – и ненавидела одновременно.

Ненавидела, потому что не могла вернуть. Любила – потому, что не могла не любить. Каждая женщина, с которой он общался больше минуты, обязательно влюблялась в него. «А он? – Я задумалась. – Интересно, кого любил он? И любил ли когда-нибудь вообще? Мне всего семнадцать. Я еще могу полюбить, и уверена, что это будет взаимно. Хотя… – Я вспомнила презрительный взгляд Стронга и вздрогнула. – Нет, этот – не для меня. Вокруг много парней, более понятных и доступных. А он – из другого мира, в котором за человеком постоянно следят папарацци, где все помешаны на похудении и диетах, на здоровом образе жизни, хотя многие из них умирают от передозировки запрещенных препаратов. Они получают миллионы за свою работу, но чем, в сущности, они занимаются? Играют роль. Делают то, чем каждый из нас занимается по сто раз на дню. Как, должно быть, развращает то обстоятельство, что тебе платят бешеные деньги просто за то, что именно ты, а не кто-то другой подарил свое лицо персонажу фильма! Человек понимает, что его персона стоит очень дорого, и начинает относиться к себе как к бесценному произведению искусства. Он больше не может с юмором смотреть на вещи. А это уже диагноз».

В памяти опять возник образ Роба Стронга. «Кого я обманываю? Все вышесказанное – не про него. Да, этому парню, похоже, самоиронии не занимать. Звездности – ни грамма. Ни перед кем не красуется. Одет просто – простая футболка, потертые синие джинсы. Характер, конечно, заносчивый, но не из-за того, что он – звезда. Не похож он на человека, зациклившегося на себе. Ничего искусственного, надуманного. И все же странный, очень странный. Когда он успел так хорошо освоить русский язык? Здесь он учится первый год. И хотя для поступления на этот факультет нужна хорошая языковая база, он удивительно, слишком хорошо для иностранца, владеет русским. Может, раньше бывал в России? Еще до начала своей голливудской карьеры?»

– Есть будешь? – сухо спросила мать, прервав мои размышления.

– Нет. Не хочется что-то.

– Ты скоро окончательно высохнешь и станешь похожа на щепку.

– После шести жрать вообще не рекомендуют. – Я попыталась грубовато отшутиться, но мама не сдавалась:

– Вот те, кто рекомендует, пусть и не жрут, а ты – за стол. Немедленно! – Она решительно встала с дивана и проговорила уже мягче: – Хотя бы супа поешь.

Чтобы не нарваться на скандал, мне пришлось уступить. Мать достала из хлебницы белый батон, нарезала крупными ломтями и положила на тарелку, а затем поставила передо мной глубокую тарелку с дымящимся борщом.

– Пахнет вкусно, – похвалила я на всякий случай.

После сегодняшних событий мне совсем не хотелось провоцировать раздражение матушки. Она могла найти повод для ссоры в любом моем слове, выражении лица, даже во взгляде – чересчур дерзком или, того хуже, непочтительном.

Я подула на ложку, чтобы не обжечься, и улыбнулась. Есть совсем не хотелось, но родительница сидела напротив, пристально наблюдая за мной.

– Ешь давай, – отозвалась она, проигнорировав мою улыбку.

– Горячий. – Я осторожно пожала плечами.

– А ты чего хотела? Чтобы борщ холодным был? – заносчиво отреагировала мать.

Внутри меня все опустилось. «Наверное, скоро придется съезжать от нее». В принципе, я могла поступить так прямо сейчас. Деньги на квартиру были, на жизнь – тоже, так что голод мне был не страшен. Пусть я беспринципная и мой способ обеспечивать себя мог показаться очень странным, но я надеялась, что когда-нибудь обрету семью и начну честно работать. Делать что-нибудь однозначно хорошее.

Я могла бы покинуть этот дом в любой момент, но мне, как ни странно, было жалко мать. Да, с ней было сложно, она часто срывалась, выплескивая на меня все обиды на несложившуюся жизнь. И вместе с тем принимала меня такой, какая я была.

Кто знает, сможет ли мой будущий муж так же относиться к моему дару и его неизбежным последствиям? Даже если я не буду пользоваться своими талантами – что вполне естественно, ведь, будучи замужем, нельзя брать деньги у других мужчин. И все же: что будет чувствовать мой муж, перехватывая восхищенные, вожделеющие взгляды парней, с которыми мне придется общаться больше пяти минут? Что он будет чувствовать, зная, что любой из них готов ради меня на все? Даже под поезд броситься, если прикажу. Что, если в конечном итоге семья распадется, не выдержав этого испытания? А мать… На нее хотя бы можно положиться. Она никогда меня не бросит.