Красное и чёрное - Фредерик Стендаль

Но это была преждевременная тревога с его стороны. Жюльен считал г-жу де Реналь красавицей, но ненавидел её за её красоту: ведь это было препятствие на его пути к преуспеянию, и он чуть было не споткнулся о него. Он всячески избегал разговаривать с нею, чтобы у неё скорее изгладился из памяти тот восторженный порыв, который толкнул его в первый день поцеловать у неё руку.

Элиза, горничная г-жи де Реналь, не замедлила влюбиться в юного гувернёра: она постоянно говорила о нём со своей госпожой. Любовь Элизы навлекла на Жюльена ненависть одного из лакеев. Как-то однажды он услышал, как этот человек упрекал Элизу: «Вы и говорить-то со мной больше не желаете с тех пор, как этот поганый гувернёр появился у нас в доме». Жюльен отнюдь не заслуживал подобного эпитета; но, будучи красивым юношей, он инстинктивно удвоил заботы о своей наружности. Ненависть г-на Вально тоже удвоилась. Он громогласно заявил, что юному аббату не подобает такое кокетство. Жюльен в своём чёрном долгополом сюртуке был похож на монаха, разве что сутаны не хватало.

Госпожа де Реналь заметила, что Жюльен частенько разговаривает с Элизой, и дозналась, что причиной тому является крайняя скудость его гардероба. У него было так мало белья, что ему приходилось то и дело отдавать его в стирку, — за этими-то маленькими одолжениями он и обращался к Элизе. Эта крайняя бедность, о которой она и не подозревала, растрогала г-жу де Реналь; ей захотелось сделать ему подарок, но она не решалась, и этот внутренний разлад был первым тяжёлым чувством, которое причинил ей Жюльен. До сих пор имя Жюльена и ощущение чистой духовной радости сливались для неё воедино. Мучаясь мыслью о бедности Жюльена, г-жа де Реналь однажды сказала мужу, что следовало бы сделать Жюльену подарок, купить ему бельё.

— Что за глупости! — отвечал он. — С какой стати делать подарки человеку, которым мы довольны и который нам отлично служит? Вот если бы мы заметили, что он отлынивает от своих обязанностей, тогда бы следовало поощрить его к усердию.

Госпоже де Реналь показался унизительным такой взгляд на вещи; однако до появления Жюльена она бы даже не заметила этого. Теперь, всякий раз, едва только взгляд её падал на безукоризненно опрятный, хоть и весьма непритязательный костюм юного аббата, у неё невольно мелькала мысль: «Бедный мальчик, да как же это он ухитряется?..»

И постепенно всё то, чего недоставало Жюльену, стало вызывать у неё только жалость к нему и отнюдь не коробило её.

Госпожа де Реналь принадлежала к числу тех провинциалок, которые на первых порах знакомства легко могут показаться глупенькими. У неё не было никакого житейского опыта, и она совсем не старалась блеснуть в разговоре. Одарённая тонкой и гордой душой, она в своём безотчётном стремлении к счастью, свойственном всякому живому существу, в большинстве случаев просто не замечала того, что делали эти грубые люди, которыми её окружила судьба.

Будь у неё хоть какое-нибудь образование, она, несомненно, выделялась бы и своими природными способностями, и живостью ума, но в качестве богатой наследницы она воспитывалась у монахинь, пламенно приверженных «Святому сердцу Иисусову»{38} и воодушевлённых кипучей ненавистью ко всем тем французам, которые считались врагами иезуитов. У г-жи де Реналь оказалось достаточно здравого смысла, чтобы очень скоро забыть весь тот вздор, которому её учили в монастыре, но она ничего не обрела взамен и так и жила в полном невежестве. Лесть, которую ей с юных лет расточали как богатой наследнице, и несомненная склонность к пламенному благочестию способствовали тому, что она стала замыкаться в себе. На вид она была необыкновенно уступчива и, казалось, совершенно отреклась от своей воли, и верьерские мужья не упускали случая ставить это в пример своим жёнам, что составляло предмет гордости г-на де Реналя; на самом же деле её обычное душевное состояние было следствием глубочайшего высокомерия. Какая-нибудь принцесса, которую вспоминают как пример гордыни, и та проявляла несравненно больше внимания к тому, что делали окружающие её придворные, чем проявляла эта такая кроткая и скромная с виду женщина ко всему, что бы ни сделал или ни сказал её супруг. До появления Жюльена единственное, на что она, в сущности, обращала внимание, были её дети. Их маленькие недомогания, их огорчения, их крохотные радости поглощали всю способность чувствовать у этой души. За всю свою жизнь г-жа де Реналь пылала любовью только к господу богу, когда воспитывалась в монастыре Сердца Иисусова в Безансоне.

Хоть она и не снисходила до того, чтобы кому-нибудь говорить об этом, но достаточно было хотя бы лёгкого озноба или жара у одного из её сыновей, чтобы она сразу же пришла в такое состояние, как если бы ребёнок уже погиб. Грубый смех, пожимание плечами да какая-нибудь избитая фраза по поводу женской блажи — вот всё, что она получала в ответ, когда в первые годы своего замужества в порыве откровенности пыталась поделиться своими чувствами с мужем. От такого рода шуточек, в особенности когда речь шла о болезни детей, у г-жи де Реналь сердце переворачивалось в груди. Вот что она обрела взамен угодливой и медоточивой лести иезуитского монастыря, где протекала её юность. Горе воспитало её. Гордость не позволяла ей признаться в этих огорчениях даже своей лучшей подруге, г-же Дервиль, и она пребывала в уверенности, что все мужчины таковы, как её муж, как г-н Вально и помощник префекта Шарко де Можирон. Грубость и самое тупое равнодушие ко всему, что не имеет отношения к наживе, к чинам или крестам, слепая ненависть ко всякому неугодному им суждению — всё это казалось ей столь же естественным у представителей сильного пола, как то, что они ходят в сапогах и фетровой шляпе.

Но даже после стольких лет г-жа де Реналь всё-таки не могла привыкнуть к этим толстосумам, среди которых ей приходилось жить.

Это-то и было причиной успеха юного крестьянина Жюльена. В симпатии к этой благородной и гордой душе она познала какую-то живую радость, сиявшую прелестью новизны.

Госпожа де Реналь очень скоро простила ему и его незнание самых простых вещей, которое скорей даже умиляло её, и грубость манер, которую ей удавалось понемногу сглаживать. Она находила, что его стоило послушать, даже когда он говорил о чём-нибудь обыкновенном, ну хотя бы когда он рассказывал о несчастной собаке, которая, перебегая улицу, попала под быстро катившуюся крестьянскую телегу. Зрелище такого несчастья вызвало бы грубый хохот у её супруга, а тут она видела, как страдальчески сдвигаются тонкие, чёрные и так красиво изогнутые брови Жюльена. Мало-помалу ей стало казаться, что великодушие, душевное благородство, человечность — всё это присуще только одному этому молоденькому аббату. И всё то сочувствие и даже восхищение, которые пробуждаются в благородной душе этими высокими добродетелями, она теперь питала только к нему одному.

В Париже отношения Жюльена с г-жой де Реналь не замедлили бы разрешиться очень просто, но ведь в Париже любовь — это дитя романов. Юный гувернёр и его робкая госпожа, прочитав три-четыре романа или послушав песенки в театре Жимназ{39}, не преминули бы выяснить свои взаимоотношения. Романы научили бы их, каковы должны быть их роли, показали бы им примеры, коим надлежит подражать, и рано или поздно, возможно, даже без всякой радости, может быть, даже нехотя, но имея перед собой такой пример, Жюльен из тщеславия невольно последовал бы ему.

В каком-нибудь маленьком городке в Авейроне или в Пиренеях любая случайность могла бы ускорить развязку — таково действие знойного климата. А под нашим более сумрачным небом юноша-бедняк становится честолюбцем только потому, что его возвышенная натура заставляет его стремиться к таким радостям, которые стоят денег; он видит изо дня в день тридцатилетнюю женщину, искренне целомудренную, поглощённую заботами о детях и отнюдь не склонную искать в романах образцы для своего поведения. Всё идёт потихоньку, всё в провинции совершается мало-помалу и более естественно.

Нередко, задумываясь о бедности юного гувернёра, г-жа де Реналь способна была растрогаться до слёз. И вот как-то раз Жюльен застал её, когда она плакала.

— Ах, сударыня, уж не приключилось ли с вами какой беды?

— Нет, мой друг, — отвечала она ему. — Позовите детей и пойдёмте гулять.

Она взяла его под руку и опёрлась на него, что показалось Жюльену очень странным. Это было впервые, что она назвала его «мой друг».

К концу прогулки Жюльен заметил, что она то и дело краснеет. Она замедлила шаг.

— Вам, наверно, рассказывали, — заговорила она, не глядя на него, — что я единственная наследница моей тётки, которая очень богата и живёт в Безансоне. Она постоянно посылает мне всякие подарки... А сыновья мои делают такие успехи... просто удивительные. Так вот я хотела попросить вас принять от меня маленький подарок в знак моей благодарности. Это просто так, сущие пустяки, всего несколько луидоров вам на бельё. Только вот... — добавила она, покраснев ещё больше, и замолчала.