Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман - Ростислав Самбук

«Угодно ли это богу? — спрашивал он себя и решительно отвечал: — Ни в коем случае!» Выбирая между ними обоими, бог, конечно, выбрал бы его, отца Андрия, — более опытного, влиятельного и умного. Тем паче что методы Ромка уже устарели. Ну пристрелят еще одного председателя сельсовета! Ну устранят какого–нибудь районного работника — тьфу, завтра пришлют нового! Иное дело — отец Андрий: в селе его пока что слушаются, а вовремя сказанное слово — одно лишь слово! — весит иногда больше, чем десяток выстрелов.

Итак…

И все же отец Андрий колебался. Из–за этого мучила мигрень, даже службу отправлял иногда торопливо. Задумывался во время обедни так, что служка вынужден был подсказывать — и это ему, славившемуся пунктуальным и суровым соблюдением всех обрядов!

Сейчас, лежа на мягких подушках, его милость решил так: в последний раз поедет в город, черт с нам, а потом… Может, во время этой операции какая–нибудь случайная пуля разрешит все его сомнения… Это был бы лучший вариант! А то…

Отец Андрий снова задвигался на подушках. Вроде бы уже и надумал окончательно и… Кто–кто, а сам он знал, что́ мешает выдать брата. Даже если бы Ромко и не узнал, кто донес на него, никто, ох, никто не может знать заранее, как он поведет себя на допросах и не расскажет ли, упаси боже, что–нибудь про отца Андрия. А Ромко знает много, больше чем требуется…

Отец Андрий перекрестился, вымаливая у неба ответ на свои сомнения. Знал: снова будет плохо спать и встанет с синяками под глазами.

Совсем стемнело, однако не хотелось вставать и зажигать лампу, даже позвать Ганю не было сил. Боже мой, за что ты караешь верных слуг твоих?

Кто–то осторожно поднимался по ступенькам крыльца. Не служанка — она босая, и не батрак, который поехал косить и вернется только завтра. Отец Андрий поспешно натянул брюки и выглянул в прихожую. Темно и вроде бы никого.

— Кто там? — испуганно спросил он.

В наружную дверь не постучали — заскребли.

— Можно ли видеть отца Андрия Шиша?

— Войдите.

Вошел не один, а двое. По крайней мере, так показалось его милости. Он не ошибся. Чиркнул спичкой и увидел двух мужчин, настороженно смотревших на него.

— Имеем удовольствие видеть отца Андрия Шиша? — спросил высокий и, как успел заметить его милость, седой мужчина.

Отец Андрий испугался. Врываются какие–то незнакомцы в такой поздний час — черт знает, времена беспокойные! И не за ним ли пришли? Отступив в комнату, ответил запинаясь:

— Я–я… слушаю вас…

— Мы от Мирослава Павлюка, — прошептал седой. — Кто–нибудь есть в доме?

— Слу–ужанка… — Отец Андрий еще не пришел в себя. Первый испуг уже прошел — не за ним, значит, — но все же к сердцу подступал страх. Черт бы побрал этого Павлюка! Сбежал с гитлеровцами, нашел где–то уютное пристанище и еще имеет наглость передавать приветы!..

— Так прошу господ в комнаты, — сладко пропел священник. — Я сейчас зажгу…

— Не надо, — посоветовал гость. — И отошлите в село служанку — нас никто не должен видеть…

Священник не возражал: действительно, лучше, чтобы никто их не видел, — они правы. Вышел во двор, крикнул девушку и послал в село узнать, когда завтра у Стасюка крестины.

— Заночуешь у Ковалишиных! — бросил ей вслед.

Перед тем как зажечь свет, отец Андрий тщательно осмотрел шторы на окнах. Пришельцы все еще жались в темной прихожей. Его милость подкрутил фитиль и пригласил их в комнату.

Седой произвел на него приятное впечатление: умные глаза и манеры, свойственные лишь интеллигентным людям.

— Господа, очевидно, проголодались в дороге, — вопросительно начал он, однако не настаивая, — и может…

Седой ничего не ответил, усаживаясь в кресле так, чтобы видеть дверь. Его спутник — лысоватый мужчина среднего возраста — обошел вокруг стола, остановился возле буфета, бесцеремонно заглянул в него и, вытащив графин с настойкой, безапелляционно сказал:

— Давайте, отче, только побыстрее и чего–нибудь такого… фундаментального. — Открыл графин, понюхал и поцокал языком.

Отца Андрия покоробила грубость лысоватого, но он ничем не выказал этого. Смотрел только на седого, будто второго и не было в комнате. Сказал:

— Сейчас я приготовлю ужин. Придется только обойтись… — он развел руками, — потому что служанку вы же сами… И кроме того, многоуважаемый пан, на которого вы изволили сослаться, — он подвинул лампу так, чтобы хорошо видеть седого, — ничего не передал мне? Кроме привета, конечно?

Седой будто и не заметил маневра с лампой. Свободно вытянул ноги, откинулся на мягкую спинку кресла, отдыхая. Ответил так, словно речь шла о какой–то мелкой, ничего не стоящей услуге:

— Не найдется ли у вас сигареты из пачки, оставленной некогда паном Павлюком?

Его милость машинально вытер платочком вспотевшее лицо. Лицо его прояснилось, он придвинулся поближе к седому.

— Ха–ха!.. — засмеялся он довольно. — Так бы сразу и говорили. А то всякие тут шатаются, недолго и в беду попасть.

— А теперь, когда все выяснено, — фамильярно похлопал его по плечу лысоватый, — давай, отче, ужин…

Священник отодвинулся, пытаясь ничем не выказать неудовольствия — кто его знает, что это за птица. Отец Андрий досконально знал, что хорошие манеры, хотя импонируют ему, еще ни о чем не говорят (ох, сколько на его глазах перестреляли людей с хорошими манерами, сколько исповедей пришлось выслушать!).

— Так я в кладовку… — сказал он.

Никто не ответил. Седой закрыл глаза, удобнее устраиваясь в кресле, а его спутник как раз опрокинул рюмку настойки (любимой настойки отца Андрия — на душистых горных травах) и лишь нетерпеливо помахал рукой.

Его милость принес огромную буханку белого хлеба, окорок, кусок сала, несколько колец домашней колбасы, нашел в кухне блюдо с холодцом. Лысоватый потер руки, увидев все это, сразу отломил кусок колбасы и, чавкая, принялся жевать. Седой дремал: видно–таки устал с дороги.

— Угощайтесь, господа, — пригласил отец Андрий, расставляя тарелки, — прошу прощения…

— Водка еще есть? — перебил его лысоватый, постукивая по уже полупустому графину.

Его милость вынул из буфета литровую бутылку самогона, разбудил седого.

— Что–то нет аппетита, — сказал тот то ли с сожалением, то ли просто удивляясь самому себе.

Отец Андрий налил ему полную рюмку.

— Специально для аппетита, — пояснил он, наливая до краев и себе.

— Ну если так, — потянулся к графину лысоватый, — я, правда, не жалуюсь на недостаток аппетита, черт бы его побрал, но… — захохотал он и, недосказав, потому что и без того все было понятно, опрокинул стакан в рот.