МЧК сообщает - Эдуард Хруцкий

— «Манцеву В. Н.». Постой здесь, барышня.

В кабинете Манцева собрались все работники группы по борьбе с бандитизмом.

— ...Итак, — продолжал Манцев, — вооруженное ограбление артельщика Александровской железной дороги — 150 тысяч рублей, вооруженное ограбление магазина случайных золотых изделий — зверски замучены владельцы, убийство 16 постовых милиционеров, смерть инженера Басова и нашего боевого товарища Алехина. Это, товарищи, пассив. А в активе у нас четыре бандитских трупа да один арестованный, который ваньку валяет. Теперь, товарищи, внимание. Зачитываю вам предписание Владимира Ильича:

«Зам. пред. ВЧК т. Петерсу.

Ввиду того, что налеты бандитов в Москве все более учащаются и каждый день бандиты отбивают по нескольку автомобилей, производят грабежи и убивают милиционеров, предписывается ВЧК принять срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитами.

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ленин (В. Ульянов)».

Все молчали.

— Так что мы ответим товарищу Ленину? — спросил собравшихся Манцев.

Зазвонил телефон.

Манцев поднял трубку:

— Да... Манцев... Какое письмо?.. От Климова?.. Хорошо, проводите гражданку ко мне.

Та же арка, и вечер такой же. И так же ветер скребет жестяным номером по стене.

Климов расстегнул кобуру, достал наган. Проверил барабан.

Теперь в атаку, штабс-капитан Климов.

И он пошел. Вот они, окна квартиры Копытина. Горят. Значит, дома.

Манцев встретил Елену в коридоре.

— А мне о вас Алексей Федорович говорил, — улыбнулся он, — вы Елена Федоровна.

Лена кивнула.

Манцев внимательно посмотрел на нее. До чего же девушка красивая! Вздохнул:

— Ну, что стряслось?

Лена протянула письмо.

Манцев вскрыл, начал читать:

«Василий Николаевич. Я был неискренен с вами, в тот трагический день я возвращался от своего однокашника по Александровскому военному училищу, поручика Копытина Виктора Алексеевича. Он прибыл с Юга. Но не для организации офицерского подполья. Нет! Я бы мог еще понять это. Он сказал мне, что у него есть группа бандитов и он намерен разбогатеть, и предложил мне стать его сообщником. Я с возмущением отказался. Покинув квартиру Копытина, я не мог поверить, что он пойдет на это. Но, узнав о трагической гибели Бориса Аверьяновича Басова, я понял всю серьезность его намерений и глубину его духовного падения. Офицер не может быть бандитом. И вдруг. Я отправился к Копытину, чтобы задержать его или убить. Его адрес: Патриаршие пруды, дом Кузнецова, квартира четыре. Следующей жертвой должен стать...»

Манцев не дочитал письмо:

— Когда ушел брат?

— Полчаса назад.

Манцев распахнул дверь:

— Все на выезд. Патриаршие, дом Кузнецова.

Лапшин стоял в дверях, опершись рукой о стену. Морда красная, жилетка расстегнута. И сразу увидел Климов перстень Басова на короткопалой руке Лапшина. Светился он синим светом.

— А, ваше благородие... Чего надо?..

— Где Виктор?

— Ушел. И ты иди.

— К стене! — уперся наган в живот Лапшина.

Он икнул и повернулся к стене.

Климов вынул из-за пояса бандита тяжелый кольт, сунул в карман:

— Пошли.

— Куда?

— В ЧК.

Увлекся Климов, не заметил приоткрытой двери в гостиную.

Копытин поднял пистолет и выстрелил. Падая, Климов надавил на спуск нагана. И рухнул на пол Лапшин.

А пули Копытина отбросили Климова к стене, и он упал, намертво зажав в руке бесполезный наган.

— Сволочь... Сволочь... Чистоплюй поганый... — Копытин подбежал к двери, закрыл ее. Бросился на кухню, выглянул в окно. В темноту двора ворвались автомобильные фары.

Копытин, перезарядив пистолет, бросился в гостиную.

На столе груда золотых монет, кольца, серьги, пачки денег. Начал рассовывать деньги по карманам.

А входная дверь уже тряслась от ударов.

Схватил горсть монет, сунул в карман брюк. На ходу надевая пальто, выбежал в коридор. Трижды выстрелил в дверь.

Забежал в уборную. Запер дверь. Локтем высадил окно. Выглянул. Внизу под стеной сугроб намело в человеческий рост.

С грохотом рухнула входная дверь.

Копытин перекрестился и выпрыгнул в окно.

Манцев наклонился над убитым Климовым:

— Эх ты, штабс-капитан. Сам хотел. Честь свою офицерскую берег... Мартынов, задержанного сюда, пусть опознает убитого.

Подошел Козлов:

— Ушел второй, товарищ Манцев.

— А оцепление?

— Обмишурились чуток, у него окно из гальюна на другой двор выходит, выпрыгнул, сволочь.

— Товарищ Мартынов, — из дверей гостиной вышел Данилов, — тут золота много.

Манцев вошел в гостиную. Часть монет рассыпалась на полу, остальные лежали на столе.

Василий Николаевич взял в руки золотой квадрат, поднес к свету: гордый профиль в шлеме отчеканен по золоту.

— Это монета Древней Эллады, — сказал Данилов, — огромная ценность. Их в музей надо, товарищ Манцев.

— Ты разбираешься в монетах?

— Мальчишкой собирал.

— Вот и прекрасно, делай опись.

— Так, товарищ Манцев, их же здесь...

— Пиши, Данилов, достояние республики требует тщательного учета.

Он замолчал. Потом сказал вдруг:

— А что же я его сестре скажу?

— Что, товарищ Манцев? — повернулся Данилов.

— Ничего. Ты работай.

Климова похоронили на Ваганьковском, рядом с могилой матери. Над кладбищем кричали вороны и падал снег.

Мартынов вдруг увидел, что снег не тает на лице покойного, и это странное открытие вдруг объяснило ему смысл слова «жил». Климова больше не было.

Падал снег, плакала Елена, кричали вороны.

Потом взвод милиционеров поднял винтовки, и птицы разлетелись, спугнутые залпом.

Вырос над могилой холмик, и Мартынов думал о странностях судьбы. Пройти всю войну, не жалея себя, одному вступить в схватку с бандитами и погибнуть от руки человека, которому он так верил.

Уходя, Мартынов оглянулся: свежий холм земли казался неестественно черным на фоне девственно белых сугробов.

МОСКВА. Февраль 1919 года

Копытин шел по занесенному снегом Рождественскому бульвару.

День выдался морозный и солнечный. Снег яростно скрипел под ногами. Копытин шел по узкой вытоптанной тропинке, помахивая щегольской тросточкой.

— Поручик Копытин?

Копытин повернулся.

Перед ним стоял человек в черном пальто с бархатным воротничком, серая барашковая шапка чуть сдвинута на бровь, усы закручены.

Все-таки как ни переодевайся, а офицера за версту видно.

— Поручик Копытин? — повторил неизвестный.

— С кем имею честь?

Незнакомец снял перчатку. На ладони лежала половина медали «В память войны 1812 года».

Копытин расстегнул шубу, из жилетного кармана вынул вторую половину, протянул связному.

Тот совместил половинки:

— Все точно. Господин поручик...

— С кем имею честь?

— Ротмистр Алмазов-Рюмин.

— Слушаю вас, господин ротмистр.

— Господин поручик, командование недовольно вашей работой.

— То есть? — Копытин усмехнулся, дернул щекой.

— Где активные действия, где организованное уголовное подполье? Кроме того, нам известно, что вы совершили несколько крупных экспроприаций, но где средства?

Копытин молчал.

— Помните, что у нас в организации состоят чины полиции. Люди, прекрасно знакомые с уголовным миром. Мы знаем все, что вы, ну... как бы сказать...

— Граблю? — зло выдавил Копытин.

— Изымаете, до последней копейки. Вы, поручик, просто недооцениваете нашу службу. Через неделю ждем денег. Адрес вам известен.

Алмазов-Рюмин резко повернулся и зашагал в сторону Петровки.

Манцев стоял, прислонясь к теплому кафелю голландки, и слушал Мартынова, меряющего шагами кабинет.

— Мы все обдумали. Пойдут они к Васильеву. Мы их возьмем. А дальше? Собан-то опять уйдет, и Копытин тоже.

— Ну и что ты предлагаешь, Федор?

Мартынов подошел к Манцеву, наклонился.

— Есть план, — азартно сказал он.

— Излагайте.

— Мы решили так...

Собан и Копытин играли в карты.

— Карта тебе прет, Витя, как из параши.

Копытин подтянул к себе выигрыш:

— Ничего, Коля, карта не лошадь, к утру повезет, — Копытин начал быстро сдавать карты.

Собан взял, поглядел, бросил:

— Я тебе что хочу сказать, Витя. Интересовались тобой.

— Кто? — дернул щекой Копытин.

— Солидный мужик. Раньше в сыскной служил.

— Что ему надо?

— Не сказал.

— Хочешь, я тебе скажу? — Копытин перегнулся через стол. — Хочешь?

— Не психуй, гнида, — Собан оттолкнул Копытина.

— Так вот, они хотят, чтобы мы с тобой часть взятого офицерскому заговору отдавали.