Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700 - Михаил Михайлович Богословский

моей миссии то, что я до его возвращения доводил до сведения его бояр и его министров, но, видя, что он торопит меня объясниться в немногих словах, я ему представил, что дело идет не только о том, чтобы как следует (bonnement) подтвердить ту старую дружбу, которая существовала все время, но и еще более укрепить ее новым оборонительным союзом против кого бы то ни было. Царь прервал меня, ответив, что это также и его настоящие намерения и что было бы очень хорошо взаимно их согласовать с намерениями вашего величества, и спросил меня, есть ли у меня предписание представить какой-либо проект ради этой цели. Я ответил, что да, но так как после моего отъезда из Копенгагена произошло вступление на престол польского короля, то я жду последних приказаний, чтобы составить проект союза. Он тотчас же мне сказал, что было бы хорошо включить в эту дружбу также и польского короля, что он считает его одним из лучших своих друзей и был бы доволен, если бы и ваше величество верно судили о нем (que Votre Majesteґe jugerait `a propos `a son eґgard). Он поручил мне удостоверить ваше величество в этом и испросить необходимые приказания для изготовления проекта союза. Он меня затем спросил, сколько мне понадобится времени для получения ответа. Я ответил, как это и есть на самом деле, что от 9 до 10 недель, и я счел более правильным несколько удлинить срок, чем его укоротить, чтобы выиграть время, дабы ваше величество могли милостиво сообщить мне ваши положительные и окончательные решения по этому делу. Царь окончил словом: „Добро!“, что значит, что все идет хорошо, прибавив, что к тому времени он возвратится из Воронежа и тогда можно было бы заключить союз»[50]. Как видим из этого разговора, Гейнс, который ранее готов был спешить с заключением союза и принужден был вооружиться терпением, пока Петр медлил и откладывал это дело, теперь, наоборот, не решился предложить определенного проекта договора и со своей стороны начал откладывать и тянуть, ссылаясь на неимение приказаний при изменившихся обстоятельствах, именно после восшествия на престол польского короля. Не самое воцарение Августа II имел он здесь, вероятно, в виду, а заключение с Августом II союза, в какой Дания с ним вступила весной 1698 г. и о подробностях которого Гейнс мог еще и не знать. Но главной причиной его нерешительности в такой, казалось бы, благоприятный момент, какого ему пришлось так долго ждать, была происшедшая за это время общая перемена в датской политике относительно Швеции. Христиан V, столь стремительно решивший заключить союз с Москвой, при первом известии о смерти Карла XI в Швеции и об учреждении там регентства, затем стал колебаться в этом намерении и даже искать сближения со Швецией[51]. Эта перемена в настроениях датского двора не могла, конечно, не отразиться на образе действий Гейнса в Москве, парализуя его прежнюю решительность.

Приведенный разговор Гейнса с Петром вновь рисует нам Петра как дипломата. Он начал разговор с приглашения Гейнсу высказаться кратко (en bref). Когда посланник начал свой продолжительный доклад о прежних переговорах с царскими министрами, он увидел знаки нетерпения со стороны царя, который его торопил высказаться именно в немногих словах. Затем Петр, прервав его, перешел прямо к сути дела, предложив Гейнсу представить готовый проект договора и желая получить точный ответ о времени, которое необходимо для сношения с Копенгагеном. Все это те же черты, с какими он выступает и ранее, с тех пор как сам взял внешнюю политику России в свои руки: требование конкретных предложений и кратких, касающихся существа дела, ответов на ясно и прямо поставленные вопросы. Таким он выступал во время путешествия за границей в переговорах с бранденбургским курфюрстом и потом в Вене в переговорах с цесарскими министрами. И самая обстановка переговоров необычайна: в уединенной комнате у датского резидента, запершись на ключ, без участия министров, с глазу на глаз с иностранным дипломатом и только в присутствии переводчика, верного человека, датского же дипломата. Царь хочет вести и ведет внешнюю политику лично, окутывая ее строжайшей тайной, непроницаемой даже для руководителей его же собственного дипломатического ведомства. «Когда я еще спросил его, — продолжает свою депешу Гейнс, — к кому мне обращаться во время его отсутствия, предлагая для этого, к его удовольствию (avec son bon plaisir), Льва Кирилловича Нарышкина, его дядю и первого министра, он мне возразил, что он не желает, чтобы я к кому-либо обращался по этому делу, кроме него самого, и в случае, если бы он, вопреки ожиданию, не вернулся к тому времени, когда я буду иметь ответ от двора, мне будет позволено приехать к нему в Воронеж, в 130 лье отсюда». Передавая в депеше этот разговор и испрашивая приказаний, Гейнс находит момент для заключения союза очень удобным. «На это я должен покорнейше ожидать точных приказаний вашего величества: не есть ли теперь самое подходящее время, чтобы заключить здесь что-нибудь выгодное с этим монархом, и в таком случае не следовало бы терять времени».

Беседа с царем перешла на другую тему, также свидетельствовавшую о расположении царя к Дании. Петр сказал посланнику, что он намеревался во время своего путешествия приехать в Копенгаген повидать датского короля, для чего в Кенигсберге был уже нанят голландский корабль, но что его всеми силами удержал от этого бранденбургский курфюрст, ссылаясь на полученные известия о том, что в Балтийское море вошли французы с 20 военными кораблями. Эти известия оказались, однако, впоследствии, когда царь приехал в Голландию, ложными. Высказывая досаду на то, что не исполнил своего первоначального намерения, Петр прибавил, что этот визит может еще осуществиться в другое время, на что Гейнс отвечал комплиментом и сказал, что король охотно пришлет за ним корабли в Данциг или в другой порт, чтобы перевезти его в Копенгаген и даже немного покрейсировать по Балтийскому морю и посмотреть там гавани, возбуждавшие его любопытство.

Царь остался этим очень доволен и сказал, что, когда представится такой случай, он даст знать посланнику конфиденциально. «После этого, — заключает Гейнс свою депешу, — он приказал Бутенанту хранить в тайне все, что он слышал. Царь, доверяя его честности, не пожелал иметь другого переводчика. Я могу довольно хорошо объясняться с ним по-голландски, но во время речи ему иной раз недостает слов, и тогда надо прибегать к переводчикам. Когда все это кончилось, его величество позавтракал у комиссара Бутенанта и, послав за вице-адмиралом Крюйсом, отправился осматривать большой колокол в замке (Кремле), имеющий 92