Стрелки часов - Игорь Росоховатский

*

Я ответил на вызов видеофона. На экране показалось овальное сооружение с антеннами, полупрозрачными круглыми окошками, за которыми что-то мерцало и пульсировало. - Кто меня вызывает?- спросил я. - Вас вызывает ДАКС,- послышался знакомый голос, но на экране застыли все те же аппараты. Я не мог вспомнить, как расшифровывается ДАКС, что это за организация, и у меня не было времени решать головоломку. Поэтому я еще раз спросил: - А кто говорит от имени ДАКСа? - От имени ДАКСа говорит он сам,- четко прозвучал ответ. Я вспомнил человека, умершего свыше тридцати лет назад. Этот голос принадлежал ему. Я понял, как расшифровывается "ДАКС"-двойник Артура Кондратьевича Степанова. Он сильно изменился за несколько лет: достроил у себя блоки памяти, переделал отдельные узлы, создал новые органы-аппараты. - Здравствуйте,- вежливо поздоровался я, вспоминая, что ДАКС выступает консультантом по вопросам синтеза белка. - Здравствуйте, мы давно с вами не виделись,- ответил он.- За это время вы почти не изменились. Отрадно. - Но моя жена...- начал я, не зная, как лучше сообщить о случившемся и попросить помощи. - Я уже все знаю,- проговорил ДАКС.- Получил результаты анализов и заключение от электродиагноста. Что вы предпринимаете? Он тактично облегчал мою задачу и устранял смущение, сразу же показывая, что не интересуется интимной стороной дела, оставляет это людям. Я рассказал о том, что уже успел сделать. Он одобрил мои действия, обратил особое внимание на необходимость исследования энергетического состояния пораженных участков. - Может быть, использовать узел "С" для того, чтобы послать сигналы, прерывающие болезнь?- предложил он.- Я подберу полный код сигналов восстановления клетки, и вы пустите их через узел "С" на перерождающиеся участки. До свидания. Экран видеофона погас. Я опустился в кресло и пребывал в оцепенении. Неужели все решится так просто? Чувствовал свое тело, дрожь мускулов левой руки, пульсацию артерии на виске. Так же слабо в моем усталом мозгу начала пульсировать надежда. Я забыл о неприятном чувстве, которое когда-то у меня вызывал ДАКС. Сейчас он мог спасти мою жену - этого было достаточно... Я вспомнил символическую фигуру Артура Кондратьевича, как бы уходящего в своего двойника, его спокойную, добрую улыбку. Мне начало казаться, что он передал двойнику не только модель своего мозга, но и чувства, например расположение ко мне.

*

Когда приехал Степ Степаныч, болезнь Майи уже начала отступать. Я услышал зычный голос, заполнивший коридор института, и поспешил навстречу. Степ Степаныч шагал вперевалку, покрякивая, излучая озабоченные улыбки и разгрызая на ходу орешки-шуточки. Он выглядел помолодевшим, лицо покрывал темный загар, седина совершенно исчезла. Стиснув меня в медвежьих объятиях, приговаривал: - Здравствуй, здравствуй, брат! Наконец он отпустил меня, слегка отстранив. В это время из кармана его куртки появилась блестящая голова с усиками. Она взглянула на меня изумрудным глазом. Степ Степаныч уловил мой взгляд, сунул руку в карман и вытащил миниатюрный карманный автомат. Такие кибернетические игрушки теперь были у многих людей. Их дрессировали, вырабатывая условные рефлексы, обучали, а затем они выполняли всякие мелкие поручения. - Ее зовут Рита,- сказал Степ Степаныч.- Эта кибернетическая черепашка умеет причесывать меня, отлично выводит пятна на одежде, производит несложные расчеты. Хочу сделать ее еще спортивной болельщицей. Кибернетическая Рита поползла по куртке Степ Степаныча: ей, видимо, что-то не понравилось и она поспешила к карману. Рита ползла забавно, с короткими остановками, замирая, как будто ей что-то могло грозить. - Расскажи, как живешь,-попросил Степ Степаныч. Я начал рассказывать, а мысль почему-то возвращалась к "черепашке", сидящей в кармане моего давнего приятеля. Прибежал Юра, с лета остановился, приглядываясь к Степ Степанычу. Несколько секунд они стояли молча, и худощавый Юра выглядел действительно "этакой скелетиной с ушами", как его дразнили, на фоне могучего Степ Степаныча. А затем "смешались в кучу кони, люди", затрещали Юрины кости в горячих объятиях, и я вспомнил, что они не виделись почти два года. Я рассказал Степ Степанычу о случившемся. Втроем мы прошли в комнату к Майе. Она сразу заулыбалась, села на постели, протянула навстречу обе руки. Короткие рукава легкой кофточки затрепетали; я заметил легкую припухлость на левой руке, в месте вливания. Подумал, что всего этого, мимолетного, нельзя воссоздать ни в каком двойнике: ни кибернетическом, ни биологическом. Мы делились воспоминаниями, перебивая друг друга, рассказывали о разных новостях. Мы, четверо, да еще жены Степ Степаныча и Юры, чувствовали себя самыми близкими родственниками: нас породнил опыт бессмертия - общая надежда и общая тревога. А через несколько дней мы праздновали у нас дома выздоровление Майи. По радио передавали "Аппассионату". Вслушиваясь в парящие звуки, я вспоминал о старых временах, в которые жил композитор, и думал о том, что многие зерна взошли лишь сегодня, а другие еще всходят. Насколько же сильно плохое в людях, если даже такое искусство не могло сразу исправить их, и насколько сильно хорошее, если и тогда они создавали "Аппассионату"! Музыка окончилась, а мы сидели молча. И в этой серебряной тишине странно и нарочито прозвучал Юрин тост, нарушив очарование. И сразу все заговорили. Жена Степ Степаныча, красавица Наташа, стройная и длинноногая гимнастка, следила, чтобы мы не пили слишком много, категорически говорила "запрещаю", радуясь возможности поиграть в командира. Юрина Алла пела старинные романсы - у нее было приятное контральто и не менее приятный мягкий характер. Даже при желании с ней трудно поссориться. И все же в нашем веселье чувствовалась горьковатая примесь тревоги: какие еще опасности подстерегают нас в будущем? Мы не боялись их. Ведь с самого начала знали, на что шли. Но нужно быть готовым ко всему, как исследователям, перешагнувшим границу новых, неизведанных земель. Степ Степаныч, как видно, долго собирался поговорить со мной о чем-то заветном, В тот вечер он решился. - Послушай,- сказал Степ Степаныч,- пусть даже мы бессмертны - что из того? Бессмертны, но уязвимы. Чего стоит наша очень долгая жизнь, если ее так же легко разбить, как и обычную? Я не могу работать на плутоновских спутниках из-за большой радиации и вынужден посылать туда роботов; мой Николай Никитич не может освоить новую планету - это делает его КД. Женя не может водить звездолет, во всяком случае совершать сложные маневры слишком велика скорость корабля и слишком медленны наши нервные реакции. Из водителей мы все равно превращаемся в пассажиров, из исследователей - в созерцателей, из добытчиков - в потребителей. Может быть, мы, люди, поставили перед собой невыполнимые цели, и бессмертие - не настоящий дар, а отсрочка? Я возразил ему: - Ты забываешь, что без удлинения жизни нам не удастся накопить достаточный опыт, необходимый для переделки организма. Степ Степаныч сдвинул лохматые брови: - Но подумай, в каких хрупких сосудах храним мы этот бесценный опыт? Стоят ли сосуды того, чтобы затрачивать столько усилий на их обновление? Может быть, истинный выход в том, чтобы сохранять содержимое, а не сосуды, и для этого перелить его в совершенно иную форму, созданную на иных принципах, из другого материала? Это был не новый для меня вопрос. Его задавал себе я сам, и теперь я отвечал Степ Степанычу теми же доводами, которыми отвечал и себе, Уже было очень поздно, когда я вышел проводить гостей. У Юриной машины стояли его сын и Альта. Увидев нас, они умолкли, и поэтому я обратил на них больше внимания, чем обычно. Глаза молодых людей были устремлены на нас, и взгляды очень похожи. Можно было сказать, что они смотрели на нас одним взглядом. Разряд боли ударил в мое сердце. Взглянув в их глаза, я с особенной остротой подумал: то, что случилось с Майей, отдаляет для них срок вступления в бессмертие. Насколько? Никто нам не разрешит, да и мы не имеем пока права рисковать и втягивать в опыт новых людей. И еще я вспомнил старую поговорку: "Горько детям переживать смерть родителей, но горе тем родителям, которые не умрут раньше детей своих". Неужели и это суждено вынести тем, кто пробивает дорогу в бессмертие? Неужели нам, нестареющим, придется увидеть, как наша дочь станет дряхлой старухой?