Хорошие манеры Соловья-разбойника - Донцова Дарья

– Верно, – согласилась я, – а когда взрослеешь, удивляешься: оказывается, мама-то молодая. Подожди! Орехова мать Веры, фанатки Аллы?

– Ну да, я с этого начал, а ты меня перебила и погрузилась в воспоминания, – пробурчал Николай, – ты права. Она умерла.

– А почему ее дочь не Орехова, а Марамамакина? – спросила я.

Глава десятая

– Лампа, ты достойна премии за свой вопрос, – рассмеялся Махонин. – У девочки был отец! Ребенок, как правило, носит его фамилию.

– Отец Веры Иван Марамамакин? – уточнила я.

– Скажем так, этот мужчина записан ее отцом, – сообщил начальник отдела компьютерного поиска, – а уж от кого училка ребенка родила, знала только она сама.

– Стой, стой, – зачастила я, – директора нашей музыкальной школы звали Иван Алексеевич Марамамакин, у него была жена Людмила Павловна, очень милая дама. Она у нас не работала, но часто приходила к мужу. Красивая, хорошо одетая, никакой обожаемой советскими дамами «химии» на голове. На фоне педагогов она казалась райской птицей в стае куриц. Но если директор записал Веру как свою дочь, значит, он ее отец. Ну и ну!

– Тебя удивляет факт измены мужа супруге? – осведомился Махонин.

– Нет, – возразила я, – во все времена есть люди, которые не хранят верность партнеру по браку. Но Иван Алексеевич глава школы, скорей всего он был коммунистом. Поход «налево» мог спровоцировать развод с женой и, как следствие, развал семьи, потерю руководящей должности. В СССР строго соблюдали так называемый моральный кодекс строителя коммунизма. Пошарь в интернете, думаю, он там есть. Когда кого-то из граждан СССР собирались отправить в составе делегации в соцстрану, кандидатуры тех, кто поедет, всегда обсуждали на парткоме. Если выяснялось, что один из предполагаемых делегатов замечен в адюльтере, секретарь партийной организации заявлял:

– Сегодня он жене изменил, а завтра Родину продаст.

И вычеркивал фамилию сластолюбца из списка. Это правило распространялось как на мужчин, так и на женщин. Поэтому любовники старательно скрывали свои отношения, не хотели неприятностей ни дома, ни на работе. Иногда правда выплывала наружу, и тогда возникала война местного масштаба. Изменников могли побить их вторые половины, порой пары разъезжались, жена отправлялась к своей матери, или муж сбегал на дачу. Но посторонним о разрыве не сообщали, делали вид, что все в порядке. Получение новой квартиры, путевки на море, продвижение по службе и много чего еще зависело от морального облика человека. Мне трудно представить, что какой-то мужчина посмотрел на Анелию как на женщину. Но я рассуждаю с позиции ребенка, которому Орехова с энтузиазмом ставила колы. Интересно, почему Вера сменила фамилию, но оставила отчество? Если она затаила обиду на отца, то должна была стать Ореховой.

– Вера получила десятилетнее образование, – прервал меня Николаша. – Но есть нюанс. Девочка – инвалид. Она училась в так называемой «лесной школе». Что за болезнь у нее, я пока не выяснил. Вера получила паспорт на фамилию Марамамакина. Недуг не помешал ей поступить в институт, выучиться на редактора и работать в военном издательстве. Замуж Вера вышла за генерала, переехала жить к нему, супруг был значительно старше ее. После его кончины Вера устроилась в архив и работала там до своей смерти от инфаркта. Единственный странный шаг с ее стороны – смена фамилии за пару лет до смерти. Анелия Орехова умерла в июле, а в сентябре ее дочь стала Арамакиной.

– Марамамакина – Арамакина, она просто убрала часть отцовской фамилии, – вздохнула я. – Знаешь, Николаша, будь Анелия жива, я не согласилась бы ехать к ней ни за какие коврижки.

– А и не надо! Сходи к законной жене Ивана, – тут же предложил Махонин, – это Людмила Павловна Будкина. Живет она в паре шагов от тебя, на соседней улице, за пять минут ты легко дойдешь. Дом называется «Лебединое озеро».

– Знаю, – обрадовалась я, – это многоэтажная башня за забором. Сквозь него видно, какая у них красивая детская площадка. Киса очень хотела там играть. Но жильцы запрещают пускать посторонних. Горки, качели и все прочее только для местных ребят и для тех, кого приглашают их родители. А почему Людмила Будкина? Муж-то у нее Марамамакин?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– После смерти Ивана Алексеевича вдова вернула себе девичью фамилию, – объяснил Николай.

– Какая-то странная чехарда, – пробормотала я. – Вера тоже сменила фамилию.

– Я договорился с Людмилой, – сообщил Махонин, – позвонил ей до того, как соединился с тобой. Просто подумал: если муж признал девочку от любовницы, то жена точно знает о существовании незаконнорожденной. И какие чувства к Арамакиной она испытывает?

Забыв, что Махонин меня не видит, я кивнула:

– Возможно, добрые, но скорее всего не очень.

– Значит, она расскажет про Веру все, что знает! Без прикрас! Ой! – воскликнул Николаша.

– Очки опять разбил? – спросила я.

– Нет, раздавил, – расстроился мой собеседник. – Одна пара упала, а я не заметил, решил на стуле до подоконника доехать и прокатился по оправе. Капец ей!

– У Энтина для тебя всегда есть набор вторых глаз, – напомнила я. – Мой тебе дружеский совет: хоть раз в месяц передвигайся по комнате на ногах. А то они отсохнут за ненадобностью. Во сколько мне завтра надо прийти к Людмиле?

– В восемь! Утра!

– Ты уверен? – удивилась я.

– Да. Она так сказала!

– Ну ладно, – согласилась я, – заведу будильник на шесть тридцать.

– Зачем вставать в такую рань? – спросил Махонин. – Полвосьмого поднимешься, не опоздаешь. Идти тебе пять минут черепашьим шагом.

– Надо умыться, причесаться, одеться, наложить макияж, позавтракать, – перечислила я, – за тридцать минут я не успею.

– Как у вас все сложно, – хмыкнул Коля, – хорошо, что я родился не женщиной! Сплошное неудобство и трата времени на всякую ерунду.

– Ой, мама! – закричала Роза Леопольдовна. – О господи!

– Все, пока. До встречи завтра в офисе, – скороговоркой выпалила я и помчалась в коридор.

Краузе была в гостевом санузле, который превратился в фабрику по производству косметики. Кроме няни там оказался Макс, он успел вернуться домой, пока я говорила с Махониным. Муж стоял спиной к двери и молчал. А Роза заламывала руки и твердила:

– Ну… ну… ну…

– Что случилось? – спросила я.

Вульф повернулся ко мне:

– Привет. Как это тебе?

– Что? – не поняла я.

– Не видишь? – рассмеялся супруг.

– Куда смотреть надо? – уточнила я.

– Смотреть в глаза, – рявкнул Макс и рассмеялся. – Фразочка из старых кинофильмов и современных дурных сериалов. Но в этом случае она очень даже актуальна.

Я уставилась на Вульфа.

– Ну? – спросил муж.

– Зачем, зачем, зачем… – простонала Краузе, – ну, зачем?

– Лампудель, ответь, – попросил Вульф. – Как я выгляжу?

– Обычно, – ответила я.

– Да? – уточнил супруг. – Ты уверена? Я не похорошел?

– Ты всегда прекрасно выглядишь, – сказала я.

– Я в противогазе, – расхохотался муж.

– Его на тебе нет, – удивилась я.

– Просто я вспомнил старый анекдот, – проговорил сквозь смех Вульф. – Пришел мужик с работы, женушка его в прихожей встречает, спрашивает: «Как я тебе?» Он в затылке почесал: «Платье новое?» – «Нет». – «Волосы покрасила?» – «Нет!» – «Губная помада другая?» – «Нет!» – «Так что изменилось-то?» – «Я в противогазе перед тобой стою».

Макс опять расхохотался.

– На его лоб посмотрите, – прошептала Краузе. – Над глазами что?

– Ничего, – ответила я. – А что там должно быть?

– Я в противогазе, – пропел Вульф.

– Брови! – выкрикнула Краузе. – Роскошные такие, соболячьи! Черные. Где они?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Нету! – подпрыгнула я. – Макс! Что ты сделал со своим лицом?

Глава одиннадцатая

– Ужас! – запаниковала Краузе. – Катастрофа.

– А по-моему, нет проблем, – заявил Макс, – никто и не заметит. Лампа-то не заметила.

Роза начала всхлипывать.