Город без памяти (с иллюстрациями) - Кир Булычев

Алиса кивнула, будто поняла.

— Должны вот-вот появиться, — продолжала девушка. — Только вам тогда по берегу лучше не гулять. Вдруг стрельнут?

Перевозчик насторожился. У него был отменный слух.

— Едут, — сказал он.

Девушка выглянула из-за угла хижины. Пашка хотел бежать на берег, но перевозчик остановил его:

— Куда собрался? Ты же одет по-чужому. Они тебя мигом схватят. А меня задушат.

Из-за хижины Алиса увидела, что по реке плывет новый корабль. Больше всего он был похож на огромное долбленое красное корыто, посреди которого торчала толстая мачта с парусом. На парусе был грубо нарисован павлин. На корме стоял шатер из синих и желтых полос ткани.

— Сам, — сказал печально перевозчик. — Сам поклон Таракан.

Тут «корыто» начало поворачивать к берегу. Матросы убирали парус, рулевые повисли на рулевом весле, заставляя неповоротливое судно двигаться куда надо.

На корме перед шатром можно было разглядеть человека в полосатой, цвета шатра, одежде. Он махал руками, суетился, грозил кулачком матросам.

— Прятаться надо, — сказала Речка. — Ты чего, отец, молчишь?

— Идите, — согласился перевозчик. — А я дань заплачу!

Девушка вывела путешественников из-за хижины, и, пригибаясь, чтобы их не увидели из «корыта», они побежали к кустам. Там они и затаились.

И вовремя. Еще через три минуты «корыто» приблизилось к берегу и ткнулось носом в песок. Матросы, голые, если не считать коротких полосатых юбочек, сбросили с борта мостики, и по ним быстро сбежал невысокого роста горбун, что командовал «корытом». За ним спустились стражники в полосатых, синих с желтым, таких же, как у господина, костюмах с копьями в руках.

Вся эта компания остановилась на берегу, и один из стражников закричал:

— Синий Нос! Синий Нос, предстань пред грозные очи!

Перевозчик мелкими шажками подбежал к горбуну, упал на колени и принялся биться головой о песок.

— О славный, грозный Таракан! — кричал он. — О великое хвостатое крылатое существо, поклон ты наш!

— Почему его зовут тараканом? — спросила Алиса шепотом у Речки.

— Потому что это его герб, — ответила девушка. — Видишь, на парусе нарисован?

— Но это же павлин, — сказала Алиса.

— Таракан не такой, — вмешался Пашка. — Он маленький, черный или рыжий, он с усами, он бегает. Он — насекомое!

— Я-то знаю, — загадочно ответила девушка, — а другие не знают.

Между тем перевозчик по знаку поклона Таракана протянул ему мешочек. Горбун вытряхнул из него на ладонь несколько монеток.

— Мало, — сказал он.

— Знаю, что мало, поклон Таракан, — печально ответил перевозчик. — Да никто не платит. Времена такие, что никто не платит.

— Врешь! — закричал Таракан высоким голосом. — Все таишь! Поклоном норовишь стать! Сапоги тебе целовать будут?

По знаку горбуна стражники вытащили из-за поясов плети и принялись стегать рыжего перевозчика, который валялся в ногах у горбуна и клялся, клялся, клялся, что ни монетки не спрятал, что с голоду опух, дочку не может замуж выдать, потому что нечего за ней дать.

— Чего же мы ждем! — возмущенно прошептал Пашка. — Можно, я их проучу?

— Не смей! — испугалась Речка. — Ты все погубишь. Так надо, чтобы бить. Так всегда делают. Иначе рабы слушаться не будут.

— Ты мне и без того уже столько монет недодал, сколько дней в году, — сказал горбун. — Как расплачиваться будешь?

— Вы же меня на место определили, поклон Таракан! — взмолился Синий Нос. — Сколько дают, столько отдаю. Может, помру скоро на этой работе.

— Что же делать? — Горбун пересыпал с руки на руку монетки. Стражники перестали лупить перевозчика — уморились. — А ну, показывай дочку. Может, и в самом деле осчастливлю тебя, за долги возьму, в хорошем доме будет жить, кушать из серебряной миски.

— Нету дочки, — ответил Синий Нос.

— Как так нету?

— В лесу она. Грибы собирает. Грибов не соберешь, что зимой жевать будем?

— Врешь! — сказал горбун. — Врешь, гладиолус вонючий! А ну, всыпьте ему, пока не сознается, где прячет свою дочь.

Стражники принялись снова хлестать перевозчика.

— Ну зачем он обо мне сказал? — расстраивалась Речка. — Совсем старый стал, не понимает.

— А почему такое странное ругательство? — спросил Пашка. — Разве у вас гладиолусы вонючие?

— Не все ли равно! — отмахнулась девушка. — Если человек бедный, подлый, ничтожный, то и имя у него некрасивое. А если благородный, богатый, то мудрецы придумают ему красивое имя.

— Значит, гладиолус хуже таракана?

— Значит, хуже, — сказала девушка.

На реке показался еще один корабль.

Это было совсем удивительное сооружение: большой плот из толстых бревен, на котором возвышался дощатый помост, устланный шкурами и коврами. По бокам плота медленно вращались, ударяя ступицами о воду, большие колеса, как на старинных колесных пароходах. На помосте стоял громоздкий резной шкаф. Вокруг шкафа выстроились люди в лиловых рясах, круглых шляпах, из-под которых свисали черные чадры с прорезями для глаз.

Стражники прервали экзекуцию и дружно повалились на колени. Матросы на «корыте» тоже пали ниц. Только горбун остался стоять, глядя, как плот поворачивает к берегу.

— Это еще кто? — спросила Алиса.

— Это сам повелитель грома и луны, верховный Клоп Небесный, первый вкушец королевства.

— Ой, — сказал Пашка, — можно понятнее?

— Можно, — спокойно ответила девушка. — Первый вкушец — это верховный жрец нашей земли. Вы знаете, что такое жрец?

— Конечно, — ответил Пашка, — это первобытный священник.

— Вот именно. У нас их называют вкушецами. Это приличнее.

— Почему приличнее?

— Потому что жрец жрет. А наши не жрут, а вкушают. Им кажется, что вкушец — более красивое слово.

— Любопытно, — сказала Алиса. — Странный пароход. Колеса крутятся, а трубы нет. Где же у него котел?

— Какой котел? — не поняла девушка.

— А колеса крутятся?

— А ты присмотрись, — сказала Речка.

Плот уже подошел поближе, и тут Алиса поняла, что она ошибалась. Колеса вращали люди, человек по десять каждое. Как белки в колесе, они работали ногами, потные, голые, несчастные.

— Это рабы? — спросил Пашка.

— Это грешники, — сказала Речка. — Бедные грешники.

— А в чем же они согрешили?

— Кто в чем, — сказала девушка. — Может, помник попался, может, вкушецу не заплатил, или украл что-нибудь, или высморкался в храме. Много бывает разных грехов.

— Их надо всех освободить! — сказал Пашка.

— Смотри, какой смелый! — улыбнулась Речка.

Когда плот подошел к берегу, люди в лиловых рясах распахнули дверцы шкафа, и оттуда вышел очень худой сутулый человек, одетый так же, как остальные жрецы, только на голове у него словно корона сияло золотое солнце.

Жрецы склонились перед ним.

— А почему у них лица закрыты? — спросил Пашка.

— Потому что они вкушецы звезд и ночи. И никто не должен видеть лица ночи.

— Слава тебе, знаменитый Клоп! — сказал горбун.

— Почему ты задержался? — спросил главный жрец. Голос у него был глухой, потому что он говорил сквозь чадру.

— Навожу порядок среди моих рабов, — сказал поклон Таракан.

— Хорошо, что я тебя догнал, — сказал жрец. — Надо поговорить.

— Слушаю и повинуюсь. — Горбун протянул руку, чтобы помочь жрецу сойти на берег.

— Отойдем, — сказал Клоп Небесный. — Чужие уши не должны слышать наших высоких бесед.

— Воистину, — ответил Таракан.

— Клоп с Тараканом, — фыркнул Пашка. — Смешно!

— Никто не думает, что это смешно. А кто подумал, уже умер, — сказала Речка.

Горбун в полосатом наряде и лиловый жрец с солнцем на голове пошли к кустам. За ними, на некотором отдалении, последовали стражники и монахи.

Горбун остановился совсем рядом с затаившейся в кустах Алисой.

— Вроде бы здесь можно поговорить, — сказал он.

— Да, они не услышат, — ответил жрец.

Они зашли за куст, и жрец откинул чадру. Под ней оказалось бледное лицо, изрезанное морщинами. Из вышитой бисером сумки, что висела у пояса, жрец достал кисет и курительную трубку. Набил трубку табаком, потом вытащил из сумки кремень и огниво. Раскурил трубку. Горбун стоял молча, глядел на жреца. Потом спросил:

— И какое же наказание положено тобой, Клоп Небесный, за такой грех?

— Медленное поджаривание на костре, — ответил тот, усмехнувшись. — Курение — страшный грех…

Жрец с наслаждением затянулся.

— … с переходом всего имущества твоему храму, — закончил горбун прерванную жрецом фразу.

— Не пропадать же деньгам грешника, — кивнул жрец.

— Тогда и я согрешу, — сказал горбун.

— Греши, уважаемый Таракан, — согласился жрец.

В руках горбуна оказалась плоская медная фляга. Горбун отхлебнул из нее и спросил, вытирая тонкие голубые губы: