Пирамида Мортона - Анатоль Имерманис

- “Дамы и господа. У нас сдают в гардероб не только шляпы, но и огнестрельное оружие. О стрельбе позаботится Телемортон”, - вслух прочла Тора.

— Отправить вас малой или большой скоростью? — спросила девушка.

— Малой, — улыбнулся я. — На сцене целоваться уже не придется.

Девушка опять почему-то покраснела. Уезжая, я увидел, как она жадно набросилась на спрятанную при нашем появлении газету.

— Свадебное путешествие в миниатюре, — засмеялась Тора, забрасывая мне за плечи руки. Но тут меня с чудовищной силой приклеило к металлической стене тем местом, где у меня в кармане находился револьвер.

Я знал заранее об этой магнитной ловушке, но хотел немножко напугать Тору. Она действительно испугалась, когда коридор с бешеной скоростью вынес нас обратно к девушке в мини-юбке.

Та снова спрятала газету, без всякой улыбки сунула мой револьвер на полочку, выдала мне номерок, и мы покатили.

Метров через двадцать наш квадрат внезапно остановился, из потолка бесшумно опустились стены особого сплава.

— Не пугайся, это детонационная камера, — быстро предупредил я. — Если какой-нибудь посетитель запасся бомбой, он тотчас взорвется вместе с ней, а все остальные даже не услышат взрыва.

— Надеюсь, у тебя нет бомбы с собой?

— Если не считать тебя, — пошутил я. — Уж ты задашь им сегодня жару.

Мы даже не заметили, как продольные стены опять ушли в потолок. Еще несколько секунд — и движущийся коридор остановился. Мы были в телевизионном театре.

Я никогда до этого не бывал в нем, организационное руководство да еще Тора отнимали все время, и даже ахнул от удивления. Я представлял себе нечто сверхмодерное — многоярусную космическую ракету. Но Мефистофель и здесь проявил свое пристрастие к ветхозаветному оформлению. Это был точный двойник построенной в конце прошлого века парижской Гранд-Опера — позолота, зеркала, огромные бронзовые люстры с хрустальными подвесками, вишневый бархат кресел и даже допотопные ложи бенуара, о существовании которых я знал только из кино.

Но бархат при ближайшем рассмотрении оказался синтетическим, кресла были диковинной формы, и повсюду — из потолка и пола, из барьеров лож и даже из спинок кресел выглядывали сверкающие жерла телеобъективов.

Те же контрасты нас ожидали на сцене — лепные фигуры муз по бокам, а вместо задника — металлическая стена.

На потолке зажглась надпись: “Внимание! Камеры включены!” Пока синтетически-бархатный занавес раздвигался с ужасающей медлительностью, приведшей бы в ярость даже постановщика времен Наполеона III, я еще раз оглядел участников передачи. Их было ровно сто — кинознаменитости, не менее знаменитые политические комментаторы, комики, певцы, танцоры. Тора сидела немного впереди, ее черная туника пока оставалась черной.

Ни одна телевизионная передача не давала еще зрителям возможности увидеть сразу весь цвет американского искусства и политической мудрости. Но я-то знал, что баснословные гонорары уплачены не за то, что они сегодня скажут, споют или спляшут. Они были такой же позолоченной мишурой, как лепные амурчики на потолке, — все, кроме Торы.

Занавес раздвинулся до конца. Зал был почти полон, пустовало лишь несколько мест. Я подошел к микрофону, скосив один глаз на контрольный экран. Над обычной заставкой с моим именем вырос я сам. Столь приличного костюма мне давно уже не приходилось надевать. Но на этот раз он был к месту. Я поправил пробор, подтянул галстук и произнес свое короткое обращение:

— Начинаем первую передачу Телемортона. Впервые в мире вы увидите факты и только факты. Никакой фальши, никакого обмана, никаких миражей… А теперь наша звезда Тора Валеско представит вам остальных участников программы. Желаю вам приятно провести вечер!

Тора встала. Это движение было тщательно заучено, и, поскольку большая часть репетиций проходила перед зеркалом нашей спальни, мне оно уже не доставляло никакого удовольствия.

— Дорогие зрители! — начала она, протягивая руку к браслету. Поворот — сейчас она под медленное затухание прожекторов превратится в багровое пламя. Но ничего не произошло. Изогнувшись в неестественной позе, она заглядывала в контрольный экран.

Я тоже посмотрел туда. Экран показывал одного из зрителей театра с развернутой газетой.

Я увидел наше объявление во всю полосу, узнал вечерний выпуск “Нью-Йорк Дейли Ньюс Тайме Геральд Трибюн”. И, кроме того, я, наконец, понял, почему и водитель броневика, и телемортоновская девушка в мини-юбке прятали его от меня. Объявление было на правой стороне, а на левой под заголовком “Хроника скандальной жизни” несколько репортажей и одна фотография. Кровать, которую я сразу же узнал, а на ней мы — я и Тора.

Тора уже овладела собой, недаром она была профессиональной актрисой.

— Первым хочу представить вам кумира американских женщин, всемирно известного киноактера…

Продолжения я не слышал, меня как ветром сдуло со сцены. За кулисами начинался другой мир — огромная панель с цветными лампочками и сложной аппаратурой.

Один из дежурных диспетчеров как раз читал газету, другой уже успел прочесть. Я поднял ее с пола и пробежал глазами сопутствующий фотографии текст. Текст немного умерил мое бешенство — имена, краткие биографии и броским шрифтом: “Наши сердечные поздравления к предстоящему бракосочетанию”.

А может быть, сейчас, действительно, поздравляли таким Оригинальным способом? Я ведь был отставшим от времени дикарем и не очень разбирался в сегодняшних правилах приличия.

На плане Нью-Йорка вспыхнула рубиновая звезда, од повременно запела сирена.

— Сектор сорок второй Восточной улицы, — сказал диспетчер, передавая мне трубку.

— Драка! Грандиозная драка! — заверещал чей-то голос. — Две молодежные банды! Дерутся ножами… Я слыхал, кто первым сообщит о таких происшествиях, получит от Телемортона кучу денег. Это правда? — И он торопливо сообщил свою фамилию, имя, адрес.

Почти не думая о том, что делаю, я нажал три кнопки.

Засветилось три видеона. На первом появилась комната.

Человек в удобной куртке, на которой было написано “Телемортон. Оператор 923” уже соскакивал с кровати.

Я дал ему задание, потом повернулся ко второму видеону. Точно такая же комната, точно такая же кровать, но вместо куртки — комбинезон с надписью: “Телемортон. Пилот 923”. Третий видеон, не дожидаясь меня, включился сам в звуковую сеть.

— Вертолет номер 923 готов к отправлению, — доложил дежурный авиамеханик. За его спиной я видел всю крышу Телецентра, освещенную неистовым заревом мощных прожекторов. Сорок вертолетов, и у каждого — авиамеханик. И у каждого в руке — я громко чертыхнулся — та же газета.

— Что поделаешь, Трид, мы живем в век сенсаций. — Возле меня стоял Лайонелл. — Ты уже не раз попадал в скандальные истории, пора пообвыкнуть.

— Но Тора, — сказал я не совсем уверенно, чувствуя, как возмущение вот-вот перерастет в истерический хохот.

— Твоей Торе на это будет наплевать, — чуть загадочно улыбнулся он. — Что-нибудь интересное? — Он показал на видеон, в котором промчался лифт с телеоператором и пилотом.

— Драка с ножами. Могут быть тяжелораненые.

Экран погас, зажегся другой, широкоформатный, и мы уже с борта взлетевшего вертолета увидели убегающую в темноту озаренную крышу телебашни.

— Сразу включать в программу? — спросил я.

— Успеется, — отмахнулся он. — Дадим видеопленку, Я вернулся на сцену в тот момент, когда Тора представляла Дрю Пирсона. Когда-то политический обозреватель такого калибра, что перед ним трепетали даже президенты, он уже давно ушел на покой. Только наш королевский гонорар смог выманить этого дряхлого льва из его комфортабельной домашней клетки.

— Как вы смотрите на международную обстановку? — спросила Тора с иронией. Ирония была запрограммирована, как все в нашей передаче.

Но Дрю Пирсон, ничего не заметив, важно прошамкал, что хотя положение и остается напряженным, однако обе стороны достаточно разумны, чтобы прийти к соглашению.

— Исключительно интересно! — не без издевки бросила Тора и повернулась к залу. — Мне кажется, наши дорогие зрители несколько утомлены перечислением столь блистательных имен. Давайте сделаем небольшую паузу. Я спою вам новую песню, написанную специально для Телемортона, — “Вертолет улетает с заданием, но любовь остается с тобой”.

Она повернула браслет, прожектора медленно умирали, а Тора Валеско вспыхнула во всем великолепии своей красоты. Заработал потайной механизм, и, вся ярко-красная от волос до колен, она возносилась над сценой, над замершим от неожиданности залом.

И тут я услышал треск, и, совершенно не понимая, что происходит, увидел, как она пошатнулась. Красный факел описал в воздухе параболу, грохнулся о синтетический пол, но продолжал гореть. А узкий столб, на котором она только что стояла, все еще поднимался к потолку бессмысленным обелиском.